Глеб допил воду и нагнулся, чтобы поставить стакан на пол рядом с диваном. Варя потянулась, чтобы забрать его, но Глеб, совершив практически невозможный рывок из положения полулежа, перехватил ее в середине движения. Он поймал ее за руку и настойчиво потянул к себе.

— Побудь со мной, пожалуйста, — сказал он странным голосом, от которого Варя опешила и даже передумала бежать, сломя голову, в свою комнату. Она была готова к любым интонациям, но то, как Глеб произнес это, застало ее врасплох.

— С тобой все в порядке? — спросила она озабоченно.

Глеб вздохнул и опустился обратно на подушку, не отпуская ее руки. Переплетя их пальцы вместе, он закрыл глаза и положил руку под голову.

— Только не смейся, ладно?

— Не буду.

И тут же, как назло, улыбнулась. Она ничего не могла с собой поделать: каждый раз после этой фразы следовало обязательно что-то либо ужасно нелепое, либо невероятно смешное, не засмеяться над чем просто невозможно. Хорошо, что Глеб не мог видеть ее лица.

— Я… — Глеб снова вздохнул, вытащил руку из-под головы и поправил волосы. — Я боюсь засыпать в незнакомом месте. Не знаю, откуда это взялось, — добавил он следом, будто оправдываясь. — Может быть, из-за того, что когда я был маленьким, мама еще ездила вслед за отцом по разным городам, и они часто уходили на ночь на всякие деловые ужины и оставляли меня одного в номере отеля… — он дернул плечом, из-за чего лямка майки снова съехала в сторону. — Не знаю, — повторил он тише. — Но не могу нормально уснуть, когда оказываюсь в незнакомом месте, которое я целиком не обследовал и не изучил.

— Я помню, как когда мне было шесть, мы поехали с родителями куда-то, — неожиданно для самой себя заговорила Варя. Она не понимала, откуда это взялось, слова просто лились из нее. — Почему-то с нами не было Леши, были только Алина и я. И мы остановились в номере, у которого была смежная дверь с соседним номером, в котором жили совершенно незнакомые люди. И я помню, как проснулась среди ночи от того, что мне приснилось, что через эту дверь к нам лезут злые люди. Так и сидела на кровати до самого утра, потому что ни родителей, ни Алину я разбудить не смогла, а слезать было страшно. До сих пор от смежных номеров не по себе, — произнесла Варя, чувствуя, как бегут по спине мурашки от воспоминаний.

Глеб улыбнулся. Не своей излюбленной полуулыбкой, от которой добрая половина школы мгновенно теряла связь между мыслями, и не той ухмылкой, которая так бесила Варю в самом начале их знакомства. Эта улыбка была простой и открытой, слегка утомленной, но от этого не менее настоящей.

— И что ты делаешь, если все-таки ночевать в незнакомом месте приходится? — спросила Варя тихо.

— Включаю все ночники, — ответил Глеб, — кладу рядом с кроватью что-нибудь тяжелое, просто на всякий случай. Не то чтобы мне это как-то пригодилось бы, но так мне спокойней. Или просил кого-нибудь посидеть со мной, пока я не усну. Обычно это была какая-нибудь работница отеля, — в его голос на мгновение проскользнула горечь. — Родителям было всегда некогда. А потом мама перестала ездить с отцом в его поездки, и роль няньки периодически исполняла очередная пассия отца, которая хотела впечатлить его своими грандиозными навыками общения с детьми.

Ноги окончательно замерзли, и Варя, сделав нелегкий выбор между приличиями и холодными пятками, решительно подвинулась к Глебу и сунула ноги под одеяло.

— Ни фига себе ты ледяная, — охнул Глеб. Холодные пятки случайно ткнули его прямо в бок, поэтому степень их отмороженности он оценил сполна. — Чего не сказала, что холодно?

— Да не холодно мне, — пробурчала Варя, но ее слушать никто не стал.

— Залезай под одеяло!

— Я и так под одеялом!

Глеб молча закатил глаза и потянул ее к себе, откидывая попутно одеяло.

— А если не залезешь, — добавил он, когда Варя упрямо осталась сидеть на месте, — я на всю квартиру закричу, что ты меня тут упорно домогаешься, и я уже и не знаю, каким местом за свою честь держаться, чтобы она не свалила в закат.

Варя прыснула, отлично представляя, как это будет выглядеть. В том, что актер из Глеба был экспрессивный, она даже и не сомневалась. В памяти всплыл эпизод, который, казалось, был так давно: знаменитое столкновение бутылки и ее головы в день Учителя. И то, как потом Глеб под внимательным присмотром Леши просил у нее прощения. А еще Глебу хватало бесбашенности, чтобы действительно завопить на весь дом о коварной совратительнице Варваре.

Пыхтя, как обиженный ежик, Варя продвинулась вперед и залезла под одеяло, вытягиваясь на диване рядом с Глебом. Руки они при этом так и не расцепили, поэтому лежала Варя в довольно странной и неудобной позе: пряменько, как стойкий оловянный солдатик, но при этом с согнутой под невообразимым углом рукой.

Глеб рядом мученически вздохнул и опустил на Варю одеяло, пододвигаясь ближе. Варя, не отдавая себе отчета, напряглась, будто бы Глеб совершал совершенно иные, далекие от невинных, телодвижения. Глеб снова вздохнул, на этот раз с закатыванием глаз, и мученичества во вздохе было куда больше.

— Если я поклянусь на мизинчиках, что буду вести себя как примерный мальчик, ты расслабишься? — спросил он.

Варя подумала минуту, а потом мысленно треснула себя по лбу. В конце концов, она в любой момент может скрыться в спасительной тишине своей комнаты. Вместо ответа она подняла руку и сжала в кулак все пальцы, кроме мизинца. Глеб, посмеиваясь, поднес свой и сложил пальцы в замочек.

— Торжественно клянусь, что не буду сильно шалить и буду почти хорошим мальчиком, — произнес он с усмешкой.

— Это не то, что ты обещал пообещать, — цокнула языком Варя.

— Это максимум того, на что я в данный момент способен, — пожал плечами Глеб. — Не обманывать же тебя? А то драться начнешь…

Настала Варина очередь вздыхать. Но это, по крайней мере, было честно.

Устраиваясь поудобнее, Варя краснела, как мак в период буйного цветения, но ее успокаивало то, что даже в этом синем свете ее лицо разглядеть было довольно проблематично. Повозившись, Варя, наконец, улеглась. Подушки ей, правда, не хватило, но ее с успехом заменило плечо Глеба. Руки им, к слову, все же пришлось расцепить. Но Глеба явно не устраивало такое положение вещей. Дождавшись, пока Варя успокоится, он обвил вокруг нее свои руки, привлекая к себе ближе. Его ладонь скользнула по ее талии вниз, но успела остановиться до того, как грань между «почти примерным» и «совсем не примерным» была пересечена.

— Удобно? — спросил Глеб.

— Вроде бы да.

— Ну, хорошо. Все-таки странная у меня семья, — пробормотал он. — Знаешь, когда родилась Леся, я даже не ревновал к ней. В смысле, новый ребенок и все такое. Мне было ее… жалко что ли. Но одному я точно завидовал: с ней с детства носились как с писаной торбой. Не родители, по крайней мере точно не отец. Мама лет до восьми проявляла какой-то повышенный восторг к тому, что у нее есть дочь, и постоянно наряжала ее в какие-то платья, заваливала ее куклами и всякой такой дребеденью. А потом в один прекрасный момент Леся взяла и сожгла всех своих кукол в камине на даче. Кажется, в тот момент маму чуть удар не хватил, — Глеб хмыкнул. Варя его не перебивала. Он говорил не для нее, а для себя. — И сразу же Леся перестала быть драгоценной доченькой. К ней приставили гувернантку, которую та примерно через пару недель довела до истерики, кстати. Проще было бы, если бы они развелись, — вздохнул Глеб. И без пояснений Варя поняла, что «они» — это его родители. — По крайней мере, они прекратили бы эти показательные выезды. Но не положено по статусу, ведь мы такая идеальная семья.

Было что-то в этих ночных разговорах, что буквально вынуждало людей быть куда откровеннее, чем днем. При свете солнца было легче юлить и ускользать от правды, даже тогда, когда ускользать нужно было только в собственных мыслях. Но когда опускалась ночь, все темы, казавшиеся запретными днем, незаметно всплывали на поверхность, и вот уже ни о чем другом и не думается. Только эти проклятые мысли, такие нежеланные и неприятные, лезущие в голову.