— Ты доверяешь ему? — удивилась я.

— Сегодня — да, — ответил Мастер.

— Тогда иди. Обещаю больше не беспокоить тебя шальными мыслями.

— Ты уж постарайся. Знаешь ведь, что я всегда начеку.

Климент ушёл. Мне приятно, что он явился, только чтобы успокоить меня. То есть, он не знает покоя, если мне плохо. Значит, он реально контролирует меня.

Я повернулась на бок, подложила под щёку сложенные ладошки и закрыла глаза. За окном тихо и непогода больше не потревожит меня, провоцируя самобичевание. Теперь я могу спокойно уснуть.

Яркий свет, направленный прямо в лицо, разбудил меня. Я вскочила, и села на постели, прикрывшись одеялом. Не представляю, кто это может быть — свет оставляет в тени лица, тех, кто ворвался бесцеремонно в мои покои.

— Приказано доставить вас к Магистрату, — сказал вошедший. — Одевайтесь.

Наверное, сопротивление здесь неуместно. Если меня вызывает Магистрат, значит, дело срочное.

Я быстро переоделась в джинсы и свитер, и остановилась в центре комнаты, я не знаю куда идти.

— Спускайтесь к лифту, — приказал всё тот же голос. Их двое, но говорит только один, другой же старательно слепит мне глаза ярким светом. Значит, они не хотят, чтобы я разглядела их лица.

Они сопроводили меня к лифту, но со мной подниматься не стали.

Может ли кто-нибудь посочувствовать моему горю? Я, одна, ночью, в лифте. Не знаю, что в тот момент было ужаснее, то, что меня посреди ночи вызвал к себе Магистрат, или то, что я осталась в лифте одна на десять долгих минут. И ведь, если что-то сломается, никто не станет вызволять меня из западни ночью — придётся ждать до утра. Сколько страха я натерпелась, не передать словами, но лифт, в конце концов, остановился, и дверь поползла в сторону.

В Замке темно и мрачно. Я ведь ни разу не была тут ночью. Не страшно, но волнительно. Должно быть здесь полно приведений — духов неприкаянных. Я представила, как мрачные тени скользят по фойе и моё тело пробила дрожь.

Но вот знакомый свет фонарика прорезал темноту, указывая мне путь. Я ступила в пучок света и стала идти туда, куда указывал свет. Так спокойнее и не так страшно. Я знаю, что вслед за мной идёт человек, и он освещает мне путь. Если и есть духи здесь, то они, должно быть, разлетелись от яркого света.

Сопроводив меня к винтовой лестнице, провожатый отстал, и я пошла дальше одна, к тому же, здесь не так сумрачно — на стенах неяркие редкие светильники кое-как освещают ступеньки.

Я поднялась в кабинет Магистрата. Не сразу заметила его, хоть он и стоял у стола. Его силуэт полупрозрачный и таинственный на фоне окна — пугающее зрелище. Лампа под тканевым абажуром освещает только часть пола и кусочек глухой стены. Страшное и безобразное лицо скрывает тень, но глаза Магистрата я разглядела. «Глаза не умеют лгать. Глаза всегда скажут вам правду».

Чёрт возьми, я в опасности.

В ту же секунду пол подо мной провалился, и я в свободном падении понеслась вниз с ускорением девять целых, восемь десятых метров в секунду. Да, именно так, я и подумала, когда со мной случилась эта беда, доли секунды хватило, чтобы в голове пронеслась вот такая нелепая мысль. По всем законам физики я должна погибнуть, столкнувшись с землёй, но этого не произошло. Я приземлилась на что-то мягкое. Не понимаю, как вообще мне удалось выжить, ведь я свалилась, кажется, с пятидесятиметровой высоты. Но времени на осмысление случившегося факта у меня не осталось. Как только я опустилась на что-то мягкое, двое парней в тёмных трико подхватили меня под руки и утащили за собой так быстро, что я не успевала касаться ногами земли. А дальше меня поместили в клетку под замок и оставили одну.

Я же говорила, что все преступления совершаются в непогоду или под покровом ночи. И ведь что самое обидное — я добровольно приняла эти неприятности. Почему так смело пошла за людьми, которые ворвались посреди ночи в мои покои. Но теперь поздно горевать, придётся ждать, чтобы узнать, к чему меня приведёт это злоключение.

Ну вот, я в катакомбах под Замком. Сколько метров отделяют меня от «земли обетованной», мне неизвестно. Я могу предположить, что пролетела этажей десять вниз, а, может, и больше. Тут темно. Так и задумано, или мне позволят воспользоваться свечой или масляной лампой на крайний случай. Разве заключённым не положен свет? Или вода, например, — я хочу пить ужасно.

А теперь главный вопрос — зачем я тут, и не менее важный, как отсюда выбраться. Пространственную магию глупо пытаться применять в стенах Академии — всё равно не сработает. Если бы так просто можно было выйти отсюда, не было бы смысла помещать сюда слушателей. Одна надежда, что это часть учебного процесса. Девочки говорили, что учёба не покажется мне раем, когда за меня возьмутся по-настоящему. Надеюсь, Климент в курсе, что меня поместили в клетку.

— Тебе уютно?

Я не вижу, но знаю, что это Элис. Эта чёртова ведьма не успокоится, пока не изведёт меня совсем. А тут ещё этот ужасный чернильный мрак. Никогда не оказывалась в такой густой и давящей темноте. Обычно глаза со временем привыкают и уже можно различать очертания предметов — тут нет.

— Мастер слишком мягок с тобой, что неприемлемо в обращении с ведьмой. Только сила и власть могут сделать нас полезными.

Кто сказал, что я, прямо-таки, желаю быть «полезной»? Кто дал право этому бестелесному духу распоряжаться моей жизнью? Климент обещал, что никто посторонний не войдёт в мои покои, и что? Что он мне на это теперь скажет? Если, конечно, я увижу его когда-нибудь, ведь они могут меня «запечатать» до момента, когда я им потребуюсь.

— Как же ты мне надоела, если бы только знала, — огрызнулась я.

— Успокойся, милая, нам теперь нечего делить. Пришла посочувствовать. Ты хоть поняла, что тебя готовят? Ускоренный процесс очищения сознания.

— Я так просто не уступлю им.

— Не сопротивляйся, жизнь — пустое дело.

Для духа, жизнь, возможно, и пустое дело, но я, живой человек и я хочу провожать закаты и встречать рассветы, как можно дольше. Мне выпал шанс родиться, так почему я должна уходить так рано, в угоду идиотам, собравшимся на острове. Мне бы только избавиться от духа, который крепко засел в моём сознании, тогда я бы им показала, на что способна. Например, спряталась бы в пещере, которую облюбовали мытари. Аэлита не пикнет, её силы на исходе, поэтому Иерей торопится.

— Ты не должна думать о себе, как и я когда-то отдала себя во благо мира, не думая о своих мелких желаниях. Первые лучи солнца примут вас в свои объятия, и вы почувствуем, как все силы мира, проходят сквозь вас и преобразуются в нечто прекрасное. Обновлённый мир, в котором больше не будет войн, в котором восторжествует добродетель, а зло исчезнет, как исчезает снежинка на тёплой руке.

— Вот уж не поверю, что мир возрадуется новому дню, — отозвалась я из темноты. — Когда в последний раз ты выходила к людям? Знаешь ли ты, что теперь творится в мире? Ты держишь в своей памяти нехоженые тропы с чудесным пением птиц, кристально чистые воды, просторные луга, широкие равнины, покрытые пышной зеленью и людей, любящих ближнего, как себя самого. Очнись, Элис, на дворе двадцать первый век, ты и представить себе не можешь, что творится во внешнем мире. А народу расплодилось, что моей жертвы не хватит, чтобы очистить каждого.

Элис притихла. Она ушла, или всё ещё слушает меня?

— Мне интересно услышать твоё мнение, — наконец, отозвалась она.

— Это не моё мнение, это факт. Там, снаружи, настоящий «духовный апокалипсис», я уже не говорю о природных катаклизмах. И, я не стану жертвовать собой ради тех, кому плевать на вашу «перезагрузку». Человек давно живёт одним днём. Потерян смысл, а если нет смысла, значит, нет цели. Забили они на вашу заботу.

— Ты пытаешься вырваться из западни, — отозвалась Элис. — Я не верю, что человек способен вредить себе, и уж точно не поверю, что ему плевать, что останется после него. — Подумав с минуту, она добавила. — А если и так, то «перезагрузка» напомнит жителям внешнего мира, для чего их создали, и заставит поверить, что они никто перед силами Природы. В любом случае, когда ты станешь духом, мы подружимся. Увидишь, нам будет весело.