Кто-то… Я очень хорошо знала, кто.

Мне даже казалось, что от Эдди немного пахнет Дэйном. Почерк своего «невидимого учителя» я всегда узнаю. Но что он делал здесь, в мастерской? Зачем приходил?

– Он дал мне вот это.

В полумраке я еле разглядела, что протягивает мне Эдвин в своей маленькой ручке. Но когда разглядела, мысленно изумилась.

Дудочка! Дудочка, которую я отдала Лирин. Деревянная, незаконченная, небольшая дудочка, принадлежавшая её умершему брату. Как она оказалась здесь, у Эдди? Ведь я же сама подарила её Лирин!

Я взяла дудочку и погладила давно потемневшую поверхность большим пальцем, недоумевая – зачем?

Дэйн никогда и ничего не делал просто так.

– Только грустный он был очень. Болит у него… здесь, – и Эдвин прижал ладошку к левой стороне груди, серьёзно глядя на меня. – У папы тоже так раньше болело.

– Раньше?

– Теперь не болит. Как ты вернулась – не болит.

Я глубоко вздохнула и улыбнулась.

Как же меня обрадовали слова Эдди о Грэе!

– Давай спать, волчонок. Больше никаких страшных снов, обещаю.

– Никогда-никогда?

– Никогда-никогда, – я засмеялась и, легко коснувшись сознания Эдди, погрузила мальчика в крепкий здоровый сон. Пусть уже светало… пару часов поспим всё равно.

Я повернулась на другой бок и, по-прежнему улыбаясь, закрыла глаза.

***

Второе моё пробуждение было совсем другим.

Тепло разливалось вокруг тела и души, окружало, проникало в каждую клеточку. Запах кислого молока… сладкий, такой сладкий, что хочется съесть, и родной… Запах моего волчонка.

Я зарылась носом в мягкие волосы Эдди, поняв, что вновь не хочу вставать с кровати, но теперь уже совершенно по другой причине.

Громкий стук в дверь просто оглушил, заставил поморщиться, Эдвин заворочался в постели и даже застонал.

– Ронни!

Я медленно открыла один глаз.

– Ронни, Эдди пропал!

В голосе Грэя чувствовалась паника, и я поэтому постаралась как можно громче прокричать:

– Он у меня!

Получилось плохо – голос со сна был хриплым.

После этих слов дверь с грохотом распахнулась, и порог перешагнул совершенно взъерошенный и полуодетый отец Эдвина. Увидев спящего ребёнка, он немного успокоился, зато рассердился.

Я села на постели, прижимая к себе Эдди, и мягко улыбнулась Грэю.

– Ему приснился кошмар.

– Это не причина убегать из детской! – возмутился мужчина, сложив руки на груди. – Эдди, ты слышишь? В следующий раз буди меня, а не Рональду!

Проснувшийся мальчик открыл глаза и теперь с обидой смотрел на отца.

– Я… – начал он, но Грэй не дал ребёнку сказать, опять взорвавшись:

– Я чуть с ума не сошёл, когда проснулся и не обнаружил тебя в кровати! Дарт и Тор уже открыли магазин, Ари ещё не пришла, Гал дрыхнет без задних ног! Я думал, тебя похитили, Эдди!

И вроде всё правильно говорит, а так обидно…

– Больше никогда так не делай!

Вместо ответа ребёнок зашмыгал носом и громко разревелся.

Несколько секунд Грэй растерянно смотрел на Эдвина, который, заплакав, прижался ко мне и теперь комкал в кулачках ночную рубашку, а потом вдруг вновь начал возмущаться:

– А ты куда смотрела, Ронни? Неужели не понимала, что утром я проснусь и, не обнаружив рядом сына, после недавних событий могу предположить самое худшее?! Тебе было так трудно отнести Эдди в постель, когда он уснул?!

Я разозлилась. Ух, как я разозлилась!

И вовсе не из-за слов Грэя – они были справедливы – а потому что Эдвин плакал! И мужчина, видя, что ребёнок расстроен, продолжал кричать, отчего Эдди плакал всё сильнее!

Я вскочила с кровати и встала напротив Грэя. Если бы я могла, ткнула бы его в грудь пальцем, но руки были заняты – мой волчонок продолжал прижиматься и всхлипывать.

– Не кричи! Расстроил ребёнка! Испугал! Ему и так ночью кошмар приснился, а ты! – я возмущённо вскинула голову, чтобы смотреть Грэю в глаза.

Но вместо глаз посмотрела почему-то на нос – ноздри его раздувались, как у породистого скакуна.

– Я не собираюсь потакать его капризам! В следующий раз он захочет пойти гулять, никого не предупредив, и пока вернётся, меня успеют трижды похоронить!!

Грэй был прав, но от осознания этого я почему-то рассердилась ещё больше.

– В четыре года?! Не мели чепухи!

– Чепухи?! – мужчина сделал шаг вперёд и попытался отнять у меня рыдающего Эдвина. – Всё это идёт с детства, Рональда, и если не привить ребёнку понятие об ответственности за собственные поступки, через пару лет мы получим неуправляемое чудовище! Сразу видно, что у тебя никогда не было нормальной семьи, поэтому ты и…

Меня кольнуло такой болью, что я непроизвольно разжала руки и выпустила Эдди. Грэй подхватил сына и обнял плачущего ребёнка, который уже, кажется, не соображал, из-за чего всё началось, но продолжал рыдать просто потому, что мы кричали…

И мне было больно. Больно, потому что Грэй был прав – у меня действительно никогда не было нормальной семьи.

Я прижала руки к груди и отвернулась, позволяя им уйти. И услышала, как мужчина, тяжело вздохнув, пошёл к двери, спустился по лестнице, что-то кому-то сказал…

А я упала на постель и свернулась калачиком, как делала всегда, когда мне было больно, и закрыла лицо ладонями.

Я не плакала. Зачем? Да и к чему слёзы, ведь Грэй не произнёс ничего нового. Ничегошеньки.

Тогда почему так больно?

Почему обычное и привычное причиняет такие страдания, если высказывается тем, кого ты ценишь, уважаешь и любишь?

Камни, которые швырял в меня Джерард, всегда словно были крупнее и ударяли больнее. Презрительные взгляды отца заставляли сжиматься намного сильнее, чем взгляды остальных членов стаи. Злые слова мамы были обиднее всех других слов, сказанных посторонними оборотнями.

Вот и сейчас…

Да, Грэй, ты прав. И ничего нового. Но почему тогда так больно?

Наверное, потому, что это сказал ты. Сказал, зная, что мне будет невыносимо это слышать – но всё равно сказал.

Что-то мягкое коснулась плеча. Я дёрнулась, думая, что это кто-то из домашних, скорее всего, Гал, но… Но потом вдруг поняла, что рядом со мной нет абсолютно никого!

И обернулась.

На подушке, положив одно крыло мне на плечо, сидела птица Эллейн. И смотрела на меня своими серыми глазами, похожими на мягкий бархат.

– Как ты сюда попала? – прошептала я.

Птица кивнула на раскрытое окно, а потом аккуратно подтолкнула лапкой письмо, что лежало с ней рядом.

Рональда!

Жду тебя сегодня во дворце ближе к полудню. Грэй придёт чуть раньше, ты можешь прийти вместе с ним и подождать меня в библиотеке или саду. В любом случае я надеюсь на встречу с тобой в полдень.

Будь добра, не забудь взять всё необходимое для записей. И надень платье.

Подписи не было. Впрочем, мне и так было понятно, кто автор письма. На такое даже и отказом не ответишь – не посмеешь. Да и слов правильных не найдёшь – меня подобные письма составлять никто не учил.

Я протянула руку и осторожно погладила птицу по голове. Она в это время смотрела на меня с такой снисходительностью, словно взрослый человек, который позволяет ребёнку играть с ним в «дочки-матери», причём взрослый играет роль «дочки».

– Извини, – я попыталась улыбнуться, – просто ты такая мягкая, а я очень люблю животных. Ужасно захотелось погладить.

Клянусь, это была самая настоящая улыбка. Самая настоящая птичья улыбка!

Никогда не видела, как улыбаются птицы.

До этого момента.

– А я вспомнила, как тебя зовут. Линн!

Она кивнула и фыркнула.

– А меня – Рональда.

Она вновь фыркнула.

– Ну да, ты знаешь. Ты, наверное, всё знаешь?

Птица перелетела ко мне на колени и чуть наклонила голову, смерив меня лукавым взглядом.

Ну да, глупый вопрос. Никто не может знать всё.