Владелец хрюкнул, приняв очередного наездника, за последние пять минут и, не выдержав веса, вторично зарылся по самые уши в чердачные опилки. Вирус смеха, получив очередную сюжетную подпитку, вспыхнул с новой силой. Даже охранники корчились в хохоте. Рабочий без штанов, переставший быть объектом номер один, гоготал громче и радостнее всех. Не смеялись только двое. Валентин Львович и сидящий на его шее, в буквальном теперь смысле, Начбез. Первый потому что, рот, глаза и уши у него были забиты опилками. Второму было не до веселья по причинам не менее веским. От страха за свою карьеру, а теперь может быть даже и жизнь, Начбез впал в ступор и, добавляя свое полено дров в разбушевавшуюся стихию, вместо того, чтобы встать и помочь боссу, понес полную околесицу: – Валентин Львович, Вам удобно? Извините, споткнулся,– свою плошку с керосином плеснула и дочурка: – Папочка, тебе не больно? Не ругай сильно дядю Витю, а то он не встанет,– папочка отплевывался и тряс лысиной: – Да слезешь ты с меня, когда нибудь, орясина? Или понравилось? Помоги подняться,– заорал он. И переставшие смеяться, при звуках начальственного голоса охранники, подскочили и поставили босса на ноги. Начбеза начал заботливо отряхивать его пижаму от пыли и опилок. На лице его легко читалось.– "ПРИКАЖИ, УМРУ".

– Уйди, дядя Витя, не порти праздник,– Валентин Львович хмыкнул.– Да смотри там не застрелись с расстройства, прощаю я тебя, только не хвастайся нигде, потом, что верхом на мне скакал. Обижусь,– и заржал опять радостно и заливисто, как молодой жеребец выпущенный на первую весеннюю травку из стойла. Притухшее было пламя веселья, вспыхнуло с новой силой. Похоже, что природа наконец-то спохватилась и поняла, что веселья в этом доме недостаточно и решила исправить допущенную ошибку здесь и сейчас сразу за все предыдущие-20-ть лет.

Олигарх на радостях, что дочь излечилась от недуга страшного, стол велел бригаде ремонтников накрыть и каждого потом домой доставить. Премию им выдал по 10000 евро каждому и визитки свои вручил, чтобы обращались без стеснения напрямую к нему, если трудности жизненные возникнут. А Толяна к себе в кабинет затащил, сигару в зубы вставил и стал коньяком коллекционным угощать, который на аукционе за миллион баксов всего перекупил.

– Проси,– говорит,– чего хочешь, блин. Все сделаю, в лепешку расшибусь,– а рядом с ним и Светка кошкой трется уже отмытая, причесанная и переодетая. Изменилась, не узнать. Глазенки блестят. Стоит при ней слово "блин" сказать, рот сразу до ушей, а если "блин горелый", то со смеху с ног валится. Толян плечами пожал: – Ничего,– говорит,– не надо. Есть у меня все необходимое. Да еще премию тут отвалили за работу пустяшную, теперь совсем хорошо стало. Еще чуток подкоплю и комнату в коммуналке куплю. А пока и в общаге ничего.

– Да ты что,– Валентин Львович, аж пятнами зелеными покрылся.– Какая общага? Я тебе дом куплю, какой захочешь. Сейчас рекламные буклеты принесут. Выбирай любой. Кроме Эрмитажа и Букенгемского дворца,– а Толян тоже прикалываться еще со времен ПТУ-шных любил над простофилями, а в армии это умение еще и до совершенства отшлифовал, поэтому сделал вид, что верит и говорит: – Мне Ваш вот этот понравился, тем более, что дырку я на чердаке сам заварил и вроде как, участие в его строительстве принял. Только мне бы к Новому году уже бы и вселиться,– и заржать уже вместе со всеми над своим приколом собрался, воздуху в грудь набрав и рот заранее открыв.

– Да хоть завтра въезжай. У меня еще несколько таких есть, блин горелый,– олигарх отвечает и Светка с хохотом в кресло упала. А Толян к олигарху наклонился и спросил тихонько: – Валентин Львович, Вы врачам дочь показывали? Что это она у Вас смеется все время? Девушка молодая, красавица, а не серьезная она у Вас какая-то. Могут и замуж не взять, подумают женихи что дура, в старых девах рискует засидеться. Вы меня конечно извините я парень рабочий, простой, как батон за 25-ть рублей и советовать Вам не могу, как детишек следует воспитывать, но я бы на Вашем месте обеспокоился и к врачу невропатологу отвел,– тут уж и Валентин Львович заржал над его словами жеребцом, не выдержав,– "О-о-о-о!"– подумал Толян,– "Да у них, похоже, все семейство с приветом. Понятно, в кого дочурка то. Это я еще маму не видел. И других родственников",– а Валентин Львович отсмеялся и говорит: – Да ты что, Анатолий, да она сроду, до сегодняшнего дня Несмеяной была. Потому и праздник у меня нынче, блин. Видишь, улыбается. Да я тому, кто ее рассмешит, обещал в жены ее отдать и половину своего имущества подарить, а ты врач. Какой врач? Вон видишь на стене зеркало, подойди к нему и взгляни. Там врач,– Толян и вовсе растерялся: – Да как же,– говорит,– разве вот так можно сразу и жениться? Мы с ней и не знакомы совсем. Я храплю жутко и матерюсь, как сапожник. И с мамой моей, она у меня в Саратове живет, ее надо познакомить, а она у меня строгая, вдруг не благословит. Я прямо и не знаю, блин горелый,– и в затылке озадаченно чешет.

– Да не тороплю я и не неволю, пообщайтесь, присмотритесь, к маме в гости смотайтесь. Не понравитесь друг дружке, значит, не судьба. 10000000 евро я уже на твое имя в банк положил. В любом случае они твои. Вот карточка, владей,– отмахнулся от его доводов олигарх, а Светка глазом подмигивает. Не спорь, мол, бери.

– Спасибо Вам, конечно,– Толян и вовсе растерялся.– Только у меня отпуск – по графику следующий, осенью будет, начальство у нас строгое.

– Да какое начальство? Я сегодня же Вашу шарашку выкуплю хоть за три цены и тебе ее дополнительно подарю, чтобы ты сам себя в отпуск, когда тебе удобно, отпускать мог.

– А разве ж так можно? А мужики что скажут в бригаде? Нет, я так не могу. И потом руководить я не умею. Я на сварщика -2-а года учился и все хвалят. Говорят, что хорошо получается, а людьми руководить меня не учили. Это не горелкой пади фыркать. Тут лет-10-ть, наверное, учиться надо? А мужики скажут,– "Вот сволочуга захребетная, на деньгах женился и на наших шеях жирует".– И как мне жить тогда? Если сзади вслед, все кого я уважал, плевать станут? А деньги эти Ваши… Ну, куда мне их такая прорва? Я же их раздам всем, кто попросит и останетесь Вы без половины своего состояния.

– Да делай ты, что хочешь и живи, как хочешь, и с деньгами поступай, как тебе вздумается. Мне здоровье дочки дороже. Ну, что по рукам? Дом с завтрашнего утра твой, блин. Шарашку выкупаю и к маме в Саратов? А потом разберетесь и решите.

– Ну, ладно, я согласен, раз Вы так настаиваете,– согласился Толян. Вот так и уломали парня. Сосватали. А Светка, как услышала, что этот парень ей понравившийся согласился, так отцу на шею с визгом и бросилась. У Толяна аж уши заложило. Как там у них дальше сложится, не знаю. Но думаю, что хорошо, блин горелый.

Жили-были дед с бабой и была у них курочка Ряба. А больше никого не было. Даже петуха. Поэтому курица яиц не несла. Однажды говорит дед бабе:

– Ну, вот за каким лешим нам энта курица нужна? Одни убытки на содержании. Зерна жрет, порося можно было бы выкармливать. Че держим? Яиц-то все равно не несет сволочь в перьях. А не зарубить ли нам ее и хоть каким-никаким бульоном себя порадовать? А, бабка?– как услыхала курочка про открывающиеся перед ней жизненные перспективы, так тут же, с перепугу видать, снесла яйцо. Размером с гусиное, никак не меньше. Да еще и блестящее такое, рыженькое.

Дед с бабой от удивления рты раскрыли. Взял дед яйцо, а оно теплое еще, да и говорит бабке:

– Ты погляди, мать, да оно никак из чугуния, тяжелое. Кило не меньше весом. Эт если его во вторчОрт мЕнт сдать, глядишь и рублев пятьдесят дать могут биснесментЫ,– дед три класса с коридором закончил и знал доподлинно, что самое тяжелое в мире железо – чугуний. А бабка, как и положено, всегда с дедом спорила:

– Ты че,– говорит,– старый дурень. Чугуний он цвету черного завсегда. Ты хоть на чугунок, хоть на сковороду глянь. А энто-то рыженько. Не иначе как из золоту. Ты кода последний раз в церкву, идолище, ходил. Вспомни, пенек, у батюшки нашего крест наперсный вокурат такого жу цвету блестявага. А сватья сказывала, что им в симинариях из чистого золоту кресты энти льют.