Во время борьбы за инвеституру, которая вовлекла папу Григория VII в военный конфликт с королем Генрихом IV, понтифик предпринял дальнейшие шаги на пути легитимации войны в защиту Церкви. При этом он опирался на созданный им кабинет мыслителей, самым значительным из которых был, пожалуй, сторонник папы епископ Лукки Ансельм. Около 1083 г. появляется его труд «Собрание канонов» (Collectio саnonum), возможно, написанный по заказу понтифика. В этом трактате известный прелат обосновал принципы христианской священной войны, основываясь прежде всего на трудах св. Августина. Из сочинений этого отца Церкви епископ Лукки извлек очень важную мысль о том, что не только война может быть справедливой, но и что она может быть санкционирована Богом, который способен выступать на стороне тех, кого он избрал орудием применения насилия. Эта идея в принципе была хорошо знакома средневековым христианам, так как она присутствует уже в ветхозаветных псалмах, где говорилось о войнах еврейского народа против своих врагов. Ее актуализация на христианском Западе свидетельствовала о постепенной эволюции церковных представлений от идеи «справедливой войны» (helium justum) к идее «священной войны» (helium sacrum), возглавляемой Богом.

Пытаясь оправдать войну в интересах христианства, Григорий VII стремился заручиться поддержкой мирян, желая создать свой личный военный корпус из рыцарей средневекового Запада, которые бы несли военную службу в пользу Церкви. Этих воинов в средневековой Европе было принято называть «верными св. Петра» (fideles sancti Petri) или «рыцарями св. Петра» (milites sancti Petri), точно так же как служивших у епископа вассалов в свою очередь чаще всего называли «верными» (fideles) святого патрона его епархии. Вообще в это время не только понтифики и клюнийские реформаторы, но и прелаты по всему средневековому миру стали обращаться к мирянам за военной помощью, часто побуждая местных сеньоров защищать Церковь с оружием в руках. Потому именно в интересах клира, как и папства, было оправдать применение насилия. С одной стороны, прелаты горячо желали изменить нравы рыцарей и привести их в соответствие с принципами христианской этики, с другой — они прекрасно понимали, что вряд ли смогут кардинально изменить привычный для военной аристократии образ жизни. Церковь стремилась примирить новую идеологию с военными и героическими идеалами рыцарства, а для этого разъяснять новые идеи и взгляды на языке повседневной жизни — языке, который могли понять обычные миряне — прежде всего рыцари.

Церковь — особенно клюнийские прелаты — умела говорить на этом языке, поскольку учитывала некоторые особенности социального облика рыцарства — такие, как роль в этой среде родственных связей и семейного клана, интересы которого объединялись вокруг наследственного владения, патримония. Или такие важные черты их жизненного уклада, как кровная месть, когда родня была всегда готова защитить родственника или отомстить за него. Не менее значимыми в жизни рыцарства были сеньориально-вассальные отношения: основанные на принципах взаимной верности и осознаваемые почти как семейные — они налагали обязательство вендетты на индивида, который должен был защищать своего сеньора или вассала, если на его землю совершено нападение или ему нанесено оскорбление. Прелаты стремились использовать образы повседневной жизни и феодальную терминологию, сравнивая любовь к Богу с вассальной верностью и рассматривая крестовый поход как военную службу Христу, подобную той, какой вассал был обязан своему сеньору. Так, с помощью понятных образов разъясняли реформаторы рыцарям смысл клюнийской программы.

Призывы реформаторов к мирянам чаще всего оставались без ответа. Вряд ли многие из них оставили прежний образ жизни и стали «верными св. Петра», и, похоже, только с проповедью крестового похода послание Церкви было услышано. Хотя в разных регионах в светском обществе все еще господствовали кастеляны и их рыцари, но реформаторское движение начало постепенно влиять на мирян. Пик насилия, вызвавший движение «божьего мира», приходится на 20-е гг. XI в. А затем происходит существенный сдвиг — к концу XI в. знать и рыцарство все больше привлекают церковные идеи и благочестивая практика. Известно, что течение всего XI в. в средневековой Европе быстро растет число новых клюнийских монастырей, и этот процесс был бы невозможен без пожалований Церкви мирян, пусть сами они и не думали обращаться в монашество. Весьма примечательно, что именно в это время общество постепенно осознает, насколько важно для него участвовать в добрых делах Церкви. И это растущее благочестие стало своеобразным ответом на усердные попытки реформаторов изменить нравы мирян.

Клермонский собор, который распространил «божий мир» на все подвластные Церкви земли, был последней попыткой папы поставить агрессию воинов на службу Церкви. Сам Урбан II происходил из рыцарского рода Шампани и хорошо знал нравы феодалов. На соборе понтифик призывал знать и аристократов прекратить братоубийственные войны. По его словам, рыцари уподобляются «врагам Бога» (inimici Dei), участвуя в войнах, вызванных враждой между членами разных семейных и феодально-аристократических кланов. Он увещевал воинов положить конец файде — вражде между феодальными родами, перестать проливать кровь единоверцев и обратить свое оружие против неверных — освободить восточных христиан. «Ужасно, братья, ужасно, что вы вздымаете разбойные руки против христиан, — говорил папа в своей речи. — Куда меньшее зло — поднять меч на мусульман».[7] Урбан II также призывал рыцарей отмстить неверным за глумление над христианскими святынями и изгнать мусульман из наследственного владения Христа — Святой Земли: «Идите к Святому Гробу и отнимите эту землю у нечестивой расы».[8] Прекратив взаимную вражду, рыцари должны были стать «друзьями Бога» (amici Dei) и служить Христу: «Пусть же станут отныне рыцарями Христа те, кто был всего лишь разбойником! Пусть же теперь с полным правом ведут борьбу с варварами те, кто сражался против своих братьев и родичей».[9] Побуждая рыцарей отправиться на Восток, папа намекал и на материальные выгоды: крестоносцы, покидая тесное и бедное пространство Европы, могли рассчитывать на вознаграждение за участие в экспедиции. Обращаясь к мирянам, Урбан II говорил: «…ваша страна со всех сторон окружена морями и горами и не может содержать большое количество людей. Она не переполнена богатствами и едва ли может обеспечить пропитание даже тем, кто ее возделывает. Вот почему вы сражаетесь друг с другом. Так что давайте прекратите все файлы и идите по пути к Гробу Господню, отберите землю у нечестивой расы и заберите ее себе — эта земля была дана Богом сынам Израилевым, она истекает млеком и медом» (Исх. III, 8).[10]

Но то, что предлагал папа в своей проповеди рыцарям, было на самом деле совершенно необычной войной, участие в которой сулило прежде всего духовные блага. Согласно одному хронисту, папа, призывая верующих отправиться в вооруженный поход на Восток, произнес знаменательные слова: «Я говорю это тем, кто здесь присутствует, передаю отсутствующим, но повелевает Христос!»[11] Стало быть, эта война не только велась в защиту Церкви, но провозглашалась от имени Бога и была им санкционирована — то была священная война, военная служба идеальному сеньору — Христу, и она была для рыцарей и мирян шансом заслужить спасение, участвуя в военных действиях против врагов Бога. Очень хорошо объяснил исключительные черты новой войны французский хронист Гвиберт Ножанский. Он обосновал принципиальное отличие священной войны от прежних, также справедливых войн, которые велись в защиту родины или Церкви, с целью отразить нападения варваров или язычников и которые, по мнению хрониста, перестали воодушевлять верующих: «Вот почему Бог в наши дни вызвал к жизни священные битвы (praelia sancta), где рыцари и странники, вместо того чтобы убивать друг друга наподобие древних язычников, могли найти новые способы заслужить спасение: они уже не были вынуждены полностью отрекаться от мира, усваивая, как водится, монашеский образ жизни или какое-то иное занятие, связанное с религией, — но они могли в определенной мере обрести благодать Божью, сохраняя свое обычное состояние и выполняя свойственные им дела в миру».[12] И действительно, это было самым большим новшеством — папа в своей проповеди указал мирянам новый путь спасения. Ранее считалось, что только монахи могут служить Богу, принимая крест (крест был символом монашеской жизни) и подражая Христу и тем самым спасая свою душу. Отныне средневековые люди могли стяжать спасение трудами — приняв участие в военно-религиозной экспедиции, не уходя, как прежде, в монастырь. Урбан II побудил мирян следовать Христу так, чтобы они могли не разрывать с прежним укладом жизни. Тем самым клюнийские реформаторы выполнили свою задачу — они перенаправили рыцарскую агрессию на войну против иноверцев, ведущуюся во имя любви к Богу — т. е. священную войну, дающую христианам новое средство спасения.