При Урбане II — последователе клюнийской реформы и строгом григорианце — противостояние между папой и императором, «священством» и «царством» — продолжилось. В момент восхождения Урбана II на Святой Престол далеко не все германские епископы признавали его папой, большая часть Германии, а также Северная и Центральная Италия, включая Рим, поддержали антипапу — Климента III. В сложившейся ситуации Урбан II стремился обрести опору не только на Западе, но также в Византии. С самого начала своего понтификата папа вел переговоры с Алексеем I Комниным об укреплении отношений между церквами Рима и Константинополя и даже о военной помощи в борьбе против турок. Урбан II явно заранее обдумывал свои планы, но именно в ноябре 1095 г., — время успеха клюнийской реформы — он оказался достаточно силен для того, чтобы произнести свой призыв о помощи восточным христианам. К тому времени на его сторону склонился Рим, а во время путешествия по Франции после синода в Пьяченце сын Генриха IV Конрад, восставший против собственного отца, становится вассалом Урбана II. На фоне всех этих событий проповедь папы на Клермонском соборе приобретала немалое политическое значение — это был еще один ход в борьбе за инвеституру: Урбан II призывал защитить христиан и отвоевать их земли и по существу возглавил христианский мир в тот момент, когда сам он не признавал Генриха IV императором — т. е. практически понтифик находился на вершине светской и духовной власти. Так конфликт папства и императора, борьба за освобождение латинской церкви (libertas Ecclesiae) привели к борьбе за освобождение восточной церкви и к началу крестоносного движения. От борьбы за освобождение церкви клюнийские реформаторы в лице Урбана II перешли к освобождению восточных христиан, братьев по вере.

В своей речи на Клермонском соборе Урбан II не преминул рассказать о страданиях, которые восточная церковь терпит из-за иноверцев. Папа желал воздействовать на своих слушателей и сделать свой призыв более убедительным и с этой целью описывал бедствия восточных христиан: мусульмане завоевывают христианские земли, истребляя все огнем и мечом, чинят препятствия паломникам, разрушают церкви и глумятся над христианскими святынями: «Они опрокидывают алтари, осквернив их своими нечистотами, они обрезают христиан, выливая кровь обрезания на алтари или крещальные купели».[2] «Братья Ваши, живущие на Востоке, — говорил в своей речи папа — остро нуждаются в Вашем участии, и вы должны поспешить помочь им, ибо, как многие из вас слышали, турки напали на них и завоевали территории Романии до берегов Средиземноморья».[3] Обе темы — необходимость помочь Византии и оскорбление христианских святынь — Урбан II в своей проповеди связал воедино. Таким образом грядущая экспедиция на Восток рассматривалась как «дело Бога».

Саму идею освобождения восточной церкви от турок папа выразил на языке христианской этики, говоря о восточных и западных христианах как «друзьях» и «братьях»: «Братья наши, члены тела Христова, подвергаются побоям, угнетаются и притесняются… единокровные братья ваши… от единой матери рожденные… сыны Того же Христа и Той же Церкви».[4] Война за их освобождение представлялась благом, так как, по словам Урбана II, «положить жизнь за друзей есть милосердие» (Ин 15:13). В своей проповеди папа рассматривал помощь Востоку как проявление любви к ближнему — главной провозглашенной христианством этической ценности. Папа предлагал мирянам, прежде всего рыцарям, отправиться на Восток и с оружием в руках сражаться против мусульманских угнетателей христиан.

Такой ли именно поддержки ждала Византия от Запада? Император в самом деле просил военной помощи. Дело в том, что Византийская империя должна была постоянно бороться против многих врагов — сдерживать продвижение по Малой Азии турок-сельджуков, набеги печенегов и половцев. Для этого ей нужно было где-то рекрутировать новых воинов для своей армии. Их она часто вербовала из западных рыцарей, прежде всего воинственных норманнов — потомков викингов, избравших своим покровителем архангела Михаила, вождя небесного войска. Искатели счастья на чужбине, норманны с одинаковым рвением служили то папе, то византийскому императору, но очень скоро стали проводить собственную политику и вытеснили византийцев из Южной Италии. После битвы при Манцикерте 1071 г., в которой турки-сельджуки нанесли серьезное поражение Византии, ей пришлось пойти на значительные территориальные уступки. К тому же она была вынуждена обороняться от правивших в Южной Италии норманнских князей, вчерашних наемников империи, которые отныне представляли для нее угрозу. В этих условиях Алексей I искал союзника в папе римском и надеялся на помощь западных рыцарей в борьбе против своих врагов. Согласно западным хронистам, византийский император якобы писал, сгущая краски, о бесчинствах турок в Византии и притеснениях христианских пилигримов, графу Фландрии Роберту I, который в 1090 г. совершил паломничество в Святую Землю и, возвращаясь из Иерусалима, остановился в Константинополе, пообещав Алексею прислать 500 наемников.[5] На самом деле, идея просить папу призвать западных воинов служить василевсу могла возникнуть еще раньше. Известно, что в 1074 г. в результате обмена посольствами между Римом и Константинополем Григорий VII лично призывал западных рыцарей отправиться на помощь «христианской империи». Он обещал, что сам в качестве «полководца и понтифика» (dux et pontificus) возглавит войско и отправится на Восток воевать против врагов Христа и дойдет до Гроба Господня. Но этим планам не суждено было осуществиться: папа поссорился с Восточной Римской империей и даже одобрил вторжение норманнов в Византию. В 1089 г. начался новый виток переговоров папы с греками, во время которых обе стороны пытались заручиться поддержкой друг друга (папа в борьбе против императора, а василевс — в борьбе против норманнов), а уже на церковных соборах в Пьяченце и Клермоне понтифик усиленно призывал Запад освободить христианский Восток.

Подчеркнем — Византия отнюдь не призывала к крестовому походу, императора интересовала только военная поддержка Империи со стороны Запада. Война византийского государства с турками имела оборонительный характер, она не принимала форму религиозной войны. Никто из восточных христиан не требовал их освободить, паломники тоже не притеснялись турками-сельджуками. Но плохо информированные латиняне почти буквально воспринимали рассказы византийцев и западных путешественников о притеснениях христиан, и в сознании папы под воздействием просьб Византии о наемниках зародилась идея о совершенно новой вооруженной экспедиции на Восток западных рыцарей, которая, по его словам, была бы службой ради Христа, защитой христианской веры и христиан.

Сам по себе призыв помочь восточным христианам не мог воодушевить верующих. Ведь у большинства западных христиан были довольно смутные представления о христианском Востоке, о котором они очень мало знали. И потому не случайно в своей речи на Клермонском соборе папа упомянул об Иерусалиме. Участники будущей экспедиции, освобождая восточных христиан и их земли, по мысли папы, должны были дойти до Константинополя и далее продолжить военный поход вплоть до Иерусалима, также захваченного мусульманами. Так Урбан II соединил Константинополь с Иерусалимом, хорошо понимая значение священного города для средневековых христиан. Ведь в это время миряне могли не знать названия своей деревни или резиденции своего правителя, но об Иерусалиме они всегда могли услышать из мессы; его изображения они видели в церквах на витражах и фресках, о нем рассказывали возвращавшиеся из Святой Земли пилигримы. В представлениях средневековых людей Иерусалим был духовным центром мира; в Святой Земле находились самые важные святыни — места, связанные с пребыванием Христа (грот Рождества в Вифлееме, Голгофа, Гроб Господень), и главная реликвия — Животворящий Крест. Иерусалим был для христиан патримонием Христа, реликвией, вобравшей в себя священную силу пророков и святых людей, апостолов и первых христиан. Это город, где ступала нога Христа, где он проповедовал, совершал чудеса и принял смерть и где, согласно средневековым представлениям, состоится Страшный суд и конец света. В сознании простых верующих образ земного Иерусалима сливался с образом небесного града, олицетворявшего рай и Царство Божие. С этим городом были связаны мессианские ожидания и надежды христиан на спасение.