В то время как рыцарская культура и рыцарские ценности завоевывают средневековое общество, а события крестовых походов уходят в прошлое, сфера крестоносной деятельности значительно сужается. Важным водоразделом в этом смысле можно считать конец XV в. Политические обстоятельства к тому времени существенно изменились. К этому времени закрылись все основные крестоносные «фронты»: закончились походы в Литве на севере Европы, на юге с завоеванием Гранады завершилась Реконкиста. К тому же с момента заключения мамлюкско-кипрского мира 1370 г. быстро таяли надежды элиты на возвращение Святой Земли. А светские государи в это время были поглощены династическими войнами и вели себя независимо от Церкви, распоряжаясь своими армиями и ресурсами — со временем война становится делом государства.
Примечательно, что, несмотря на постепенный спад крестоносного движения в позднее Средневековье, простые миряне продолжали проявлять в отношении крестового похода огромное религиозное воодушевление, и эта энергия постоянно выплескивалась во время очередных военных кампаний. Как известно, Церковь, стремясь ввести эти эмоциональные всплески в определенное русло, предлагала христианам выражать свой энтузиазм денежными пожертвованиями, за которые сулила им индульгенции. Однако для простолюдинов до сих пор было очень важно личное участие в экспедиции, еще и потому, что крестовый поход для них не утратил свою связь с традицией покаянного паломничества. Эта черта была характерна для экспедиции 1309 г., когда толпы бедняков, охваченные покаянными настроениями, требовали от папы Климента V организовать большой passagium в Палестину. Точно так же в разгар т. н. крестового похода пастушков в 1320 г. толпы мирян желали достичь средиземноморских портов, чтобы продолжить путь к Земле Обетованной и отвоевать Гроб Господень у неверных. Примечательно, что крестоносный энтузиазм со временем стал проявляться и за пределами темы возвращения Святой Земли. Когда в XIV в. открылся новый крестоносный «фронт» и борьба с неверными стала отождествляться с войной против турок-османов, рвение народа в отношении новых противников Церкви не ослабло. Но если раньше лозунгами священной войны было отвоевание у неверных патримония Иисуса Христа — Святой Земли, то теперь приводились другие основания для крестового похода против турок. Хотя те и не владели «вотчиной Христа», но рассматривались как Его враги, которые порабощают христиан. Поэтому, например, военно-религиозная экспедиция 1344–1346 гг. против турок, направленная в малоазийский порт Смирну, вызвала прилив народного энтузиазма в городах северной Италии. Авиньонский папа Климент VI, поначалу чрезвычайно напуганный этим, был вынужден санкционировать участие тысяч людей, которые в порыве религиозных чувств приняли обет крестоносца и присоединились к экспедиции. Чувство личной сопричастности «святому делу» было очень важно для мирян, и никакая индульгенция, приобретенная за деньги, не могла заменить непосредственного участия в священной войне.
Разве не подтверждает это состоявшаяся в 1456 г. военнорелигиозная экспедиция Иоанна Капистрано? Этот францисканский монах проповедовал крестовый поход против турок в землях Восточной Европы, и хотя мог изъясняться в этих странах только на непонятной народу латыни, сумел возбудить величайший энтузиазм у мирян, охваченных настроениями покаяния — он самостоятельно собрал войско в 60 тысяч человек, повёл его в Венгрию и во многом способствовал снятию осады Белграда турками в 1456 г. Кажется, папы умели ценить такие настроения народа и понимали, что люди проявляют религиозный энтузиазм до тех пор, пока сами сражаются в крестовом походе. Неслучайно, когда в 1464 г. папа Пий II призывал к новому походу, он собирался лично возглавить его, так как, по его словам, люди ответят на призыв, если узнают, что сам понтифик пойдет в поход, желая спасти свою душу. И действительно, к папе Пию II в Анкону, откуда он намеревался отправить экспедицию, направлялись многие добровольцы.
Но крестовый поход в это время все меньше отождествляется с военной деятельностью, и все больше — с «продажей» индульгенций. Не прибегая к этому способу сбора средств, Церковь не могла организовать военно-религиозную экспедицию. То был последний финансовый институт, который оставался в распоряжении папства. Крестоносное движение в Европе позднего Средневековья напоминает о себе настоящей армией бюрократов, занятых собором денежных средств и распространением индульгенций, без чего оно бы не могло существовать.
Ирония судьбы заключается в том, что именно тогда, когда турки-османы начинают угрожать Европе, крестовый поход вырождается в чисто финансовое мероприятие — сбор средств на священную войну путем пожалования индульгенций за условную плату. Как это произошло? Поначалу, как уже говорилось, папы со времен Иннокентия III давали полное прощение грехов только тем из христиан, заменявших свое неучастие в крестовом походе выплатой денег, кто полностью возмещал расходы на годовое обеспечение воина. Впоследствии этот срок был сокращен, а потом полную крестовую индульгенцию можно было получить в обмен на различные материальные пожертвования и участие в церковных мероприятиях. Неудивительно, что проповедники крестового похода, ранее вербовавшие христиан в крестоносную армию, впоследствии по существу занялись сбором средств на экспедицию, причем сам этот процесс был упрощен до крайности. Со временем курия стала разрешать папским сборщикам просто договариваться с верующими о сумме взноса, уплата которого освобождала мирян от временных наказаний за грехи, включая даже наказания чистилища, которых так боялись средневековые христиане. Внеся определенную сумму, мирянин мог приобрести папскую «разрешительную грамоту», которая давала ему право исповедоваться перед любым священником и получить у него полное отпущение грехов. Подобная практика стала быстро распространяться во время Великой схизмы, когда папский авторитет существенно ослаб. В XV в. она вообще стала постоянной, положив начало настоящей коммерциализации индульгенций, в чем критики крестоносного движения опять-таки обвиняли прежде всего пап.
Когда же в 1476 г. папа Сикст IV выпустил буллу, в соответствии с которой стало практически возможным выкупать пребывающие в чистилище души умерших, деньги потекли в папскую казну потоками, и грамоты об отпущении грехов шли в народе нарасхват. Отныне в углу каждой церкви появились деревянные обшитые железом сундуки, куда складывались вырученные от продажи индульгенций денежные средства. Римская курия создала настоящую систему распространения папских «разрешительных грамот», опираясь на своих агентов — квестариев, которые путешествовали с реликвиями и письменными копиями буллы об индульгенции. Эти агенты, среди которых были прежде всего представители монашеских орденов, чаще всего францисканцы, нередко злоупотребляли своим положением, прибегая к вымогательству и заставляя мирян ходить на проповедь под страхом церковного отлучения, фальсифицировали буллы и реликвии. Иногда с целью извлечь деньги они обманывали простецов, уверяя, что индульгенция дает шанс немедленного попадания в рай. Кроме прочего сборщики средств нередко игнорировали папские приказы прекратить проповедь и передать деньги и вовлекали курию в бесконечную переписку. Бывали и случаи, когда продавцы индульгенций исчезали вместе с деньгами, собранными от пожалований мирян. Поскольку индульгенции выдавались папой, то весь гнев христиан по поводу злоупотреблений обращался против Рима. Святой Престол обвинялся в алчности, корыстолюбии и стремлении собирать деньги в свою пользу — ведь, как мы видели, собранные средства тратились нередко не на крестовые походы против неверных, а на нужды духовных и светских государей. Да и на продаже индульгенций действительно имели возможность нажиться все, кто был вовлечен в этот процесс: и светские правители, которые получали часть выручки за разрешение проповедовать буллу в их владениях, и проповедники, и квестарии и др. Так в процессе сбора средств на поход деньги «прилипали» к рукам прелатов, герцогов и князей, и со временем проповедь и сбор пожертвований в пользу крестового похода превращались в настоящий фарс, подрывавший доверие людей к папской власти. «Сколько раз, — с неподдельным сарказмом писал Эразм Роттердамский в своем «Наиполезнейшем рассуждении о войне с турками» (Ultissima Consultatio de bello Turcis inferendo), — нам объявляли о крестовом походе, о возвращении Святой Земли, мы видели красный крест на папской тиаре, красный сундук; сколько раз мы посещали торжественное собрание, где нам рассказывали о щедрых обещаниях, блистательных деяниях, больших надеждах, — но единственным победителем оказывались деньги. Пословица говорит, что непристойно дважды натыкаться на тот же камень; но как мы можем доверять таким обещаниям, сколь бы прекрасны они ни были, если нас обманывали более 30 раз, если нас так часто и совершенно в открытую вводили в заблуждение?»[81] Стоит ли удивляться, что средневековые миряне, которым предлагали помочь финансированию крестового похода, со временем начали проявлять осторожность на грани с цинизмом, не желая, чтобы их грубо обманывали. Практика таких поборов, злоупотребления при продаже индульгенций с самого начала осуждалась и сурово порицалась в средневековом обществе — о ней с иронией отзывались и английский хронист Мэтью Пэрис, и его соотечественник, поэт Уильям Ленгленд. Фигура жуликоватого странствующего монаха — продавца индульгенций — не случайно появляется в сочинениях писателей и поэтов Средневековья и Ренессанса — Чосера, Боккаччо и Рабле. Во времена Эразма Роттердамского сборы Церкви на крестовый поход все чаще отождествляли с вымогательством денег на далекие от борьбы с неверными цели, а сами крестоносцы стали ассоциироваться с разбойниками, которые за деньги покупали прощение грехов, чтобы потом воевать за свои корыстные интересы. Такое отношение различных общественных групп — в том числе и самой Церкви, часто выступавшей против сбора «крестовой десятины», — к военно-религиозным экспедициям, конечно, подрывало существование института крестового похода.
