– Нонсенс. Ты просто привереда, – отреагировала Варя, дымясь сожженными волосами.

Я не стала отрицать. Пусть думают, что хотят. Но я их практически обманула. У меня был же мамин костюм, в котором я приехала в Москву. Я взяла юбку, нашила сбоку большие пуговицы. Получилось уже здорово. Сзади сделала разрез. Ещё лучше. Блузочку я сшила ночью, такую же, как у артистки Серовой в «Девушке с характером» – с фонариками, а пуговички нашла маленькие, но такие же, как на юбке. С туфлями возникла проблема. Мамины почти развалились, а у меня остались только парусиновые. Я быстро вышла из комнаты и побежала искать ваксу или краску. Поработав немного, получились чёрные туфельки в белый горошек. Таких я ни у кого не видела.

Когда я вернулась в комнату, то девчонки замерли от зависти. Говорить, что я сама покрасила обувь от бедности, не хотелось. Сказала, что мама прислала.

Я так подробно описываю эту подготовку, потому что это был самый важный вечер в моей жизни, как потом выяснилось….

Из комсоргов меня всё же выгнали. Отец – враг народа. Приехал «перец» весь лощенный из Горкома комсомола. Вызвал меня в кабинет директора, которая стояла бледная и в мольбе прижимала руки к губам. Видимо, боялась, что я скажу что-нибудь лишнее. Мне уже было всё равно. Я была уверена, что меня отстраняют совершенно по другой причине – Большой дом так и стоял в моих глазах. Выслушав отповедь горкомовца, я ни слова не говоря, тихо вышла из кабинета. Стоило ли, вообще, ходить теперь в школу. Я ещё не знала, что очень скоро всё перевернется, и голову будут занимать совсем другие более страшные мысли.

Какие разные судьбы у этих девочек, почти одного возраста. Странно даже не то, что одна переживала тяжелейшие времена своей молодости. Странно отношение к происходящему. Энни как птичка перепрыгивала с события на событие, хотя её полуголодная одинокая жизнь в чужой Москве была нелегкой. Моя мама ненавидела весь свет. Но, может, я неправильно оцениваю события и характеры. Просто одна умела скрывать проблемы, а другая их смаковала.

Надо поступать в институт. Выбрать то я выбрала. Зачем я отказалась позировать тому парню? Теперь нужно самой искать где-то книги по живописи, попытаться разобраться в требованиях. Главное же написать хоть что-нибудь, чтобы меня допустили к экзаменам.

Ночью я взяла карандашик и блокнотик, которые висят у меня над кроватью, и попыталась вспомнить тот рисунок, который я сделала к поступлению.

Улица кривенькая, узкая. По разные стороны стоят маленькие домики, тоже покосившиеся. Только сады у всех потрясающие. На рисунке у меня весна, поэтому все яблони, груши, айва, вишня и так далее, в цвету. Я даже сейчас вспоминаю и испытываю невероятное счастье и чувствую запах, которого не было нигде больше. Из окон высунутые головы детей. На одной стороне улочки стоят еврейские женщины, которые сейчас пойдут на базар, с противоположной стороны – русские, украинки. Они пойдут на другой рынок. Польские дамы пойдут по торговым лавочкам. Вдалеке, стоишь ты. Нет, тебя тогда на рисунке не было. Но сейчас ты есть….

Посмотрев мой несовершенный, но, видимо, очень искренний рисунок, профессор (тогда для меня все были профессора) пробормотал – похоже на Шагала. Я не поняла хорошо это или плохо, и кто куда «шагал». В ВХУТЕИН меня приняли.

P.S. Во время войны пыталась найти свою родню, но в разрушенном искорёженном доме, нашла лишь этот рисунок, пробитый пулей. Я послала маме копию этого «произведения». Не знаю, понравился ли он ей. Писем после начала войны я от них не получала….

Я тебя увидел сразу и вспомнил. Не знаю, почему не бросился к тебе. Наверное, обиделся, когда ты отказалась позировать.

Видел, как ты боязливо входишь в актовый зал и оглядываешь всех собравшихся исподлобья.

– Вы к кому? – Я решил сделать вид, что не узнал тебя. – Девушка тут надо работать. А вы позорите высокое звание комсомолки своим тунеядством, – даже не знаю, почему я нёс эту околесицу. – Мне было просто весело и приятно тебя видеть.

– Я? – Я как раз ищу…

– Кого?

– Того, кто отвечает за вечер. Меня отрядили в помощь. Говорят тут запарка. Тот, кто руководит всем, мне сказали, бестолковый.

Ты насмешливо оглядела меня, и вдруг я увидел в твоих глазах узнавание. Ты покраснела и пролепетала, что не считаешь, что твоя помощь необходима.

– Хорошенькие девушки не бывают лишними, – я не знал, как тебя удержать.

– Я всё поняла. Пойду искать, кто тут самый главный.

– Стойте! Вы уже нашли. Это я.

– И, что же вы мне прикажете, товарищ маршал?

– Помоги мне надувать шарики. На эту трудную работу я могу назначить только ответственного человека. Вы же, как вас зовут, ответственный человек?

– Спасибо, очень женское занятие.

Анечка, ты была прекрасна в своем девичьем гневе. Я помню каждую фразу нашего бессмысленного и такого замечательного диалога, каждую смену выражения твоего лица….

– Не обижайся. Если честно, то я совсем о них забыл. Я сам буду надувать, а ты меня морально поддерживать.

– Хорошо, только я тоже буду надувать.

– Отлично. Как тебя зовут, напарник? Я, Юрий Волжин, студент третьего курса.

– Я, Анни Трушанская, студентка первого курса. Я вас после той «удачной» встречи больше не видела.

– Будем считать, тот случай не в счет. Я тоже вас ВИЖУ в первый раз.

Если ты когда-нибудь будешь читать строки молодого влюбленного, то запомни, всё это осталось навсегда и принадлежит только нам, нет тебе.

Я, видимо, не знала моего отца совсем. Такого восторженного, покоренного и счастливого. Что произошло в его жизни, почему он так быстро превратился в молчаливого, очень сдержанного и язвительного человека. Будем искать дальше…

На мне была потрясающая шляпка. Я её сделала сама в тон туфелек. Ты тогда ещё сказал, что в ней я похожа на барышню XIX века. Мне это очень понравилось. Когда я жила в своем местечке «Ступник», то только у одной польки-модистки были старые журналы мод. Оттуда я перерисовывала лица, прически и шляпки. Куда же делась тогда на вечере моя шляпка. Ты всё время издевался над ней, говорил, что, наверное, я лысая под ней и боюсь снять. Ты украл эту шляпку?

Я закрываю глаза и слышу, как звучит папино любимое «Танго Татьяна». Вспоминаю, как начинаю кружиться под ёлкой, игрушки на которой, были сделаны всей семьей. Каждый приносил свое рукоделье. Игрушки развешивали ночью. Все старались тайком повесить своё произведение новогоднего искусства. Утром, собравшись за завтраком, по очереди старались отгадать, кто создал ту или иную самоделку. Перебивали друг друга, доказывая, что его теория узнавания самая верная. Если угадаешь, получаешь подарочек. В результате на столе маленьких презентов у тарелки каждого члена семьи возвышались холмики конфет, духов, игрушек и так далее. Потом, начинали обмениваться дарами, кому, что больше нравилось или было нужно для дела. В один из таких веселых праздников, мне было лет пять, папа вышел из-за стола и вернулся с чем-то, завернутым в газету.

– Анюта, закрой глаза, – папа совершал какие-то манипуляции на моей голове. – Открывай.

Я потрогала голову и нащупала шляпку. Кинулась к зеркалу и заохала и захохотала. Шляпка – прелесть, но велика мне. Всё время падала мне на лицо. Было смешно.

– Не теряй её. Она волшебная.