Что мог сделать ее папа, я не услышала. Миранда, быстро собрав справку и фотографии, спрятала их обратно в сумку и вышла из конференц-зала, а я осталась сидеть за столом, не зная, что и думать. Знала только одно, я не буду бегать от босса и разговора с ним, и как только Богуцкий явится на работу, обязательно обсужу все. И увиденные фото, и справку о беременности Крякиной, и то, что я при этом почувствовала. Он плохо знал беременных женщин, потому что сейчас я знала одно.

Шефу несдобровать!

Несмотря на угрозы Крякиной, над которыми только и хотелось, что поржать, ни признавать ее ребенка, если таковой вообще был, ни жениться на этой ненормальной, я не собирался даже под угрозой расстрела. Значит, следовало, во-первых, проверить сам факт ее беременности, во-вторых, провести тест на отцовство, а в-третьих, не мешало вообще выставить ей иск за незаконное проникновение в дом и опаивание непонятно чем. Только вот беда — стакан, из которого я пил, как исчез тем утром, будто его и не было, так больше и не нашелся. Очевидно, что у Миранды хватило ума его уничтожить, скрыв тем самым все следы своей деятельности. Но было кое-что и в мою пользу — тетя Варя, по крайней мере, могла свидетельствовать о пропаже ключей, а это уже было хоть что-то.

Однако, пока я строил планы мести, Крякина тоже на месте не сидела. Это выяснилось на следующий же день, как только я вернулся в офис с деловой встречи.

— Даниил Леонидович, можно с вами поговорить? — Катя вышла мне навстречу из открытых дверей конференц-зала, и я сразу приободрился всем телом, особенно нижней его половиной, потому как если низко летающие ласточки — это к дождю, то Катюша в конференц-зале — это к горячему сексу. Народная примета.

Но когда я вошел следом за Самойловой в помещение и попытался ее обнять, меня постиг жестокий облом.

— Я звала тебя не для этого, — в голосе Кати сквозил холодок, от которого у меня все безнадежно упало.

— Что случилось? — поинтересовался я внешне спокойно, но внутри шевельнулось дурное предчувствие.

— Приходила твоя Крякина.

Бл*дь! Мог бы и догадаться, что эта дрянь не успокоится. Страшно представить, что она могла наговорить Кате!

Оказалось, разговорами дело не ограничилось.

— Крякина не моя, — возразил я на автомате и спросил:

— И чего она хотела?

— Показывала мне веселые картинки.

Веселые картинки? Неужели додумалась сделать сэлфи голышом на фоне моего дома? Вряд ли, у нее не было в тот момент телефона. Все оставленное в моем доме барахло я отправил ей позже.

— И какие же? — только и оставалось мне спросить.

— Ну, например, она верхом на тебе с губами уточкой.

— Еще бы, с такой-то фамилией, — не удержался я от комментария.

— Ты еще шутишь? — Катя сложила руки на груди с таким видом, что я окончательно понял — дело пахнет серьезными неприятностями.

— Извини, — пробормотал, решив одним словом покаяться во всем и сразу, чтоб наверняка.

— Это все, что ты можешь сказать? А откуда у нее такие фото объяснить не хочешь?

Откуда у нее такие фото догадаться было как раз нетрудно.

— Я же говорил уже, — передернул я плечами. — Она мне что-то подсыпала в стакан. Я спал, как убитый, ничего не чувствуя. Я бы не заметил, если бы на меня сверху сел даже слон! Не то, что эта… Крякина.

— А ее голые похождения по твоему саду? Как она там оказалась?

Крякина и об этом рассказала? Не думал, что для нее это настолько приятные воспоминания, что она готова ими делиться.

— Через окно! Я выкинул ее на улицу в тот раз, когда она ко мне пробралась! — отрезал я.

— А беременность? Она утверждает, что ждет твоего ребенка и ты сделал ей предложение.

— Да ни в жизнь! — ужаснулся я. — Катя…

Я протянул к ней руки, но она отшатнулась. Господи, да неужели поверила этой крякушке?!

— Я все тебе сказал в прошлый раз. Я не собираюсь на ней жениться!

— Ну а ребенок? Это может быть твой ребенок?

Я не мог ей лгать. Не мог однозначно утверждать то, в чем уверен не был.

— Во-первых, я собираюсь проверить сам факт ее беременности.

— Ну да, ты же у нас любишь всякие справки собирать, — язвительно заметила Самойлова, но я, проигнорировав ее тон, все же договорил:

— Во-вторых, я не знаю ответа на твой вопрос. Пойми меня правильно — я был в полной отключке. Она могла сделать со мной что угодно! Но в этом нет моей вины, Катя.

— Значит, не отрицаешь, — констатировала Самойлова с разочарованием.

— Не отрицаю.

Она сделала глубокий вдох, будто собираясь с силами, а затем, подняв на меня глаза, спросила:

— И когда ты собирался мне обо всем этом рассказать?

Вопрос бил не в бровь, а в глаз. Я утаил от нее визит Миранды и собирался делать это и дальше, и в итоге она узнала все не от меня.

— Когда узнал бы что-то наверняка.

— То есть, собирался скрывать?

— Да.

— И после этого я должна тебе верить?

— Вот поэтому я ничего и не сказал! — сорвался я. — Ты мне не веришь! И не поверила бы, даже если бы я рассказал все сам!

— Не смей на меня орать!

— Прости.

Возникла пауза, во время которой мы сверлили друг друга глазами, ведя молчаливый бой. Меня до чертиков задевало, что мое слово против слова этой Крякиной ничего для Кати не значило. А ведь я проводил с ней дни и ночи! Она знала меня, казалось, до последней точки на теле, как и я — ее, но вот верила она не мне.

— Вот что я тебе скажу… босс, — наконец заговорила Самойлова, одним коротким словом воздвигая между нами стену. — Я устала от всего этого. Я не знаю, чему и кому верить. И я больше не хочу во всем этом копаться. Ни мне, ни детям, не нужна эта нервотрепка.

Вот и поговорили.

— И что дальше? — поинтересовался я мрачно, уже зная ответ.

— А дальше — я ухожу. Домой. Прямо сейчас.

И она просто вышла из конференц-зала, а я просто позволил ей это.

Позволил ровно на несколько часов. По завершении рабочего дня я поехал по хорошо знакомому уже адресу, надеясь, что Самойлова к этому моменту уже подостыла и, обдумав все трезво, поняла — нельзя винить человека в том, в чем он не участвовал!

Как выяснилось, надеялся я зря.

— Катя, открой!

Я барабанил в дверь, абсолютно уверенный, что она дома, просто играет со мной в молчанку. Ну или же куда-то уехала, забыв выключить в квартире свет, который горел в окнах, в факте чего я убедился перед тем, как подняться к ее двери. Во второе я абсолютно не верил.

— Я знаю, что ты дома! — прокричал, снова выбивая дробь по безучастному металлу. От этого долбежа аж заболели кулаки. А еще — уши, но уже по причине того, что в соседней квартире снова заливалась лаем собака.

Этот аккомпанемент надоел мне до такой степени, что я снова налаял на нее в ответ.

Господи, до чего докатился! Стою трезвый посреди коридора и лаюсь с какой-то шавкой!

Собака снова притихла, видимо, ожидая продолжения, а у меня как-то резко иссякли все силы.

Сползя по двери на пол, я схватился за голову и задался вопросом: почему Самойлова так со мной поступала? Неужели я совсем не заслуживал доверия?

— Эх, Барбос-Барбос, — заговорил я снова со своим единственным слушателем. — Я ж ее люблю, а она со мной вот так!

Собака заскулила, очевидно, очень проникшись моей бедой. Вот, даже какой-то псине было меня жаль, а Самойлова и на порог пускать не хотела!

И вдруг до меня дошло — она же не знала о том, что я ее люблю! Может, потому и не верила, что не трогал я эту Крякину никакими местами?

Поднявшись на ноги, я снова замолотил в дверь и заорал:

— Катя! Я тебя люблю! Люблю, слышишь?!

И доорался только до того, что дверь соседней квартиры открылась, являя моему взору сочувствующую мне собаку породы чихуахуа и ее ни разу не сочувствующую хозяйку породы «за семьдесят и против всех».

Последняя, держа в руках швабру с самым воинственным видом, ринулась на меня в атаку: