— Чего хандрим, дамы? — услышали мы бодрый голос.
Ветки, примятые колёсами, жалобно затрещали. К нам подъехала Сара и остановилась рядом. Её ноги накрывал клетчатый плед. Она была единственной, у которой никто не осмеливался забирать вещи. Она сама их отдавала.
— Тоскуем по уходящему лету, — сказала я.
— Так оно же ещё не закончилась, — удивилась Сара.
— А мы заранее тоскуем.
Элли закрыла глаза, задремав и положив мне голову на плечо. От неё пахло конфетами и детским шампунем. Она казалось такой хрупкой, словно сделанной из стекла, что я боялась даже пошевелиться. И все тревоги куда-то ушли, их прогнало её тепло, её шаги, несущие цветущую весну. Даже осень отступила, затихла где-то далеко, там, где ещё дремал борей.
Вскоре раздался звонок, оповещающий об обеде. Если в течении двадцати минут я не явлюсь в столовую, то останусь без еды. Элли тут же проснулась.
— Наконец-то, еда! — обрадовалась она, — Надеюсь, у нас будет запеканка. Я так люблю запеканку! Она здесь такая вкусная!
— У нас вроде как ещё и десерт будет, — вспомнила Сара, — Капкейки. Что-то расщедрились наши кулинары.
— И волонтёры будут, — поддакнула Элли, — Будем выговариваться. Так говорила мисс Алингтон. Рассказывать о своих проблемах. Они назвали это «Ты не одинок».
— А если у кого-то проблемы с этим? — процедила я, — Может, я не хочу рассказывать о том, что у меня крыша поехала с тех пор, как лучшая подруга столкнула меня с крыши.
Я встала со скамейки и пошла в столовую. Девочки провожали меня изумлёнными взглядами.
Из просторного помещения повеяло запахом шарлотки. Там всегда было многолюдно и тепло. И всегда устраивались драки или хотя бы перепалки из-за длинных очередей и множества людей без тормозов. У окна одиноко сидел Ромео. Блейн в другом конце сидел с Жюли и другими девочками, которых я не знала. Очкарик сидел с Клариссой. Клэр не было. Я почувствовала укол жалости и поставила дымящийся поднос рядом с ним.
— Чего не ешь? — спросила я.
— Нет аппетита, — сдавленно сказал он.
— Да ты чего? Нас не каждый день кормят капкейками. Бери, пока дают!
— Я не люблю сладкое…
Он грустно посмотрел на меня своими чёрными глазами. И неловко улыбнулся.
— Почему ты сюда попал? — спросила я, — Музыкой случайно не занимался, как Блейн?
— Я ча-ча-ча занимался, — равнодушно ответил он, — Потом из-за травмы головы немного нарушилась координация и мне пришлось бросить.
— Ты любил танцы?
— Больше жизни. Я не был талантлив, как Блейн, всего добивался усердием, но ты сама понимаешь, этого недостаточно. Дяде было недостаточно… Ладно, не важно.
— Похоже, мы товарищи по несчастью.
— Я слышал от Саймона, что ты с Клариссой сцепилась. Это правда? Только плечо пострадало?
Я энергично закивала. Он обеспокоенно посмотрел на меня.
— Берегись её. Она теперь не успокоится. Только не поднимай шума, ладно? Не хватало ещё, чтобы тебя в изолятор утащили.
Он всё-таки принялся уплетать за обе щёки остывший яблочный пирог. Я последовала его примеру. Ромео, танцующий ча-ча-ча… Трудно это представить.
— Твоей партнёрше повезло, — сказала я.
Он подавился. Я похлопала по его спине.
— Не сказал бы. Я часто лажал, и она с тоской смотрела на лучшего ученика, который двигался так плавно, будто был рождён быть королём танцев…
Он вздохнул, предавшись печальным воспоминаниям. Я уже пожалела, что напомнила ему о прошлом.
— На самом деле талантливых единицы, — сказала я, — Можно добиться успехов упорным трудом.
— Да какая разница уже…
Он ковырял в тарелке вилкой. Ко мне подошла Кларисса и грубо схватила за руку, оттащив в сторону.
— Сегодня в полночь на заднем дворе, — шепнула она.
Её глаза лихорадочно блестели, косы растрепались. Я не чувствовала страха или ненависти, только тупое остервенение. Поэтому согласилась, выдержав её пытливый, изучающий взгляд.
Когда я вернулась, Ромео уже не было. Доев, я вышла из столовой. Спина Ромео промелькнула в конце коридора, на лестничном проёме. Я побежала за ним. Когда я взбежала на второй этаж, его нигде не было. Помещение чердака было открыто. Я осторожно подошла и отворила дверь…
Он сидел на кучке пепла, спрятав голову в колени. В окне уже заходило солнце, бросая красный свет на расплавленные игрушки и уродливое, искорёженное пианино. Я села рядом с ним. Он даже не пошевелился. Воздух вокруг него сгустился, тень удлинилась. На секунду мне показалось, что она издевательски улыбнулась просветом.
Внизу в машине заиграла латиноамериканская музыка. Её было не очень слышно, но достаточно, чтобы вскочить и пуститься в пляс.
— Кажется, сама судьба намекает, чтобы танцор Ромео вернулся, — вскочила я.
— Это не ча-ча-ча, дура, — сквозь нервный смех сказал Ромео.
Я нетерпеливо схватила его за руку и рывком подняла. Вопросительно посмотрела, изогнув бровь. Он вздохнул и сказал:
— Ладно, покажу несколько простых движений.
Он начинал медленно, неуверенно и нехотя, всё время наступал мне на ноги, путал движения и несколько раз терял равновесие. Я много раз видела, как танцуют ча-ча-ча и даже запомнила несколько движений, так что получалось у меня весьма сносно. В итоге Ромео втянулся и даже увлёкся, выделывая невероятные па и кружа меня. Я едва поспевала за ним. В свете заката весь преобразился, тень от взъерошенной челки падала на лицо, глаза ярко горели, губы тронула счастливая улыбка. И музыкальное сопровождение не нужно было: песня звучала в наших головах.
Завершили танец красивой позой, не удержались и плюхнулись на кучу пепла, запыхавшиеся, разгоряченные и раскрасневшиеся, и при этом совершенно счастливые. Ощущения были как после нескольких часов, проведённых на танцполе. Вся напряженность спала, а Ромео выглядел так, будто впервые за последние несколько лет был по-настоящему счастлив. Мы повернули друг к другу головы и посмотрели опьяневшими глазами. По нашим лицам поползли одинаковые блуждающие улыбки.
— В начале так трудно было, — пробормотал он, — А потом легко. Будто и не было травмы вовсе. Че за хрень?
Я расхохоталась.
— Последней фразой можно описать всю мою жизнь.
Солнце уже зашло, показались первые звёзды.
— Ой. Сейчас же отбой должен быть, — вскочила я, — Если нас не обнаружат в постели, то накажут потом.
— Ты ведь сегодня встречаешься с Отступницей? — вкрадчиво спросил Кит.
Я медленно кивнула, нервно взглотнув.
— Обязательно выясни её настоящее имя. И выкрикни его ей в лицо.
Он ободряюще улыбнулся и проводил меня до палаты. Мы разошлись, совершенно довольные собой и друг другом.
Я легла в постель между Клэр и Жюли. Пришла старая санитарка, помогла вяло сопротивляющейся Саре переодеться в пижаму и лечи в постель. Потом дала таблетки, погладила каждую по голове и ушла, погасив свет. Хорошая это была женщина.
Ночь опустилась на улицу, закапал дождь. Ветер выл в трубах, грозил открыть окно, ударял ветки о стекло. Молодые стволы сгибались. Пролетела чья-то ночная рубашка. Мне совершенно не нравилась сама идея того, что мне придётся идти через весь двор при такой погоде, но остаться здесь означало проявить трусость. От дуэлей не отказываются.
Отступница уже проснулась. Она молча смотрела на меня — зловещий тёмный силуэт. Убедившись, что все спят, мы открыли окно, спрыгнули вниз и тихонько закрыли. Я зашипела, когда моих ног коснулась мокрая трава и твёрдый цемент. Мы пошли через двор, шарахаясь от света фонарей. В окнах на верхних этажей ещё не выключили лампы, там мелькали силуэты Халатов. Мы жались к слепым зонам, потому что двор был оснащен камерами наблюдения, которые просматривались Филином. Филина все боялись: злые глаза, сверкающие из-под кустистых, нависших бровей, запах алкоголя, утробный голос и суровый нрав. Рядом с ним было жутко находиться, коленки тряслись, голос отнимался. Говорят, он никогда не спал. Я поежилась, вспомнив одного лунатика. Он ходил по коридорам во сне, выходил в сад и бродил там, что-то бормотал. Один раз я подслушала, и потом очень пожалела, потому что говорил он очень жуткие вещи. Поэтому его звали Сомнамбула. Потом он уехал в пансионат и больше я его не видела, и очень была рада этому. Боялась его до смерти.
