— ТЫ РЕШАЕШЬ. УДИВИ МЕНЯ.

Колумбийскому центру придется за многое ответить. Они обнаружили, что гибрид далека опасен. А еще — что он слишком дорого обошелся, и это стало для них делом первостепенной важности. Но самым главным — тем, что создавало больше всего проблем, — оказалась независимость его суждений и потрясающие способности к знаниям. И пока не погиб человек, до них это не доходило. Тайер видел в Секе угрозу. И не без причины. Его путь был усеян телами. И жертвами экспериментов. Я это знаю и прекрасно понимаю. И буду ненавидеть — его или его часть, — за сделанное много лет назад. Ничего из случившегося после не способно исправить прошлое. Но все же кое-что изменилось.

Далеки рождены, чтобы ненавидеть всякое другое живое существо. Они не остановятся, пока не очистят вселенную от всех форм жизни, не являющихся далеками.

Так что Сек, последний выживший представитель вида, не слишком-то годный пример.

Кажется, Дениз уловила в моем плане смысл. Раз они неожиданно предложили своему образцу работу — значит, отнеслись как к равному. И она выглядела довольной, как будто надеялась, что ее об этом спросят.

— Надо же, — отозвалась я с больничной койки, когда Сек ушел.

Дениз казалась смущенной. Пусть амбициозным людям довольно часто приходит на ум, что они могут ошибаться, признают они это крайне редко. Здорово было видеть ее растерянность.

— Что ж, я никогда не сомневалась в его интеллектуальных способностях. Я с самого начала пыталась поговорить с ним.

Я едва не вздернула недоверчиво бровь, но поняла — Дениз не врет. Переплетя пальцы, она, словно задумавшись, поднесла их к губам.

— Мы хотели понять, что же из себя представляет человеко-далек, но как он может разобраться сам в себе? Такое нужно изучать не в лаборатории, а в реальном мире.

— Не думаю, что вы когда-либо имели дело с образцом, — решилась добавить я. — Только с личностью. Он создавал Разлом не чтобы кому-либо навредить. Только чтобы сбежать с его помощью.

Дениз медленно кивнула.

— Итак… полагаю, мы договорились?

— Думаю, да.

— И, на мой взгляд, с сентября вы будете изучать право здесь, в университете?

— На ваш взгляд, да. А мне нравится, куда все обернулось.

Итак, Сек получил свободу, а мне платят неплохие денежки за то, что я присматриваю за ним. Я как бы присматриваю за условно осужденным, или что-то вроде телохранителя, как порой в шутку называю себя. Подождем пару недель, посмотрим, как все пройдет. Но на первый раз мы оба решили, что обычная прогулка по Сити — отличный вариант.

Стартуем у моего дома. Я в кроссовках и далек, скользящий рядом. Пройдемся мимо магазинов и пиццерий, мимо Эмпайр Стейт и Таймс-сквер, а потом — в Центральный парк. По всем туристическим местам. Клише, которое так привычно ненавидеть.

Погода великолепна. Улицы ползут по склонам вверх, но пускай из-за этого мы движемся медленней, да и обычно это меня бесит, сейчас все в порядке. У нас целый день впереди.

И, кроме того, далек, кажется, в полном восторге. Разглядывает все и вся, интересуется разноцветьем толпы, киосками с хот-догами, смотрит на дорожные знаки и светофоры, вращает куполом в разные стороны, возбужденно подрагивая окуляром. Он так похож на щенка, что я не могу сдержать смех.

Ныряем в мексиканскую закусочную, чтобы позавтракать, появляемся оттуда с двумя коробками начос, плавающих в густой сальсе и залитых ядовито-желтой субстанцией, в которой едва можно опознать сыр. Сек, которому не доводилось пробовать мексиканскую еду, придерживает коробку вантузом и раскрывает броню. С подозрением проверяет щупальцем, потом пробует.

— ЧИСТЕЙШАЯ… АМБРОЗИЯ! — восклицает он, но спустя пять секунд приканчивает бутылку колы и просит воды.

— Слабак! Они не острые.

— НЕ ОСТРЫЕ? ОНИ РАЗЪЕДАЮТ МНЕ РОТ! ПОЧЕМУ ТЫ КАЖДЫЙ РАЗ ПЫТАЕШЬСЯ УБИТЬ МЕНЯ С ПОМОЩЬЮ ЕДЫ?

— Да ты безнадежен, — упрекаю его я, высматривая лавочку, чтобы съесть свою порцию. Небрежное появление Сека на публике потрясает прохожих, которые несколько раз оглядываются на зеленое чудовище со щупальцами, сидящее в броне. Но, как настоящие нью-йоркцы, они торопятся дальше и не задают вопросов.

К двум часам мы проходим мимо Эмпайр Стейт. Не торопимся и разглядываем окружающих, которым, кажется, еще сильнее хочется разглядывать нас. Неудивительно. Секу достается куча странных взглядов. Некоторые фоткают его на телефон. Но ему все равно. Как по мне, в таком внимании есть что-то нездоровое. Никто не знает, кто Сек такой. Никто не знает, что далеков стоило бы опасаться. Интересно, еще кто-нибудь, кроме Мелани, изучал внимательно новостные сводки за прошлый год?

И, если уж о Мелани, я не видела ее со времени того спора в «Старбакс». Она отвечала на смски, мы чатились, но у меня сложилось впечатление, что Мелани меня избегает. И я ни разу не упоминала, пускай с радостью бы это и сделала, ни о Скаро, ни о договоренности с Секом. Хотя Мелани знает о том, что меня подстрелили. Мы просто разошлись. Печально, но так уж вышло. Может, когда-нибудь она решит устроить встречу. Нужно просто потерпеть и подождать.

— Я ЕГО ПОСТРОИЛ, — неожиданно говорит Сек, когда мы проходим под тентом, накрывающим вход в Эмпайр Стейт. Сумасбродность этого заявления вытряхивает меня из задумчивости.

— Что, прости, ты построил?

Далек поднимает окуляр, указывая на небоскреб, нависший над нами — залитый солнцем, сверкающий сотнями окон.

— ЭТО ЗДАНИЕ. ЭМПАЙР СТЕЙТ БИЛДИНГ. С 1929 ПО 31.

Недоверчиво фыркаю.

— Да ну нафиг, быть не может.

— МОЖЕТ. КУЛЬТ СКАРО ПЕРЕХВАТИЛ ЭТОТ ПРОЕКТ.

Гляжу на него, он невинно смотрит в ответ.

— Заливаешь, — с нежной издевкой протягиваю я. — Какого лешего бы тебе понадобился небоскреб?

— ТЕБЕ БЫ НЕ ХОТЕЛОСЬ ЭТОГО ЗНАТЬ, — зловещим голосом отвечает далек.

Мы целый час проталкиваемся сквозь Таймс-сквер, и я задним умом понимаю, что идея была не очень. А с учетом внушительных объемов Сека мы движемся даже медленней. Мельком предлагаю Секу брать плату за то, что его фотографируют, подняв телефоны, кучи людей, но тут же беру свои слова назад: Сек воспринимает идею всерьез и требует с толпы перепуганных корейцев двадцатку.

После этого я утаскиваю его с площади как можно быстрее. Сек смущенно поясняет, что видел парня в костюме Элмо, который делал то же самое.

Когда мы добираемся до Центрального парка, солнце начинает садиться. В воздухе пахнет подгнившей листвой и влажной травой. Теперь Сек ведет меня, и мне нравится, что тут относительно тихо. Уже поздно, и парк постепенно пустеет. Останавливаемся на притененном деревьями мосту, смотрим на белесое небо, отражающееся в озере. Мне нравится бывать здесь с друзьями, когда идет снег. Сек притормаживает рядом, глядит на воду.

— ПОЛАГАЮ, ВСЕ БУДЕТ НЕ ТАК, КАК ПРЕЖДЕ, — замечает он, нарушая молчание. Поднимаю голову.

О чем это он? В смысле, обо мне или о себе? Так или иначе, он прав.

— Конечно. Но мне кажется, это даже к лучшему, — отвечаю, глядя, как буро-красный лист плывет по воздуху и, пустив по поверхности рябь, нежно опускается в воду. — По крайней мере, сейчас я знаю, что вернулась домой.

Вспоминаю боль на мамином лице — она, заламывая руки, притащила в больницу огромный букет гладиолусов. Теперь мы с ней разговариваем. Папа помчался в аэропорт О`Хара и взял билет на самолет, чтобы меня повидать. Даже Малкольм умудрился вырваться из офиса и привел с собой жену и мою племянницу, которая все таращила глаза. Здорово было увидеть их. Может, стоило бы чаще получать смертельные ранения?

— РАД СЛЫШАТЬ, — замечает Сек, и его скрипучий голос становится тише. В конце концов, должен же быть в этой штуке регулятор громкости.

— А ты как?

Голубой глаз далека глянцево поблескивает в сумерках.

— СТРАННО. КОГДА Я ВПЕРВЫЕ ПОНЯЛ, ЧТО ОСТАЛСЯ ОДИН НА ЗЕМЛЕ, В 1930-М, ТО НЕ ЗНАЛ, ЧТО ДЕЛАТЬ ИЛИ ДАЖЕ КТО Я ТАКОЙ. ВЕРНУЛЬСЯ НА СКАРО БЫЛО МОЕЙ ГОРЯЧЕЧНОЙ МЕЧТОЙ.

Терпеливо слушаю. Гостиница «Плаза» начинает постепенно мигать огоньками.