Спасибо, судьба! Сломала Мелани. Разрушила мои надежды.
Забрала самого храброго, самого мудрого из нас, восстановила против него его собственных собратьев. Бросила его на планете, полной людей, которых он был рожден ненавидеть. И которые ненавидели его теперь за то, что он совершил в прошлом.
Такое опасное существо.
====== Глава 4. Воспоминание ======
«Доктор:
…Вот так. Да. Теперь хорошо. Просто не дергайся… нет, не надо шевелиться, не сейчас! Ага. Божечки, ты же можешь столбняк подхватить из-за этого! Только глянь на эту ржавую… Боже правый!
Ну ты даешь! Поздравляю с возвращением с того света! Понятия не имею, почему ты жив до сих пор, кстати. Один парень из лагеря тоже выжил. Эд Харрисон; классный, к слову, парень. Мне показалось, что стоит проверить…
Я:
Ты пришел. Как… предсказывали. Ты приходишь… в легендах… в самом конце. Приходишь позлорадствовать.
Доктор:
Ой, ну хватит. Нет, не надо бояться. Я не стану тебе вредить. Дыши помедленнее.
Чуть-чуть крови. А, ничего серьезного. Кажется, падая, ты прикусил язык. Черт, терпеть этого не могу! Эти язвы…
Больно, правда?
Каково тебе было, когда он тебя подстрелил, а?
Нехорошо. Совсем нехорошо.
Что ж, именно так они все себя и чувствовали. Пять тысяч вольт. Нервная система наверняка взрывается, и я не удивлен. Все они чувствовали ее, эту долгую боль. И все кричали, как и ты кричал. Визжали, как и ты.
Я:
Это было… неправильно. Эти смерти.
Доктор:
Нет. «Неправильно» с этим никак не вяжется. И не уверен, что смогу простить тебя за все это!
Я:
Мы… понятия не имели. Просто… убивали. Должны были выжить.
Доктор:
Да. И взгляни на себя сейчас. Ага! Может быть, тебе жаль остальных?
Я:
Что бы ты ни имел в виду… Нет!!!
Доктор:
Ага. Кстати, эксперимент провалился. Твои далеки мертвы.
Я:
…а гибриды?
Доктор:
Марионетки оборвали веревочки. А он устроил геноцид. И сбежал. Не могу сказать, что и сам в этом не замешан.
Я:
Он еще жив? Куда он сбежал? Скажи мне!
Доктор:
Я? Не хочу об этом думать.
Я:
…Он единственный… безупречный экземпляр… моего вида во вселенной.
Доктор:
Да.
Я:
И если бы тебя не было… Они бы все остались живы!!! Ты настоящий убийца, Доктор!
Доктор:
Ты хотел, чтобы я помог! И я пытался! А ты, ты спас меня дважды! Ну же, это что-нибудь да значит, имеет какую-то ценность!
Я:
Нужно было дать им уничтожить тебя!
Доктор:
Но ты не дал! А я не хотел помогать тебе! Я мог поставить крест на твоем маленьком плане и бросить тебя умирать в канализации, но разве стал? Нет! А все потому, что поверил: ты сможешь вывести их к свету.
Я:
А сейчас мы ничто! Ты все испортил…
Доктор:
Нет, успокойся! И не дергайся так, ты все еще слишком слаб. Ты не можешь умереть, я тебе не позволю.
Я:
Мы проиграли… Я проиграл… Мы обречены на гибель.
Доктор.
Но ты выжил. И, если позволишь так сказать, это что-то вроде чуда, хотя тебе, кажется, наплевать.
Я:
Неважно. Они все погибли.
Доктор:
Что ж, далеки не ценят жизнь, так?
Я:
Я не далек.
Доктор:
Тогда что ты такое? Человек? Ты никогда не станешь так называть себя! Ну же, понимаешь? Думаю, нет.
Я:
Я ничто.
Доктор:
Не говори так. Никогда не говори так! Ты — что-то невероятное. Поверь, я вас всех видел. Любое существо важно, а ты особенно.
Я:
…А ты знаешь, каково это — быть одним во всей вселенной?
Доктор:
Конечно.
…
Послушай. Я дам тебе еще один шанс.
Я:
Что?..
Доктор:
Говорю же, я отпущу тебя. Вообще-то, слова не совсем верные, но подразумевается именно это. Ха! Чистилище! У людей есть концепция чистилища: такого места между жизнью и смертью, места, куда попадаешь, прежде чем попасть в рай или ад. Что ж, вот оно, держи. И оно называется «город Нью-Йорк, двадцатый век».
Я:
Ты считаешь, что я останусь здесь? Среди людей? Но...
Доктор:
О, ну хватит, все совсем не так плохо, как кажется! Отличная еда, замечательное искусство, есть куда сходить повеселиться, ну, если есть деньги.
Я:
Но у нас нет концепции...
Доктор:
Не падай духом. Я даю тебе шанс выжить; твой самый главный враг дает тебе шанс! И делай с ним что пожелаешь. Но вот что я тебе скажу: будешь выпендриваться, и люди, которые живут на этом острове, тебя на клочки порвут. И я не смогу их остановить, потому что меня здесь не будет, прости. Надо доставить Марту домой. И людям я скажу то же самое. Они послушают, хотя и жаждут твоей крови.
Кстати! Один из твоих рабов тоже выжил. Тебе, наверное, не захочется встречаться с ним.
Я:
Доктор, нет, так нельзя.
Доктор:
О, кто-то сюда идет. Наверняка чтобы забрать мертвых.
На твоем месте я бы сбежал»
И он сбежал.
====== Глава 5. «Большое Яблоко» (и артишок) ======
В конце концов становится ясно: без бейгла не обойтись. Нужно представить себе бейгл — теплый поджаренный хлеб с сочным, соленым беконом и жареным луком, — чтобы выбраться из квартиры. Едва удерживаю в узде фантазию — лишь бы она помогла прийти в себя. Реальность — сыроватая, остывшая булка с недожаренным луком и куском бекона, который падает на пол еще до того, как я пытаюсь откусить кусочек.
А еще у меня до сих пор болит голова.
Но уже шесть утра, и я шагаю по тротуарам, вдыхая чудесный аромат выхлопных газов и окурков, и наслаждаюсь отборной вонью, которой тянет из канализации. М-м-м! Я ♥ Нью-Йорк. Ага. Что ни говори.
Сегодня особенный день. О да, Мелани. Я ухожу из полиции. В следующем месяце; собираюсь в КУ.
Да, в Колумбийский университет. Я ведь отказалась от места в Колумбии.
Хотя я еле наскребла денег, чтобы попасть туда. Да и в прошлый раз тоже; признаться честно, я даже мыслила чуть менее трезво, чем сейчас. И мне не хотелось провести остаток жизни, учась вытаскивать из тюрьмы педофилов.
А сейчас идея стать юристом кажется даже привлекательной — по сравнению с тем, что у меня есть.
Здания отбрасывают тень, но солнце над ними все еще сияет белым. И вот оно, Эмпайр Стейт, черный силуэт на фоне солнца. На углу я останавливаюсь, мимо парень катит мусорный бак.
Такая мелочь. Но вот они, эти моменты. Вот они — драгоценные. Те странные минуты, когда я внезапно задаю себе вопрос: обязательно ли любить место, где живешь. Остров Манхэттен. Одно из самых популярных мест в мире.
Несбывшаяся мечта. Какая очаровательно поучительная метафора! Мне нравится ее ненавидеть.
Я иду дальше, но неожиданно по коже бежит мороз.
Звуки гитары.
Может, я все еще пьяна? Может, мне кажется?
Но за углом, под навесом маленького хипстерского кафе, слегка минорно играет на акустике бродячий музыкант. Тощий, и был бы симпатичным, если бы не засаленные волосы, мелкая шляпка и клочковатая бороденка на бледном, слишком бледном лице.
Я останавливаюсь, отбивая каблуком ритм. Странно, но мелодия, которую он играет, перекликается с тем, как я себя чувствую.
— Классно звучит, — говорю я ему. Он поднимает голову, и во взгляд его голубых глаз вкрадывается испуг. Нельзя не заметить «дорожки» на его неуклюжих руках.
— Ага, — медленно соглашается он. — Играть музыку. Создавать настроение. Это незаконно, офицер?
Я опускаю глаза, неожиданно вспомнив, что на мне все еще полицейская форма.
— Э? О! Нет, серьезно! Я не шутила. — Пытаюсь засмеяться. Он улыбается: широкая, острая усмешка. — Очень красиво.
Он поднимает бровь. Неожиданно мне становится стыдно.
— Вы молодчина, сэр. Так держать! — говорю я.
— Не могу спорить с законом.
Я поворачиваюсь, чтобы идти дальше. Нет, стоп. Он вроде выглядит знакомо. У меня хорошая память на лица.
— На самом деле, прошу прощенья; мы не знакомы? — спрашиваю.
Мой неопрятный приятель моргает, надувает щеки.