Уверяя себя, что не ошиблась зданием, тянусь к звонку. Нет смысла. Раздается скрежещущий звук, и я с удивлением отскакиваю: дверь дрожит, словно кто-то ее толкает. Потом она резко распахивается.

— А, блядь.

Из-за двери выскакивает фигуристая блондинка. По моему экспертному мнению, она сильно не в духе.

— Божечки, ты в порядке? — интересуюсь я. Она глядит на меня, поджав губы, сильно и четко обведенные красной помадой. На фото в профиле ее не было.

— Ага, но я терпеть не могу эту сраную дверь. Постоянно заедает, и дерево смердит, когда дождь. Тебе-то что здесь надо?

— Э-э-э... — Я поднимаю клочок бумаги и улыбаюсь, надеясь, что выгляжу общительно. — Я ищу Льюиса Коулмана. Он здесь?

Женщина не улыбается в ответ, ее взгляд задерживается на повязке у меня на шее. Вместо слов она разворачивается к дверям и ревет во всю мощь своих легких:

— Льюис!

Повисает молчание.

— В чем дело, Кейт? — доносится приглушенный ответ.

— Тут какая-то цыпочка тебя ищет.

— ...Кто?

— Не знаю, черная какая-то.

Она копается в пакете с табаком, мелко нарезанным, легким, как серединка спринг-ролла. У меня внутри все сжимается. Вряд ли мне здесь будут рады.

— Э... скажи, пусть заходит.

— Ладно! — рявкает Кейт и оборачивается ко мне.

— Ты слышала? Иди в двойную дверь, потом направо.

Я протискиваюсь мимо нее, мозг, как обычно, гудит от оценивающих мыслей. Не уверена, что хочу заходить, но она явно не из тех людей, которые уступают в споре.

— Пасиб, — бормочу я.

— Да без проблем. Как ты говорила, тебя зовут?

— Элиза Бирчвуд.

— Очень приятно. Кейт О`Фаррел.

Киваю и прохожу внутрь. Там темно, пахнет в основном свежей краской и моющими средствами. Пол устелен старым паркетом, который от старости начинает липнуть. И его явно недавно покрыли лаком. Думаю, кому-то выпала удача.

Я сворачиваю направо и замираю, когда разражается какофония смеха — несколько мужских голосов.

Помещение просторное, приятно прохладное, но толщина стен и то, как глухо звучат голоса, заставляет предположить, что оно звуконепроницаемое. Рассеянный свет льется сквозь два окошка, маленьких, словно чердачные. Я топчусь у входа, боясь войти, и то, насколько без церемоний я сюда попала, немного бесит.

В комнате трое: крепкий, по-медвежьи сложенный мужчина с выдающейся челюстью, одетый в спортивную байковую рубашку, который сидит у компа, худощавый парень с залысинами и в очках, и вот — на диване, закинув руки на спинку, развалившись сидит Льюис. Он поднимает взгляд, и они замолкают.

О боже. Нежелательное внимание. На его лице сияет улыбка узнавания. Остальные выглядят невозмутимо.

За спиной стучат каблуки, и снова появляется Кейт.

Льюис наклоняет голову, глядя в мою сторону.

— Ты хотела со мной поговорить.

— Да, привет, э... — пытаюсь ответить я.

— Элиза Бирчвуд, — орет прямо у меня над ухом Кейт. Боже, ну и легкие у нее! — Мы ее знаем?

Льюис поджимает губы, дергает плечами.

— Чем могу помочь, мисс Бирчвуд?

— Полиция, — говорю я, так деликатно, как могу. — Мистер Коулман, на пару слов.

Повисает неудобная тишина. Лицо у парня заметно грустнеет. Он медленно поднимается на ноги. Интересно, его друзья не слишком удивлены. Вспоминаю, какие тогда были «дорожки» у него на руках. К подобному он готов.

— Погодите, — говорит парень, похожий на медведя. Он окидывает меня подозрительным взглядом, обвиняющим: я к таким привыкла. — Может, скажете, за что?

— Мэтт, брось.

— Ага. Где ваш значок? — Это Кейт. Просто знаю: я произвела на них хорошее впечатление. Нет. Я прокололась на ней с самого начала. Льюис теперь стоит у меня за спиной, растерянно моргая.

— Если честно, я здесь не для ареста, — уточняю. — Это не совсем официально. Просто хочу задать пару вопросов.

— Мы догадались, — бормочет Кейт, не сводя с меня глаз. Какая-то часть моего разума отвлекается на ее внешность. Медово-золотистые волосы, завитые, уложенные на плечи в манере как будто из другого времени. Алые губы, джинсовый комбинезон до колен, то, как поблескивает ее подводка для глаз. Рокабилли, так это называется.

Льюис кивает.

— Может, снаружи поговорим? — спрашиваю я, и он снова кивает, обходя меня.

— Конечно.

Мы выходим. Лысоватый тип снова начинает перебирать провода.

Мы выходим на солнечный свет, и, надо сказать, мне становится легче. Поворачиваюсь к Льюису. Он прячет руки в карманах. Кусает нижнюю губу. Дергается в ритме, слышном только ему. Он здорово изменился по сравнению с тем пацаном, которого я видела в девяностые. То же лицо, но длинное, детская припухлость исчезла. Высоко над нами по небу текут белые облака. Я снова окидываю здание взглядом.

— Приятное место, — замечаю я, пытаясь сгладить разговор. Льюис сухо усмехается.

— Ага, только въехали. Мэттьюс, тот парень с футболкой, он платит аренду. Пьян в сиську.

— Круто. Итак, «Вестсайдский блошиный цирк» или как там? Действительно оригинально.

— На самом деле, «Вестсайдский блошиный рынок», — поправляет меня Льюис, видимо, пытаясь понять, в чем дело.

— Никогда раньше о вас не слышала.

— Ну, ты не одна такая, — сообщает он мне, опираясь спиной о простенок. — Сейчас мы, скорее, на андеграундной сцене.

— О, верно. — Никогда не фанатела от инди: прокручиваю в голове шаблоны. — И под кого вы косите? Пинк Флойд? Радиохэд?

Он останавливает на мне тяжелый взгляд.

— Мы — джазовая группа. Просто чтобы ты знала.

— О. — Лицо заливается краской. Значит, пластинка Кэба Кэллоуэя на полу лежала там не просто так. А та штука, которую я приняла за стол, была на самом деле роялем.

Льюис Коулман — человек-паук. Нескладные руки и ноги: наверняка подарок из юности. Теперь, когда уже не так рано, а у меня нет похмелья, я вижу: выглядит Льюис куда здоровее, чем показалось с первого взгляда. Набухшие багровые вены побледнели. Взъерошенные, непослушные волосы, но заметно, что это сделано намеренно, а бачки переходят в рыжеватую щетину. На нем простая толстовка с капюшоном и джинсы.

А глаза теплого орехового цвета.

Я прокашливаюсь.

— Итак, слушай. Хочу спросить тебя кое-что, связанное с недавним убийством.

— Убийством? — Это застает его врасплох. Он таращится на меня.

— Да. Вчера утром, в Бруклинских доках.

— То самое... нет, погоди. Убийство в доках — это же монстр или что-то такое, да? Какого черта ты решила, что это связано со мной?

— Я такого не говорила, — перебиваю его. — Слышишь, я не про это пришла спрашивать. По крайней мере, не совсем.

Льюис трет шею.

— Окей. — Он замолкает. — Я тебя знаю? Кажется, видел где-то.

— На днях в Адской кухне. Ты на гитаре играл.

— А, да, точно.

Узнав меня, Льюис улыбается. Указывает, жестикулирует. И, до меня доходит — в сторону моей повязки.

— Да, помню. Откуда это у тебя?

Поджимаю в ответ губы.

— Я была там, когда нашли убийцу, — сообщаю ему. Он обеспокоенно морщит лоб.

— Господи.

Сую руку в карман, нахожу сложенный лист бумаги и показываю Льюису. Он берет лист и тщательно разглядывает его. Прошлой ночью я распечатала одну из фотографий далека, которые сделали в октябре возле университета.

— Хотела спросить, знаешь ли ты что-нибудь об этом механизме.

Почти минуту Льюис не шевелится. Пялится на фото — реально пялится. Я начинаю задаваться вопросом, что же не так. Он открывает рот, закрывает, сглатывает.

— Это Сек.

— Далек Сек, — подтверждаю я. — Не то, чтобы для меня это означало что-то конкретное.

Льюис поднимает голову.

— Я решила, что он может значить что-то для тебя.

Пару секунд он молчит, избегая моего взгляда. И на фото не смотрит. С удивлением отмечаю, что в его выражении ощущается какая-то горечь. Льюис медленно складывает бумагу и отдает мне.

— Давно это было.

Если точнее, в девяносто втором, кажется. Но я не шорох наводить пришла, пока еще нет. Кажется, у Льюиса кризис. И я понимаю, что он чувствует.