Спи, моя хорошая. Пусть тебе снятся только счастливые сны.

Хорошо сказано: «Все зависит от цели». Была ли она – цель? И, если была, то где, в чем? Училась. Любила. Работаю. Все, как у всех. Отклонений нет. Где я сама – Даша – в этой круговерти, в этой автобиографии, общей для поколения? Где место моим мыслям, надеждам, мечтам? Где оно – самое-самое, в чем я не похожа на других? Нашла ли я-то, что кроме меня, никто не умеет, или, по крайней мере, я могу сделать лучше многих? Как странно, но… стыдно быть лучше других. Иметь то, чего ни у кого нет – не стыдно, а быть – неловко, словно запретно. Никто уже не стремится быть первым. Выжидают.

Спи, моя хорошая. Пусть тебе снятся только счастливые сны.

Да, жизнь. Жизнь, жизнь, жизнь....

Все она. Все к ней. Все от нее.

Она помешала… Подавила… Заставила…

Как легко и просто – обстоятельства. Чуть что, мы сразу – обстоятельства. Не то образование – виноваты родители. Нелюбимая работа – плохое устройство. Дрянное начальство – оно и виновато. А я – лицо страдательное. Куда уж мне, такой маленькой, слабой и талантливой против обстоятельств. Вы меня должны опекать, любить, хвалить, помогать и обязательно жалеть. Какое мне дело до вашего времени, ваших забот и сложностей – мне помогайте. Все виноваты в том, что у меня не сложилась судьба. Делать дело? А зачем? Это пусть лучше Александр Сергеевич, который Пушкин. Мне бы что почище, да попроще, да поденежнее. А уж вы-то постарайтесь! Сделайте, будьте любезны. А я как-нибудь потихонечку, ибо выше этой вашей суеты, бытовщины. Я существо возвышенных порывов.

Даша не замечала, как напряглись руки, сжатые в кулаки. Не хотелось портить колыбельную поименным списком «возвышенных чистюль», и она, сглотнув вязкую слюну, просто погрозила кому-то в пустоту.

– Жалела, думала – маленькие, слабые, не деловые, беспомощные. А они просто ленивые эгоисты, нытики со статусом иждивенцев. – Но невидимые «иждивенцы» никак не желали уходить и просились на язык. – Что мне до них? Сволочи! Правда, и есть сытно, и спать мягко, и жить с комфортом – они первые.

Как бы кто бы меня бы для меня бы…

Спи, моя хорошая. Пусть тебя снятся только счастливые сны.

Господи, почему это малыши так и норовят сбросить с себя одеяло во сне…

Хочется иногда быть просто лежачим камнем, – и хоть трава не расти! И пусть кто-то другой – давай-давай!

Идет время…

Смеется дочурка во сне…

Как много звезд…

Скоро зима…

До новой весны! Все, что мной не сделано, не совершено, не решено, не выполнено – останется тебе, моя кроха, – такая маленькая, но уже с характером. И я знаю, все, что бы ты ни сделала, начнется с меня. Хорошее и плохое…

Это – ответственность.

Это – радость.

Это – мука.

Это – счастье.

Мое счастье. Моя цель. Моя мечта. И моя надежда.

Спи, моя хорошая. Пусть тебе снятся только счастливые сны… завтра…

Завтра можно не ездить в Останкино. Осталось немного доснять, но Павел решил этим заняться после подписания договора. Он все время ругал себя за согласие работать под честное слово. В группе даже смеялись: «Павлуше опять признавались в дружбе, – это значило, что кто-то снова предлагает работать под неясную перспективу будущих денег. «Характер – твоя судьба», – говаривала в таких случаях бывшая жена, – и она права, хотя и была «набитой дурой». Тем не менее, почему-то Павел никогда не обижался на свой плохой характер, но за судьбу всегда было оскорбительно.

Характер характером, а три дня напряженных съемок он держался молодцом. Если бы не кретин-продюсер, они могли уложиться и в два дня, а экономия пошла бы на оплату работы. Но поганец из Филадельфии решил показать, кто в доме хозяин. Он летал по площадке, как слон в посудной лавке: разбил два софита и заляпал платье на модельке, – девчонка визжала, как резанная. Теперь из-за перерасхода времени и средств деньги им заплатят только через месяц.

Досада саднила, как застарелая заноза. На глазах у группы, которая работала по двенадцать часов, наличными расплачивались с гардеробом, милицией, павильонными службами и приглашенными смазливыми модельками. И только для тех, кто работал на программе, денег всегда не хватало. Поганец – так стали называть продюсера все – к тому же придумал применять какие-то штрафные очки за неисполнение его идиотских заданий. Нравилось ему унижать людей. Пруха такая идет, так чего церемониться?

Попирались правила русского языка – из ящика разносились ужасающе безграмотные фразы, дословно переведенные с текстов иностранных рекламных роликов, да и ведущие в этом старались не отставать от «веяний времени». На законы восприятия никто не обращал внимания – за секунду могли менять по три плана, не задумываясь, что у зрителя от мельтешения неминуемо заболит голова. Самое горькое состояло в том, что всем было наплевать на свою великую культуру, на особенности национального характера, на повышенную бытовую деликатность населения.

Настоящим делом давно не пахло в прокуренных коридорах Останкино. Телекомпании множились, как тараканы. Все делали деньги. Рождались и лопались липовые программы, которые безбожно и бесстыдно слизывались с американского и европейского телевидения. Но их претенциозно называли проектами недавно убитого популярного ведущего, из-за которого Останкино устроило всенародную истерику с черным экраном на весь день.

Если навстречу попадался довольный собой незнакомец, то все знали, что это или настоящий бандит с полной мощной, или одессит с испанским гражданством и портом приписки в Калифорнии. На телецентре таких «продюсеров» презирали, но вынуждены были пресмыкаться – ведь только они нанимали на работу. Их глаза видели только размытую зелень, облагороженную портретами американских президентов. Больше оловянные лупалки не замечали ничего.

Какие там идеи? Барыш да навар – вот и все идеи! И новое российское телевидение для них было самым легким и быстрым способом увеличить свои барыши. Все понятно: рабочая сила дешевая, мировых цен дураки не знают, верят фальшивым бумажкам о несуществующих банковских счетах.

Для одних работы было много, а для других ее не было совсем. Казалось дикостью, – в телецентре, полном профессионалами, многие были не у дел. Почему? Поначалу Павла это изумляло, но только до тех пор, пока до него не дошло главное. Денежные мешки ничего не понимают в телевидении, но «хочут, чтобы им сделали красиво». Нормальный работник обязательно начнет объяснять, что и как надо делать. То есть, станет учить. Только «новые учителя» за такую «музыку» платить не желали. Телеспецов покупают оптом в копейку: совок закончился. Есть от чего куражиться толстосумам! Они нанимали персонал строго по принципу: максимум любовниц, минимум профессионалов, которые выполнят работу за мизерные деньги, остальные – обеспечат комфорт.

Вот и оказалось, что теперь на телевидении – его родном телевидении – правят бал нефтяные магнаты и биржевые махинаторы. Тыча пальцем – сделай мне так! – им удобней иметь дело с себе подобными. Маленькие подлые копии легко осадить – нужно только хозяйское желание, а повод уличить в некомпетентности всегда найдется. Профессионал станет спорить, а молодой хам умоется, проглотит обиду и рьяно бросится воплощать любую глупость шефа. Таких, как вратаря, пропустившего гол, нетрудно обвинить в любых огрехах команды. С ними удобно. Они всегда соглашаются. И вот уже толпы молодых и наглых подвизаются на административно-хозяйственных постах и лижут новым господам все, до чего достанут. Они приезжают на своих навороченных тачках, не выпускают из рук сотовые телефоны, на оплату которых уходит львиная доля зарплаты профессионалов, и ведут себя, как последние хамы, благо пример хозяев перед глазами.

Павлу – сорокалетнему режиссеру – платили 800 долларов, а костюмерша 18-ти лет приходила на час, гладила костюм и получала 350. И все. Он же до того, как выйти на площадку, общался с заказчиками, заказывал реквизит, подбирал актеров, расписывал съемку по секундам. Заказчики вели себя, как капризные барчуки: часто сами не знали, чего хотят, но часто меняли уже отработанное на площадке и ничего не отстегивали за свои фантазии. А аренду помещений, оборудования и служб все равно приходилось оплачивать. Не особо ломая голову, хозяин придумал, как не спугнуть заказчиков и сократить расходы: он просто вычитал эти деньги из зарплаты сотрудников, мотивируя наказанием за неисполнительность и неспособность к экономии.