Творят – из себя в мир.

Владеют – миром для себя.

А конкретная собственная жизнь дается человеку для понимания цели, из-за которой душа постоянно возвращается на недопаханное поле реального существования. На этом поле каждая душа вынуждена будет пройти весь путь, грубо говоря, от преступника до пророка. Никто не избежит ни одной роли в длинном списке действующих лиц пьесы-жизни. Можно лишь удивляться или возмущаться видимой несправедливостью последовательности. Хотя ведь никто еще не проверил закономерности воплощения в том или ином персонаже. Важен, естественно, сегодняшний выход на сцену.

Дашу успокаивала всеобщая предопределенность и неизменность численности душ, ведь в этом случае приходилось смиряться с тем, что и выбор сюжетов конечен. Когда-нибудь – слава Богу – круг замкнется.

Скорее всего, этот круг – всеобщий, и состоит из мельчайших окружностей, которые стремятся к завершению единовременно. В тот момент, когда у каждой из этих окружностей совпадет точка начала и точка конца, – общий огромный круг тоже сомкнется. Этот будет тот самый час, в который человечество перейдет в новое качество.

Именно поэтому Даше легко было соглашаться с тем, что в каждой из жизней душа партнерствует с одними и теми же людьми-душами. Разные сочетания – сын-мать, жертва-палач, подруга-любовник, отец-враг… – давали душе возможность исследовать все варианты человеческих взаимоотношений. Так, в одной жизни душа выберет нелюдимое замкнутое и угрюмое воплощение отшельника, в другой – станет «отсекать от камня лишнее» и прославлять человеческую природу, в третьей – будет потрошить невинных младенцев, а в четвертой – отпускать грехи кающимся грешникам…

Она теперь была уверена, что всем предстоит пройти через все. Каждый почувствует себя и сыном, и матерью, и насильником, и студентом, и императором… И в каждом определенном воплощении при встречах с другими придется решать разные задачи. Все меньше и меньше будет требоваться поводов для взаимодействия с другими. Даша это представляла себе так: все больше и больше людей для конкретного человека станут похожи на пассажиров в транспорте, что на первый взгляд казалось полной бессмысленностью.

Только именно в этом случае отсекались ненужные связи, и приближалась главная встреча, которая станет связью, партией, союзом с тем единственным, с кем и может быть определена цель. Главная цель собственного ТВОРЕНИЯ. И тогда финишную прямую эти души пересекут разом. Как не было ни у кого фальстартов, так не будет победителей и побежденных на исходе. За все свои жизни мы научимся любить себя и других. И обретем рай.

Даша теперь была убеждена, что на самом деле, никто нас из него не изгонял. Библейская легенда о наказании за познание представлялась ей самой трагической ошибкой цивилизации. За обретение и осознание души человека надо награждать бессмертием, а не втаптывать в страх и пугать грехом.

Она держала в руках книжку, благодаря которой не потеряла рассудок, ежесекундно примирялась с потерей дочери, и осталась жить. Она уже не помнила, о чем прочитала в книжке, а что придумала сама, но радовалась тому, что вроде бы все у нее получалось стройно и логично, но… Но жизнь – настоящая жизнь – брала свое. Даша была живой, молодой женщиной, как бы яростно не доказывала себе обратное. Ей хотелось быть любимой, здоровой, богатой, успешной, знаменитой, уважаемой, почитаемой, всевластной, благополучной, свободной… Этот список она тоже, если бы хватило мужества признаться, могла продолжить.

Интересно, все-таки, как далеко она ушла от точки начала? Она решила, что об этом поразмышляет перед сном, а сейчас нужно было собираться на репетицию.

Дождь, по-прежнему, выстукивал за окном свою унылую песню. А все-таки любопытно, когда мы завершим весь круг творения, что станет с дождем? Перестанет он тосковать?

… мужчина осторожно прижал ее к себе.

– Плачь! – Голос его был твердым и властным.

– Не могу… – она обессиленно выдохнула и жалобно попросила, – уходи, пожалуйста, уходи…

… я приду, я обязательно вернусь, только позови, я буду радом…

Что-то произошло, что-то произошло – непоправимое и страшное. Он открыл глаза и с раздражением он понял, что опять не может вспомнить лицо женщины. Кресло вяло поскрипывало. На экране бесновалась молодая красивая певичка лет шестнадцати. Взбитые волосы, длинные ноги, короткая юбочка типа «воспоминание о фиговом листочке». Она кричала что-то о любви и бросала с зал агрессию молодого горячего тела. Вокруг визжала толпа малолеток, выдрючивался ударник, и шарахался по стенам сумасшедший луч света.

Павел смотрел на искаженное песней лицо, а внутри все молчало. «Уроды», – шевельнулось в голове. Ритм не пульсировал нигде, мелодию едва различало ухо. Конвульсии полуприкрытого тела вызывали брезгливость. Хотелось задрать то, что осталось от юбки, и хорошенько отстегать толстым ремнем. «Скука… Сколько тебе отмерено, стрекоза? Ну, еще годок-другой подрыгаешь лапками, помашешь крыльями, а потом придет новая, еще дрыгучей… Все они какие-то отвязанные…»

Шестнадцать? Нет, больше. Шестнадцать ей было тогда…

… пять лет назад, когда Павел еще был женат… мерзкая девица на Арбате. Что-то грязное и лохматое в драных штанах с обтянутыми бедрами попросило спичку, и, пока он доставал зажигалку, оно лениво и определенно прижало немытую ладошку к молнии на его брюках. Девица сделала это спокойно, средь бела дня, на самой людной улице страны…

Он даже вздрогнул от омерзения.

– Старею, – усмехнулся Павел и почесал зарождающуюсю лысину, – скоро сорок. – Да, близость к женщине облагораживает кожу мужчины…

А телевизор все орал.

На что люди тратят жизнь? На миф о славе… За минуту внимания толпы летят в мусорную корзину времени сочные молодые годы. Их пропивают и прокуривают, их разменивают на легкие шалости в случайных компаниях. Ими не дорожат, пока…

…мы верим, что жизнь, как монетку, можно начистить, надраить, и она снова будет, как новая. Капитал!

– Кому бы заложить свой капитал – разменную монетку – жизнь? А, кстати, монетка у меня медная или серебряная? – Спросил он неизвестно кого. – Если медная – ерунда, если серебряная – слезы…

Занавеска на окне завибрировала от ветра, и от этого движения он понял, отчего чувствует себя неуютно, – ноги замерзли… То ли сон, то ли бред замелькал перед глазами, возвращая прошлое…

…Ерунда… Слеза… Слезы ерунды… Ерунда слез… и памяти…

Где ноги-и-и-и?..

– Вот дурак лысый, опять ящик зря пыхтит.

Скрипучее кресло с явным неудовольствием крякнуло и выпустило хозяина. Да и какое тут могло быть удовольствие: ноги чужие, и во рту кошки… Ирка снова легла раньше, – придется ему довольствоваться памятью о потной ладошке.

– Не густо, – криво ухмыльнулся Павел и поплелся на кухню. Чайник давно остыл, котлеты заплыли жиром. – Суки поганые! – В сердцах он хлопнул дверцей холодильника и пошел к жене.

– Когда будем жить нормально? – Почти миролюбиво заорал он в ухо спящей.

– Завтра, – привычно огрызнулась во сне Ирина и велела посетить ванную.

Это, правда, ничего не изменило, но… Но отсутствие горячей воды как-то сравняло желания и возможности.

Пришла обычная черная ночь.

А после той ночи они подали на развод… Так вот…

– Столько лет прошло, а ты, по-прежнему, скачешь, надо же! Или это – другая? А, какая разница?.. – Павел убавил громкость и поплелся чистить зубы.

Вместе с певичкой вернулись последние семейные скандалы. Павел печально вспомнил, как они с Ириной раздражались по любому поводу, с каждым днем приближаясь к простому факту, – чем дольше живут вместе, тем меньше остается того, что их объединяет. Его мало заботил быт. Он был согласен плыть по течению, надеясь на лучшее, но заранее принимал средний результат. Поначалу Ирина соглашалась, потом просто слушала. Он замечал, что она сердится, хотя и молчит. Его такое поведение жены вполне устраивало, казалось, так будет всегда.