После того, как у него ничего не получилось с кино, она старалась не «наступать на больную мозоль». Редко обсуждала с ним свои проблемы, на премьеры в театр не приглашала. Тогда ему, конечно, не могло прийти в голову, что она сознательно не стала добиваться популярности. Теперь уже и не проверить это. Просто, так хотелось думать, что Ирина сменила профессию не оттого, что у нее не заладилась актерская судьба, а потому что было неловко торопиться к славе, – ведь у любимого мужа не сложилась кинокарьера.
В ванной он долго разглядывал себя в зеркале, пока не успокоился, – лысина сохраняла нейтралитет и на новые территории пока не претендовала. И то – хлеб! «Ну и высплюсь же я сегодня!» – мечтательно подумал он.
Пока он занимался гигиеной, солидные мужи сменили певичку. Павел из любопытства прибавил звук и замер, пораженный. Он давно начал сомневаться, что программные директора каналов включают мозги, когда верстают сетку передач, иначе совершенно невозможно было объяснить соседство несовместимого. Вот минуту назад заголялась певичка, прямо из трусов вылезала, показывая, каким именно местом она извлекает звуки, а ее сменяют ученые мужи и церковные функционеры разных конфессий в жарком диспуте о допущении эвтаназии.
Дожили! Мир сошел с ума – «цивилизованный» Запад потеснил Создателя!
«По согласию»! Они почти согласны принять закон, по которому на тот свет можно будет отправляться без очереди, но по согласованию. Что-то это напомнило Павлу, где-то он уже встречал подобное. Сначала по личному согласию избавляли от боли, потом… Дорога в рай, как известно… Сперва уйдут безнадежно больные, часть из которых вполне вероятно просто убедят в безнадежности, потом последуют трусы с низким порогом нервной стабильности, а потом можно будет взяться и за бесполезных сумасшедших, беспомощных стариков, инвалидов… До всех очередь дойдет: бомжи, уголовники, лишние родственники, недоразвитые народы…
Молодцы, ребята! Отлично придумано! Дорога в ваш Изумрудный город будет вымощена могильными плитами. Только у нас – в России – принято вспоминать иногда – «не рой другому яму». Павел гневно выключил телевизор и поплелся в спальню. Благостное настроение, возникшее от вкуса мятной пасты, испарилось. Он чувствовал, как желчь внутри бурлит и ищет выход.
Как же можно целой страной после бешеной гонки истории вляпаться по самое некуда в полную неопределенность дикого беспредела западного направления? Любая революция приводит к оправданию творимой жестокости. Этим и только этим подтверждается преобразование общества, создание новых социальных отношений, нравственные искания. Однако, масштаб содеянного революционерами всегда оказывается столь велик и неоднозначен, что последствия никогда не совпадают с идеальными представлениями.
Революции похожи на мощные взрывы, которые высвобождают колоссальную энергию множества атомных ядер. Общей взрывной волной сносятся судьбы отдельных людей в широкий кровавый поток истории. А следом за безудержным порывом к свободе, правде и счастью приходит новый виток потрясений. Так, Франции пришлось испытать и счастье революции, и ее трагедию, и фарс Директории, и героизм наполеоновских походов и… бесславный штиль. России в этом смысле повезло больше. Масштаб географических карт несопоставим.
За полуправдой пропаганды и избирательного террора для VIP персон, как сказали бы сегодня, последовала череда бездарных перестановок a la революция и талантливый захват власти. Все, что происходило потом, очень хотелось называть фарсом, если бы не горы трупов. На огромном пространстве, когда один край встречал рассвет, а другой – закат, поселилась не героическая, не античная, а обыкновенная беспросветная трагедия обыденности, на которую не хватило бы гегелевского ужаса при виде гарцующих наполеоновских солдат.
Дымящиеся останки крушения надежд на всеобщее благо. И миллионы людей, выброшенных молохом революции на крохотные островки, едва просохшие от крови. Павел отчетливо представил себе – и это было абсолютно зримо, как надвигается на него шаткий мир всеобщей повальной лжи. Только в идеальных революциях за честным подвигом следовала незамедлительная награда. В реальных же – победа достигалась количеством пролитой братской, а не вражеской крови. И значит, оставалось только выбрать, какие именно бесстыдные средства из большого набора разнообразных бесчестностей приведут к цели. Самым большим успехом в такие времена – он хорошо знал это на своей собственной шкуре – пользуются способы, позволяющие добраться до заветных высот путем наименьшего сопротивления. Как правило, за редким исключением, это подлость, подлог и воровство в гигантских размерах. А потом?
А потом «наступает тишина», как говаривал Шекспир. Нахапавшие переваривают награбленное, опоздавшие зализывают раны, нищие тихо ропщут. И каждый остается предоставленным самому себе. Наверное, теперь Павел в этом нисколько не сомневался, – именно в такие времена, когда все уже случилось и на новый порыв, взрыв, виток у истории еще не накопилось энергии, рождаются байроны. И гоняются они за демонами по всему свету, потому что не могут смириться с установившейся скукой жизни.
Политики срывают глотки в бессмысленных спорах о… поправках к незыблемым демократическим уложениям по поводу новой защиты прав и свобод от старых прав и свобод. Журналистам ничего не остается, как вынужденно раздувать из тлеющих окурков пожары общественных скандалов, лишь бы не завыть от однообразия. Что, скажите на милость, в этом вязком болоте прикажете делать военным? Разве могут они бесстрастно смотреть, как покрываются коррозией стальные бока самолетов, ракет, танков, снарядов и как ржавеет боевой дух под звездными погонами…
А что остается маленькому человеку с несостоявшейся судьбой? Ему-то куда податься? Где ты, правда жизни? Подскажи, как разобраться во всем этом бардаке? Как не дать себя увлечь в заманчивую тину заблуждений.
– Эй! Фортуна! – Павлу очень хотелось докричаться до небес, но, учитывая поздний час, он просто прошептал. – Помоги отыскать мое место в жизни. Единственное, на которое, кроме меня никто не станет претендовать. За это я согласен платить. Правда, как любой здравомыслящий человек, я постараюсь путем торга уменьшить цену. Но такова уж человеческая природа, – всегда кажется, что тебя хотят надуть, даже если это собственная судьба.
Бурная деятельность перестала быть мерилом великого деяния или блистательной карьеры. Хочется жить с ощущением внутренней свободы и покоя. Эпоха стыдится величия и все время пытается жульничать со слабыми. Ей хочется быстрее обделать свои делишки, а потом настричь купонов с результатов. Интересно, – Павел попробовал себе представить хотя бы приблизительную цифру, – как много людей могут выдержать испытание сытого безбедного существования в России? И как долго?
Внезапно он словно бы прозрел и смог разглядеть истончающуюся завесу над своим настоящим. Какими же смешными теперь показались ему собственные недоумения по поводу работы на коммерческом телевидении. Он долго ломал голову над тем, что пытался понять, почему поганец-продюсер постоянно суетится, мечется от одной аферы к другой, разрывается на части между Россией и Америкой, безусловно, по-своему страдая? И вот все сошлось. Как он мог этого не понимать? Как мог не замечать, что жажда личного успеха вынуждает поганца передвигаться по узкому лезвию порядочности и непорядочности. А его плебейская сущность не знает, что он может себе позволить, а чего не может. Кроме того, он суеверно сторонится всяческих условностей и оттого судорожно цепляется за ритуалы. И все равно выглядит смешным и жалким, хотя именно этого панически боится.
Вот оно! Вот оно – то, что так долго скрывалось под прологом больших денег, – бесстыдное воцарение всеобщего плебейства! Павел на самом деле никогда не мнил себя аристократом духа. У него было много желаний и мало возможностей, кроме того, он слишком любил жизнь, чтобы позволить себе относиться к ней философски. Но повальная, отравляющая каждое мгновение жизни всеобщая неуверенность в завтрашнем дне – плебейская неуверенность – оборачивалась плебейской же наглостью и пропитывала собой все пространство вокруг. Плебейством воняло все – политика, экономика, искусство, человеческие отношения.
