– «Там внутри» – пьеса Метерлинка, если ты помнишь.

Дверь распахнулась тотчас, словно их ждали. Молчаливый почтительный швейцар повел их за собой. К изумлению Павла, внутри обстановка сильно отличалась от наружного вида, – мягкий приглушенный свет, перебирающий клавиши рояля музыкант на небольшой эстраде.

– Ирина Анатольевна, – перед их столиком возник вышколенный официант в белом смокинге, – посмотрите карту вин, у нас сегодня много интересного. – Ирина открыла узкую книжицу и тотчас ахнула.

– Не может быть!?

– Мы вас еще никогда не обманывали.

– Не томи, неси.

Павел еще не успел перевести дух, а официант уже торжественно водрузил темную пузатую бутылку на стол. Ирина принялась недоверчиво изучать этикетку. На лице официанта мелькнула улыбка и тут же погасла – служба. Павел посочувствовал ему внутренне – приходится бедному пресмыкаться. Если бы он догадывался, в какой сумме выражается эта служба… Тем временем, жена закончила изучение этикетки и озадачилась выбором закусок. Обедали они молча, наслаждаясь едой и вином.

После обильного и качественного стола Павел чувствовал себя обалдевшим. Приятная сытость настроила на миролюбие.

– Ты ничего не рассказала о теще. Как поживает моя драгоценная Любовь Степановна?

– Твоими молитвами, – усмехнулась Ирина. – С чего это ты? Лучше про сына спроси.

– И про сына спрошу.

– Знаешь, как ни странно, она тебе привет передавала.

– А чего же ты его не донесла?

– Вот теперь доношу. А вообще, после того, как она отпраздновала твою выбраковку, у нас с ней мир. Я ее не огорчаю, а она занимается Колькой. Да еще я постаралась направить ее кипучую энергию на борьбу с разного рода слесарями и водопроводчиками. Очень эффективно получается.

– Должен тебе признаться, что она во многом была права, это я только теперь понимаю, во всяком случае, когда-то под ее метким глазом мне приходилось все время держать форму.

– То-то я смотрю, распустился.

– Это ты меня перекормила.

– Еще бы! На халяву…

– Не обижай, мне и так дурно.

– Есть надо меньше.

– Завтра стану есть меньше. Веришь?

– Верю.

– А сегодня еще немного поем, ладно? Вкусно очень.

– Точно пес подзаборный, – без меры и впрок. Остановись, Павлуша, отдохни, мы еще часок тут посидим, потом с остальным расправишься. Я хотела с тобой серьезно о Кольке поговорить. Мне кажется, что он все время чего-то боится.

– Ты его наказываешь?

– Нет. Ни я, ни мама. Помнишь, как он плакал в детском садике?

– Все дети плачут и не хотят ходить в садик, потому что боятся, что их там оставят, но потом они вырастают.

– В том-то и дело, что они вырастают, а страх остается. Мне кажется, что у него отсутствует чувство безопасности.

– Не отпускай его одного на улицу.

– Ему уже 10 лет, в клетке не запрешь. А кроме того, он смотрит телевизор.

– И от этого пугается? Не смеши меня, пожалуйста. – Павел раздраженно откинулся на высокую спинку стула.

– А ты сам давно смотрел телевизор?

– Да я… – Павел осекся. Он вдруг понял, что никак не может назвать себя телевизионным зрителем. Он создатель разного рода телевизионных продуктов. И только.

– Вот-вот. Посмотришь ваши новости…

– Наши новости.

– Нет, родной, ваши. И где только вы их берете – эти новости? Что ни день – ужас, сплошные убийства, кровь, насилие…

– Я рекламу делаю, – он попробовал оправдаться.

– Очень интересно, а главное поучительно, в 10 лет познакомиться с проблемой женских прокладок. Ты хотя бы понимаешь, во что превращаются наши дети?

– И во всем виновато телевидение?

– Паша, я не хочу ругаться с тобой. Извини, просто накипело, сорвалась. Я понимаю, что ты – подневольная лошадка, но вокруг столько жестокости, а телевизор ее еще и усугубляет, утрирует и смакует. Получатся, что жизнь состоит из одних войн, катастроф, беснующихся маньяков. Нам, взрослым, и то нелегко отключиться от этого негатива, а каково ребенку? Хотя, я подозреваю, что Колька уже адаптировался к телевизионным кошмарам, только… – Ирина горько вздохнула, – мне кажется, что теперь он… Я вчера случайно услышала, как он другу по телефону советовал выпить на ночь полный стакан воды.

– Зачем?

– Тогда попугай вернется. Видишь ли, Пашенька, после нашего с тобой развода, он выпивает на ночь стакан воды для того, чтобы я возвращалась каждый вечер домой с работы.

– А я? – Павел растерялся.

– А тебя он с работы не ждет, – прошептала Ирина и горько улыбнулась, – хотя, я могу заблуждаться. Только точно знаю одно, он теперь за меня боится, как бы со мной ничего плохого не случилось. Ты будешь смеяться, но я должна звонить домой каждые два часа, чтобы не вызвать у него депрессию.

– Господи! Что ты такое говоришь? – Умиротворение слетело с Павла, и он ощутил противное жжение под ложечкой. Как не вовремя проснулась язва. Ее только не хватало. – Что же делать? Что же делать?

– Я тебя очень прошу, пожалуйста, поговори с ним, как со взрослым поговори. Может, это сначала будет трудно, он не сразу пойдет на откровенность, но ты постарайся. Я не могу. Я женщина. Ему нужен твой опыт, пока… Пока не приобщился к куреву или наркотикам.

– Надо следить, он же еще маленький.

– За всем, дорогой, не уследишь. К тому же, давай смотреть правде в глаза, если очень захочется… Впрочем, ты и по себе это знаешь.

Павел скривился от подступающей изжоги. И зачем он пил эту благородную натуральную кислятину шут знает какой выдержки, лучше бы обошелся простой водкой. Не вовремя подумалось, что заболевания и неприятности зависят от неправильных поступков. Церковь внушает, что это кара за грехи, а ведя праведную жизнь и замаливая грехи, можно смягчить гнев Божий. Чем он сегодня прогневил Создателя?

– Я бы и рада покаяться, да не знаю, в чем, – Ирина словно бы подслушала его мысли, – душа изболелась, сил нет. Понимаю, что на все воля Божья и в нее нельзя вмешаться – никого не спасешь, и сама к ответу будешь призвана. Всему свое время. И место. И дело.

Павел устало опустил голову на руки. Вот оно – настигло. Никому не дано оправдать прошлое. Оно необратимо. Сбегать в него на прогулку с целью исправить пакости, можно только в фантастическом приключении. Жизнь – не кинолента, ее не отмотаешь, не вырежешь, не поправишь кадр. Это кино пишется без дублей. Сами играем, сами озвучиваем. И не согласно сценарию – вживую, экспромтом, с умом – кому как повезет. От жизни хочется получить по максимуму всего. Хотя все стараются получать исключительно хорошее, праздничное. Только разве на всех напасешься? Постоянный праздник неизбежно оборачивается буднями. К нему привыкаешь, как к чему-то обязательному, обычному. Так начинается повседневная скука. И снова отправляешься на поиски нового праздника…

Когда, наконец, Павел поднял голову, то увидел, что ресторанный зал погрузился в полумрак. На столах мерцали свечи, и пианист на эстраде тихо наигрывал первую часть «Лунной сонаты» Бетховена. Ирина смотрела в окно, и в ее глазах блестели слезы. Павел накрыл рукой ее холодные пальцы.

– А мальчишки?.. – Павел испугался, что заплачет.

– А мальчишки не хотят больше быть летчиками и космонавтами, ведь аудитор и юрист зарабатывают больше. Бандиты тоже. Со всех сторон, Пашенька, обступил нас культ насилия – газеты, книги, кино, телевидение… Кровь, трупы, мафиозные разборки. Цена человеческой жизни – единственной ценности на земле, которая не имеет никакой ценности, потому что бесценна, – сегодня в исчезнувшую копейку.

– И все-таки… – Павел смотрел на бывшую жену, как на оракула: никогда ничего подобного от нее не слышал и даже представить не мог, что она размышляет над подобными вещами. Откуда эта философия? Что случилось в ее жизни?

– И все-таки радость рождает радость, – Ирина грустно улыбнулась, – беда приводит беду, страх провоцирует страх. И только колоссальный труд позволит создать собственное счастье. Только преодолев собственный страх, можно рассчитывать на обретение радости. И никогда нельзя забывать, что страх – это только то, что сидит внутри тебя. Внешние беды и опасности всегда отступают, если внутреннему страху ты не даешь взять себя за горло.