Кацуки тихо проскальзывает в соседнюю комнату, где должна сушиться одежда. Найдя свою чёрную футболку, он выдыхает, сразу же срывая с себя рубашку, едва не вырывая пуговицы с корнем. Ему хочется отбросить её в сторону, но некуда, если только на пол. Бакугоу, конечно, скотина, но Изуку всё-таки постоянно его вещи стирает, если он так сделает, это уже будет полнейшим свинством.

Он кое-как складывает рубашку, рассматривая, не заляпал ли он воротник и рукава. Ну точно рукава в чернилах. Чёрт, как всегда.

Бакугоу шипит что-то неразборчивое сквозь зубы и уже собирается пойти в ванную, но замирает на месте, почувствовав тонкий аромат чего-то странного.

Кацуки крутит головой по сторонам, принюхиваясь. Но в комнате слишком затхлый воздух. Альфа чувствует себя полным идиотом, обнюхивая всю одежду, висящую на сушилке.

Однако ничего необычного нет. И он никак не может объяснить, что именно сподвигло его на это, но Бакугоу прислонил свою же рубашку к лицу и охренел. Потому что от ткани разило приторным омежьим запахом.

Он встряхнул головой. Наверное, ему показалось. Кацуки ещё раз наклоняется. Не показалось.

Блять… Блять… Блять…

Точно так же разит от всего его костюма.

Блять…

Теперь он понял, почему Монома хотел об него обтереться…

Это запах Кендо…

Блять… Сраная электричка… Сраная толпа…

Может ли быть так, что Изуку сразу почувствовал на нём посторонний запах, но ничего не сказал?

Скорее всего.

Может ли быть, что он подумал о том, о чём сейчас думает он сам?

Вполне возможно.

Может ли быть, что вчерашняя истерика Деку связана именно с этим?

Трудно сказать. Но это самое логичное, что приходит ему на ум. А если нет? Что тогда?

Блять… Не нужно было рассказывать Изуку об изменах… Это было ошибкой…

Но…

Он всего лишь хотел, чтобы между ними больше не было таких недомолвок…

Кацуки растерян. Если всё так, как он думает, то это жопа.

Что делать?!

«Поговорить»?

Что он ему скажет?!

Бакугоу снова садится в кресло, руками продолжая теребить край футболки. Похоже, эта привычка передалась ему от омеги.

Разговоры. Слова. Разговоры. Слова. Разговоры. Слова. Разговоры. Слова. Слова. Слова.

Слов множество, а ему нужно найти те самые, которые смогут донести до Деку всё, что он чувствует.

Бакугоу поднимается с места и идёт в спальню, где всё ещё дремлет омега. Парень присаживается на край кровати, рукой тянется к чуть опухшему лицу.

Ласковое прикосновение к щеке вырывает Изуку из мучительной дрёмы. Он разлепляет опухшие веки и пытается сфокусировать взгляд на одном объекте. Только всё настолько размыто, а голова так раскалывается, что все его мысли смогли сосредоточиться только на том, как бы поскорее закрыть глаза и снова заснуть.

Но Кацуки не позволяет ему этого сделать, продолжает гладить по лицу, обводит контур губ. Ладонью скользит по шее вниз, к ключицам, забирается в вырез футболки и слегка надавливает на кадык, заставляя сглотнуть.

Изуку с усилием снова открывает глаза, на этот раз удачнее. По крайней мере, теперь он точно знает, кто перед ним.

— Нам нужно поговорить, — начинает первым Кацуки.

Он смотрит на омегу своим нечитаемым взглядом и сам не понимает, что стоит сказать дальше.

— Прости. Я не знаю, что на меня вчера нашло. Такого больше не повторится… — Изуку отворачивается, прикрывая опухшие веки.

— Повторится, Деку, — тут же обрывают его. — И не один раз. Нам нужно поговорить. Сейчас.

Альфа усаживает его к изголовью, подложив за спину подушку. Кацуки старается подобраться как можно ближе, прямо под бок, чтобы предотвратить попытки к бегству. Мидория старается не смотреть на него, куда угодно, только не на него.

Бакугоу делает незаметный вдох и произносит:

— Должен признаться, до меня дошло только недавно. И это ещё быстро. Я слишком привык к тому, что ты никогда не замечал посторонних запахов, хотя ты и не мог их замечать. Ты их вообще не различал. Понятное дело, что, как только у тебя получилось услышать чужой запах, тебя сразу унесло не в те дебри. Посмотри на меня, — он берёт его лицо в ладони и бережно заставляет взглянуть себе в глаза, — я тебе не изменял. В прошлом, да. Сейчас — нет. Тогда я рассказал это тебе только потому, что хотел, чтобы ты это знал. Теперь жалею. С одной стороны, я жалею, что вообще рассказал, с другой, что рассказал неправильно. Я просто хотел, чтобы между нами не осталось недомолвок, а получилось с точностью наоборот.

Кацуки перевёл дыхание, на секунду отводя взгляд чуть выше головы Изуку, но тут же продолжил:

— Последний раз я спал с кем-то помимо тебя почти год назад. Точной даты не помню, уж извини, — Бакугоу усмехнулся, это чем-то напомнило неудачную попытку разрядить обстановку, — да и делал я это, чтобы тебя не трогать. Кого только я не… было просто плевать, мне нужно было снять напряжение. Вставил, подвигал, кончил, вытащил — вот и всё. Вот такие вот измены. Одноразовые куклы, которых после использования я тут же выбрасывал, и шёл домой. А там меня ждал ты.

У Мидории дрожат руки. Он как загнанный зверёк мечется взглядом, страшась всего. Кацуки хочется подхватить его на руки и сжать в объятиях.

— Секс с тобой и одноразовый перепихон с ними — совершенно разные вещи. Их нельзя поставить в один ряд. Ты же не поставишь свою любимую чашку с туалетной бумагой. Вот это почти то же самое, только ты не чашка. С тобой я чувствую, будто мы становимся единым целым, не физически… духовно?.. Неважно, просто так и есть. Даже когда ты мне всю спину в лоскутки пытаешься превратить, я чуть ли не обкончаться готов. А я далеко не мазохист, — его рука с щеки соскальзывает омеге на затылок, надавливая там, где среди волос остался неровный шрам. — Прошлого не исправить. Как бы я ни пытался, это просто не в моих силах. Я уже говорил: «Можешь ненавидеть меня ещё больше, только от этого ничего не изменится». Своё я ещё получу, на Том свете точно. Но сейчас — ты. Тебя я не отпущу ни за что на свете. Ты ведь и сам это прекрасно понимаешь, оттого всё ещё здесь.

Изуку понимает. Всегда понимал.

Ладонь Бакугоу снова скользит по шее, добираясь до метки, пальцами слегка надавливая, заставляя поморщиться.

— Чувствуешь это? — другая рука подхватывает запястье омеги и подносит к лицу, чтобы было видно кольцо. — Видишь это? — Изуку гулко сглатывает.

— А теперь я спрашиваю — что для тебя это значит.

Они сидят, слушая дыхание друг друга. Мидория снова и снова скользит взглядом по обручальному кольцу, всё ещё ощущая чужие пальцы на метке. Молчание уже затягивается, а Кацуки даже не моргает, всё так же ожидая ответа. И он не успокоится, пока его не получит.

— Это… значит… что я п-принадлежу… тебе… — хрипит он наконец.

В подбородок снова вцепляются пальцы, не позволяя отвернуться, а перед лицом вдруг возникает рука альфы, на которой точно так же, как и на его, поблёскивает тонкая полоска металла.

— Тогда это что значит?

Изуку смотрит на него, явно не понимая, чего тот добивается этим.

— Деку, не убивай мою веру в твои мозги. Ты задротил всю школу, потом институт. Только не говори, что теперь твоё серое вещество атрофировалось и уже не может допетрить до такой херни, — но омега всё равно молчит. Бакугоу тяжело вздыхает: — Это значит, что я принадлежу тебе так же, как и ты мне. Логично? Логично! Теперь мы с тобой семья, как бы дико это ни звучало. И нам нужно научиться нормально общаться друг с другом. Тебе — не бояться. Мне — ты и сам знаешь.

— Каччан уже изменился… — отстранённо говорит он.

И Кацуки кажется, будто внутри что-то медленно ломается от его голоса. Потому что…

— Внутри такая же гниль.

Он смотрит на Изуку, и, стараясь побороть внутреннюю дрожь, протягивает ладонь и кладёт её парню на живот.

— Но я буду стараться, чтобы она не вышла наружу. Только если я буду делать это в одиночку, ничего не выйдет. Так что, поможешь мне?

Это первый раз, когда он прикасается к их ребёнку. Пускай и не напрямую, но всё же. Кацуки чувствует, как напрягается омега, но скинуть его ладонь попыток не предпринимает. Бакугоу не может сказать, насколько правильные слова он смог подобрать, всё, что ему остаётся, просто смотреть, что из этого получится.