Слушать эти всхлипы — пытка. Почему у Кацуки не получается по-другому? Ведь всё было хорошо. А теперь… внутри снова медленно тлеет какой-то странный уголёк раздражения, гнева, злобы. Но почему?! Ведь он не чувствовал этого уже столько времени!

Не в силах больше слушать, Бакугоу отключается, крепко сжимая в руке телефон.

Киришима поглядывает на него, но ничего не говорит, а парень свою гордость не переступит.

Монома и Шинсо ни с того ни с сего засели за бумаги у себя в комнате, Эйджиро ушёл в ванную. И только Кацуки сидел на краю кровати в кромешной темноте, смотря на свои сцепленные в замок руки.

Вибрация телефона поначалу показалась ему галлюцинацией. Однако на дисплее действительно высвечивается номер и имя…

— Да.

— Каччан… прости, я с-с-соврал те-б-бе. Просто я встретил ребёнка, он убежал из дома. А когда мы пришли к нему, женщина, у которой он живёт, начала кричать на него, он испугался, а мне… я… я привёл его к нам домой… он сейчас здесь… и она за ним так и не пришла… и, похоже, не придёт… п-поэтому я решил оставить его на ночь, а завтра разобраться со всем этим… п-прости м-меня, я н-не хотел тебя обманывать… просто… — Изуку, как всегда, запинается, путается.

Но альфа уверен — это правда. То, что Мидория сам позвонил ему, рассказал обо всём. Доверился. Всё это уже само по себе делает его счастливым настолько, насколько он вообще способен испытывать это чувство.

Изуку всегда плачет — чересчур эмоциональный, что с ним поделать. Кто бы сомневался, что он просто пройдёт мимо такой ситуации. Ребёнок… Как же сильно омега любит детей…

С одной стороны, это понятно, во всех омегах природой заложено до одури любить малышей. Но Кацуки встречал и таких, которым на потомство было плевать. Они жили только в своё удовольствие и ни капли не чувствовали себя виноватыми в отсутствии желания дать кому-то жизнь. И никто не вправе их винить, у каждого своя жизнь и свои взгляды на неё.

Работы с каждым днём становится всё больше. К ним прибывает лично директор «ОллМайт», чтобы помочь. С ним, если быть откровенным, становится чуточку легче. Миюки, как всегда, страдает хуйнёй, и, как бы ни пытались его поставить на место, ничего не получалось. Он возомнил себя пупом Земли. Вместо того чтобы пахать на равных со всеми, он мог спокойно сидеть за столом и попивать кофеёк, листая какой-нибудь глянцевый журнал.

И все уже смирились с этим, а вот Бакугоу нет. Просто в один момент, проходя мимо, он замахнулся и приземлил огроменную папку на эту бестолковую кочерёжку. Вот визгу-то было. Ибо нефиг халтурить, а то работать он не хочет, а получать премию будет наравне со всеми?! «Пошёл на хуй».

Кто же знал, что Миюки воспримет его слова так буквально.

Кацуки снилось какое-то марево из разных цветов. Он так привык к той тьме, среди которой одинокой скалой восседает его зверь, что всё это казалось дикостью. Альфа прислушался и вдруг услышал непонятный звук.

Бакугоу завертел головой, но вокруг ничего или никого не было. Где-то позади что-то хрустнуло. От этого звука его передёрнуло. А потом снова и снова. Будто кости ломаются. Кацуки закрыл уши руками, но этот чёртов звук всё равно пробирался внутрь, перемалывая его внутренности.

В нос забился запах. Этот сладкий запах, такой знакомый. Лучший на свете. Он потянулся к нему навстречу, почему-то казалось, что сейчас его обладателя можно будет потрогать. Только вожделенный аромат вдруг сменился другим. Каким-то странным.

Глаза открываются медленно. Просыпаться тяжело, но, приложив усилия, ему всё-таки удаётся сфокусировать взгляд.

— Блять!!! — рявкает он на весь номер и подрывается, пытаясь скинуть с себя омегу.

Течного омегу, чтоб его!

Миюки вцепился в его футболку цепкими пальцами, не желая отпускать. Лёг ему на грудь, кончиком носа потираясь о шею, высовывая язык и пошло облизывая губы. Аквамариновые глаза горят желанием. А Кацуки чувствует отвращение… и немного гордость — у него не встал.

Он хватает эту похотливую шлюху за глотку, отпихивая, скидывая. Глаза привыкают к темноте, и парень видит на омеге знакомую футболку — та самая, которую Кацуки заставил надеть Изуку, — вот почему сначала померещился знакомый запах. Вот только теперь пахло какой-то дрянью.

Он уже хотел накинуться на Миюки, чтобы придушить, но в комнату ворвались остальные, похоже, Бакугоу проспал ужин.

Аизава напряжённо смотрит на него, когда Миюки уже заперли в его номере одного, мужчина даже не представляет, что нужно сказать.

Заснуть снова не получается. Киришима от греха подальше временно переехал в комнату Мономы и Шинсо, а Кацуки заперся один, загнано мечась из угла в угол.

Как эта мразина попала к ним в номер? Дверь же должна была быть заперта! Значит, эти идиоты, уходя, не закрыли на замок. Какого хера он припёрся именно к нему?! Хотел, чтобы его трахнули?! Так пошёл бы к любому пускающему на него слюни альфе, они бы с радостью его выебали по самое не хочу! Так нет же!

И самое главное… почему его внутренний зверь молчал? Ведь в тот раз он так явно выражал свой протест. А теперь что?! Альфа запрыгивает на кровать и зарывается в одеяло, стараясь погрузиться в сон. Он получит ответы на все вопросы. А дать их ему может только Он.

В паре метров от него возникает привычный силуэт. Волк даже на него не смотрит, предпочитая глядеть куда-то в сторону. Кацуки открывает рот, чтобы окликнуть его, и вдруг осознаёт, что голос пропал, только хрипы вырываются из его горла. Но и этого хватает. Зверь лениво поворачивает морду к нему, без интереса разглядывая своими алыми глазами, точно такими же, как и его собственные.

Бакугоу не знает, чего ожидать, а волк всё так же смотрит. Вот только теперь в глубине его глаз видны презрение и гнев, отчего алая радужка едва не вспыхивает. Шерсть на загривке встаёт дыбом, он рычит, скалясь, клацая зубами. И Кацуки наконец понимает…

…Это не он запер своего зверя в этой клетке, а зверь сам заперся от такого хозяина. Волк отказался от него уже очень давно.

Альфа делает шаг назад, отступая, и неожиданно земля уходит из-под ног, он проваливается куда-то вниз. Ещё чуть-чуть, и он разобьётся насмерть, но вдруг откуда-то со стороны раздаётся этот ужасающий хруст, всё ближе, кажется, уже за спиной. За ворот резко хватают и вытягивают его из этой чёрной воронки. Кацуки чувствует тёплое дыхание на шее, ему кажется, что сейчас в него вонзятся острые клыки, что раскромсают плоть на куски. Однако кости снова хрустят, только теперь звук не приближается, а, наоборот, отдаляется.

Его сердце глухо грохочет в груди, а пульс, кажется, вот-вот разорвёт сонную артерию. Бакугоу заставляет себя обернуться, посмотреть, но всё, что он успевает разглядеть, — как среди беспросветной тьмы скрывается что-то непонятное.

А потом он просыпается.

Ему тошно. Во всех смыслах. Руки сами нащупывают телефон и набирают знакомый номер.

— Каччан, — сонно спрашивает омега.

— Деку… Поговори со мной, Деку…

— О чём… поговорить?..

— О чём угодно… Просто говори…

— А…

— Говори, мать твою, Деку! — потеряв терпение, рычит он.

— Я м-могу т-т-тебе п-почитать…

— Давай уже хоть что-нибудь…

И Изуку тут же начал читать строчку за строчкой.

Этот голос кажется таким ласковым, самым родным на свете. Кацуки больно, не физически. Эта боль совсем другая, она накапливалась так долго и теперь наконец-то вырвалась наружу. Ему кажется, что лучше бы он потонул в ней сразу. Хотя нет… так лучше… пускай это будет его личным адским котлом.

— Деку… — позвал его Бакугоу. — Ложись спать… — он готовится нажать «отбой».

— К-каччан, ч-что-то с-случилось?

И парень замирает на минуту, не зная, что сказать. В горле застревает противный комок, что нестерпимо душит его, перекрывая кислород.

— Деку… Ты меня наизнанку выворачиваешь… Всё это дерьмо с тобой… Я… Это трудно… Нет, это невозможно объяснить… и не исправить… — он устало прикрывает глаза, вслушиваясь в собственное биение сердца. — Ты… Просто знай, что ты… Ты… самое лучшее, что случалось со мной… Я…