— Это у меня нет совести? — угрожающе щурясь, переспрашивает он таким тоном, от которого по спине бегут мурашки. — Если бы ТЫ не выпендривался, а работал в том же режиме, что и все, и не верещал, что тебя просто так гоняют, заставляют переделывать «идеально» сделанную работу по несколько раз, то я бы не отрубался от внешнего мира каждый вечер. Хотя… — его губы складываются в оскал, а слова так и сквозят презрением, — такому, как ты, простительно.

Может, Изуку показалось, но после слов Бакугоу этот парень как-то гордо нахохлился. Он так и не понял почему, ведь омега уверен, что это была вовсе не похвала, а наоборот, оскорбление. Причём по интонации довольно обидное.

А этому как будто вообще плевать, даже больше, словно для него это комплимент. Ладно, у всех свои странности.

— Чего припёрся-то, патлатый? — Кацуки устало потирает виски, от этого визга у него разболелась голова.

— Вот! — омега пытается швырнуть скреплённые скрепкой листки на стол, но промахивается, из-за чего они падают на пол, разлетаясь.

Альфа смотрит на всё это, сцепив зубы, желваки на его скулах страшно начинают ходить из стороны в сторону, и Изуку готов поклясться, что сейчас слышно, как скрипят его зубы.

— Собирай.

— Тебе надо, ты и собирай, — парень вздёрнул нос кверху, хотя краем глаза следил (как показалось Изуку, он думал, что Бакугоу и вправду начнёт собирать эти чёртовы бумажки) за всеми движениями альфы.

Зачем он бесит его? Неужели не понимает, чем это чревато?

«Конечно, не понимает. Он просто не знает, что будет, если Каччан разозлится…» — отстранённо замечает сам себе Мидория и неуклюже наклоняется, чтобы собрать бумажки.

— Ничего страшного, — он складывает их на стол. — Уже скоро будет готов ужин, а Вы пока, может, присядете?

— Он постоит, не сдохнет стоя, — Кацуки садится на стул, притягивая к себе первый листок, щурится, силясь прочитать, но ничего не выходит.

Изуку быстро уходит в спальню, где на тумбочке лежит очечник, и бегом возвращается назад.

Пока Бакугоу разбирается с этими документами, гость развалился на диване, пристально, оценивающе разглядывая обстановку их квартиры. Мидория немного взволнованно поглядывает то в одну, то в другую сторону.

— Признавайся, кто делал, — Кацуки, не снимая очков, обернулся к парню.

— Кто надо.

— Ну так слушай: либо ты сосёшь так херово, что он такую хрень настрочил, либо он конченый дебил. Выбор на твоё усмотрение.

Омега даже не покраснел, только хмыкнул, отворачивая лицо да задирая подбородок. У Изуку едва челюсть не отвалилась. Вот так отношение! Один хлеще другого. Но в одном Мидория уверен точно: сейчас Кацуки не издевается как над Мономой, подтрунивая, а именно старается задеть посильнее.

— Значит, так. У тебя один день на всё про всё. Делай что хочешь, но послезавтра с утра я должен увидеть готовый документ. Или ты настолько ущербный, что не можешь сам напечатать одну-единственную сраную страницу текста?

— Да какая разница. Мы всё равно ничего не теряем. Сделкой больше, сделкой меньше, — альфа на это ничего не ответил, однако Изуку точно видел, как дрогнул его зрачок.

— Это последний шанс. Провалимся — и тебе хана. А теперь пиздуй отсюда подобру-поздорову.

— А чего это ты меня выгоняешь, когда захочу, тогда и уйду. Да и вообще, этот что-то про ужин говорил, — омега кивнул в сторону Мидории, пренебрежительно махнув рукой.

«Настучать бы тебе поварёшкой по тыковке, глядишь, разговаривать нормально бы научился», — а вслух говорит только:

— Да, конечно, уже всё готово, — Кацуки недовольно глядит на него из-под ресниц.

— Ну наконец-то.

На столе появляются тарелки с карри, от которых поднимается ароматное облачко.

— Приятного аппетита, — улыбается Изуку омеге перед собой.

И что-то в этой улыбке заставляет Бакугоу прищуриться ещё сильнее. Словно выискивая подвох.

Парень в ответ молчит, уже отправляя в рот первую ложку. Его аквамариновые глаза расширяются, а Мидория почему-то чувствует какое-то моральное удовлетворение.

Ангелоподобная фурия всё крутит головой в поисках, куда можно выплюнуть еду, а рядом, как назло, нет ничего подходящего, ещё и «этот» мило интересуется:

— С Вами всё в порядке? — невинно хлопая большими изумрудными глазами.

И он глотает это нечто, часто-часто моргая, на его глаза выступают слёзы, а рот кривится.

— Ванна…

— Как выйдете, направо, прямо следующая комната, — стереть бы эту «милую» улыбочку с его мордашки, хотя это вряд ли кому-нибудь теперь удастся.

Стоит только гостю выбежать из зала, как Кацуки подозрительно косится на омегу, но тот выглядит таким удивлённым, что на секунду в его голову закрадываются сомнения, однако он всё равно лезет ложкой в тарелку рядом, пробуя. И сам едва не выплёвывает всё. Нет, Бакугоу, конечно, любит остренькое, но не настолько же! Да и вкус просто отвратителен!

Альфа запивает это адское нечто чаем, пытаясь побороть желание высунуть язык на всеобщее обозрение. Он таращится на Изуку, а тому в один момент становится стыдно. Что-то в последнее время он совсем не может держать свои эмоции под контролем.

— П-прости?.. — тихо лепечет он, только ответа не получает.

Похоже, его ждёт разговор на эту тему чуть позже. Парень, разумеется, отказывается есть с ними, злобно зыркая на Мидорию, про себя, похоже, мечтая придушить его в отместку. Знал бы он, что это у них взаимно.

Когда входная дверь с грохотом захлопывается, Кацуки обнимает его со спины, шепча на ухо:

— Если ты ещё раз захочешь его травануть, я готов стать твоим соучастником и исполнителем в любое время суток.

И Изуку облегчённо выдыхает, носом медленно проводя по острой скуле альфы.

Мидория поглядывает на часы. Стрелки перевалили уже за одиннадцать вечера. Он медленно укладывается в кровать, накрываясь одеялом. За окном тихо начинает накрапывать дождь. Погода уже окончательно испортилась. Середина ноября, как-никак. Бакугоу будет поздно, сегодня они урвали очередной контракт и решили обмыть его в баре, так что он сказал его не дожидаться.

Но уже через два часа в коридоре слышатся странные звуки. Какое-то шарканье и шипение.

Сонно моргнув, Изуку неловко выпутывается из одеяла и выглядывает в коридор. На полу, даже не раздевшись до конца, примостился Кацуки. В воздухе витает запах алкоголя, оседая горечью на языке. Омега морщится, но ничего не говорит, только помогает ему подняться и раздеться.

Бакугоу грузным мешком падает на кровать и что-то мычит то ли себе, то ли ему. Парень уверен, завтра кое-кто даже с кровати встать не сможет. Он снова бросает взгляд на часы. Ещё не поздно сходить в круглосуточный магазин за минералкой и аспирином. Мидория кивает сам себе и бредёт к шкафу. Но стоит ему открыть одну створку, как на него со спины кто-то наваливается, вжимая в дверцу.

И снова альфа что-то говорит, но на языке у него каша, как и в мыслях, поэтому всё, что Изуку может различить, — это непонятные обрывки фраз:

— Ты… %%%%% Это всё%%% Никто%%% Слышишь, никто%%%% Только%%% А-а-а%%%% Я больше никогда%%%% И вот%%%% Блять! %%%% Не то хотел%%%% А. Нет…

— Каччан, я тебя не совсем понимаю, — он врал, он вообще ничего не понимал из этого пьяного бреда.

— Хруст… Этот чёртов хруст…%%%%

Омега вздрагивает и прислушивается, но в комнате, как и в квартире, стоит абсолютная тишина.

— Я ничего не слышу.

— %%%%%Баланс. Баланс. Он ждёт… Когда я оступлюсь… этот%%%%

— Каччан, тебе нужно поспать.

Он разворачивается и, придерживая парня за талию, неуклюже пытается дотащить его до кровати. Но альфа снова что-то бурчит.

— Не думай… Ни о чём не думай… Этот хруст… Я не хочу его больше слышать, — его речь неожиданно становится внятной. — Ты лучший, и всё… — а дальше снова ничего не различить.

Изуку только качает головой, слыша через несколько минут сонное сопение.