Комментарий к 4. Невозможно предугадать, когда зверь сорвётся с цепи *Яки соба — обжаренная гречневая лапша. Обычно в неë добавляют мелко нарезанное мясо и разные овощи.
====== 5. Две недели... ======
Кацуки проспал на работу. Изуку суетился на кухне, пока альфа бегал по квартире, пытаясь одновременно натянуть штаны и завязать галстук, попутно впихивая в себя бутерброд с яичницей. Мидория чувствовал себя немного виноватым, ведь и он сам проспал, но его-то работа не такая важная, как у Бакугоу. Но альфа ничего не сказал по этому поводу, только шипел, чертыхаясь.
Странно, однако вышел Кацуки из дома как обычно, так что можно было не переживать. А Изуку отправился на работу.
Снова началось затишье.
После подписания того контракта альфа ходил довольный долгое время, да и Мидории было спокойнее от этого.
Была суббота. Бакугоу ушёл куда-то, но куда не просветил, омега убирался в квартире. Он протирал столешницу, когда перед глазами заплясали чёрные точки, кровь резко отхлынула от головы, а ноги подкосились. Онемевшими пальцами парень вцепился в край раковины, стараясь удержаться. Но не смог. Громкий грохот падающего тела раздался одновременно со звуком открывающейся двери. Воцарилась тишина, а потом быстрые шаги, и Изуку поднимают на руки. Ему больно, живот разрывает на части, будто режут изнутри. Всё, что он может, это болезненно скулить, стараясь свернуться калачиком.
Альфа укладывает его на кровать, мельтешит пятном вокруг. Изуку невыносимо жарко. Расфокусированным взглядом он впивается в окно, но Кацуки это игнорирует. Только когда Мидория пытается сам встать, чтобы открыть хотя бы одну створку, альфа рычит на него: «Нельзя, лежать!»
Боль ни на секунду не утихает. В голове пусто, а вот тело пылает. Руки сами стягивают с себя всю одежду, оставляя только нижнее бельё, которое насквозь промокло в чём-то вязком. Омега с удивлëнным ужасом смотрит на свои пальцы, испачканные прозрачной смазкой. Губы кривятся, а на глаза наворачиваются слёзы. Рядом снова раздаются шаги, его приподнимают и громко шепчут: «Тихо. Успокойся! Всё хорошо. Так надо! Потерпи!» Голос кажется таким странным, он то до одури громок, то вообще не слышен. Изуку возбуждëн, а смазки всё больше, она вытекает из него так стремительно, пропитывая пододеяльник. Он снова подрывается, боясь испачкать постельное бельё, но его одним движением руки опрокидывают назад.
Внутри что-то обрывается. Голову дурманит запах альфы. Парень скулит, руками пытаясь нашарить чужую ладонь. Нет никакого контроля, всё смущение пропало. Есть только дикое желание, чтобы в него поскорее запихнули член побольше и отрахали до изнеможения, до смерти. Инстинкты, так давно забытые, вырвались наружу самой настоящей похотью. Изуку просто набрасывается на Кацуки, садясь на того сверху, сознание омеги помутилось, и всё…
Что было дальше, он помнил только урывками.
Очнулся Мидория только под конец своей первой в жизни течки. Он лежал на кровати, развороченной и пропитанной запахом секса, лицом уткнувшись в раскуроченную подушку, весь измазанный в сперме вперемешку с собственной смазкой. Воздух был тяжёлым, запахи дурманили. Ног омега не чувствовал, а внутри всё пульсировало. Рядом раздалось копошение, до его волос дотронулись, поглаживая по голове. Против воли он заурчал, подставляясь под ласкающую ладонь. Несмотря на боль, он наконец-то чувствовал свободу, впервые было наплевать на всё. Пускай хоть сейчас его ножом зарежут, он и звука не проронит. Только погладьте его ещё, приласкайте. Ему так хочется быть любимым. Хотя бы сейчас. Хотя бы это мимолётное мгновение. Он даже не против, если всё это фантазия, которую породил его воспалённый мозг.
Воспоминания медленно возвращаются. А вместе с ними приходит и осознание. Стыд. Мучительная краска стыда заливает всё лицо, уши, шею. Он даже может поклясться, что чувствует, как холодеет каждая клеточка в его теле. Эйфория спадает слишком стремительно.
Да он же, можно сказать, вынудил Кацуки с ним переспать! Набросился на него как какая-то изголодавшаяся шлюха. Он так чëтко видит перед глазами всю картину, будто смотрит фильм с самим собой в главной роли.
Рука с головы пропадает. Зато появляется на груди, поглаживая. Между лопаток чувствуется поцелуй. Ещё один. Дорожка доходит до шеи, а потом его резко переворачивают на спину. Изуку смотрит на альфу со всей безысходностью, он в тупике, не знает, как себя вести, что делать. А вот Бакугоу прекрасно знает, что делать.
Нежный поцелуй в губы кажется самым мучительным на свете, но таким необходимым для каждого из них. Кацуки заставляет его согнуть ноги в коленях, пристраиваясь между ними, потираясь возбуждённым членом о разработанный вход. Он смотрит прямо в глаза, а Изуку уже и сам не отводит взгляда. Проникновение сопровождается тихим скулежом омеги. Пальцы рук переплетаются, толчки медленные, глубокие, выбивают стон за стоном, хотя Мидория старается заглушить их. Но лёгкий укус за подбородок заставляет прекратить и полностью открываться, отдаваться снова.
Изуку слишком хорошо, чтобы думать о постороннем, в красных глазах напротив ему чудится безграничное обожание, от этого хочется плакать. Зрительный контакт продолжается, сопровождаемый волнами удовольствия, накатывающими друг за другом. Пальцы на ногах самопроизвольно поджимаются, а спина выгибается сильнее. Одну руку омега запускает Бакугоу в волосы, притягивая для поцелуя, но парень, лишь слегка мазнув по губам, утыкается в шею, вылизывая. Из горла вырывается вскрик, когда в кожу впиваются острые клыки, но те почти сразу пропадают, язык собирает алые дорожки. Мидория даже сам не заметил, что кончил от укуса, но вот стремительно разбухающий узел он не заметить не мог. Боль есть, но не такая сильная, как должна быть. Тут-то он и понимает: значит, не в первый раз принимает в себя.
Шею продолжают вылизывать, обводя края только что поставленной метки. Кацуки отстраняется и снова смотрит в глаза, медленно соприкасаясь с омегой лбами. Изуку не выдерживает и плачет, тыкаясь носом в щеку парня.
Ведь ничего, если он поверит, если доверится? Правда же? Его не предадут? Больше не сделают больно? Он же не переживёт повторения того Ада, что теперь кажется ему страшным сном.
Кацуки будто мысли его читает, переворачивается с ним вместе на спину, укладывая его поудобнее, чтобы узел не причинял боли, прижимает его ближе, обнимая, целуя в висок, в щëку и в губы. Куда придётся.
Заснуть не получается. Ладони поглаживают вспотевшую спину, очерчивая каждый позвонок. А Изуку думает, что, даже если сейчас альфа решит переломать ему кости, он не будет сопротивляться. На нём метка, только пару минут, но метка. Настоящая. Шея ноет и щиплет. Но это такая малость по сравнению с тем, что сейчас происходит в его душе.
Этот день навсегда остался в его памяти. Он впервые за всю свою жизнь почувствовал себя обычным. Совершенно обычным, нормальным омегой, у которого есть альфа, который заботится о нём, любит его.
Но голос разума кричал обратное: у Кацуки просто сработал инстинкт — пометить того, с кем провёл течку. А вот сердце просто бешено билось в груди.
После течки прошло несколько недель.
Всё как обычно: утро, работа, вечер, секс… Разве что теперь запахи Изуку различал абсолютно все. Например, его работодатель пускай уже и давно женат, но метки на нём нет, просто его запах говорит об этом, хотя шеи его Мидория никогда не видел.
Кацуки был до одури нежен, и это сводило с ума. Они вместе проводили выходные, почти не разговаривая, всё так же было не о чем, но в крепких объятиях друг друга. Альфа смотрел на метку, вылизывал её, а самого омегу постоянно целовал. Изуку так привык к этому всему, что уже был не в силах заснуть, если его не прижмут к себе, разрешая улечься под боком, согревая ночью. Появилась потребность нравиться. Просто нравиться своему партнёру.
Так в его голову забрела идея постричь немного отросшие волосы. К парикмахеру идти не хотелось, ему на мастеров не везло, обкромсают так, что он себя не узнает. Обычно парня всегда стригла Инко, так что он решил попросить её. Они даже договорились о точном дне.
