Я родился в России, тогда еще РСФСР, но в возрасте семи лет остался в неполной семье, почти один. Мой отец погиб по пути домой, когда в геологический автобус врезался груженый песком грузовой автопоезд. Он работал на изысканиях ценных пород в Заполярье, и его смены длились по шесть-восемь месяцев. Я его даже не помню. Только тень в памяти. Городок Усть-Илимск, на холодной Ангаре, где я появился на свет, совсем не располагал к каким-либо воспоминаниям. Об отце не осталось даже записей. В моей метрике там стоял прочерк. Об этом я узнал позже, когда переезжал в Америку. В незнакомый и другой, непривычный мне, и такой далекий мир. Моя мама, по моим воспоминаниям, сразу стала искать новую партию для брака. И успевала работать на двух работах. Она погрузилась в процесс поиска нового мужа полностью, до конца. На меня не осталось ни тепла, ни слов. Только письма, письма, письма. Мне она всегда объясняла, что «это все только для твоего будущего». Я замкнулся тогда, и моими самыми близкими друзьями стали книги. Все, что были на полках. Полок было много. Учебная программа не радовала разнообразием, поэтому я брал почти все книги подряд. Выменянные на сданный бумажный мусор – макулатуру, они надолго стали моими немыми собеседниками и наставниками. Потом появился Остен. Новый «Па», многодетный отец. «Пример благотворительности для всего человечества» – две такие вырезки из местных газет висели в гостиной его дома. Он «искал и нашел маму по программе слияния одиноких родителей». Такова была официальная версия. Они поженились, и мы переехали в Канаду. Мне уже исполнилось тринадцать с половиной лет. Я получил приставку к фамилии – Брискинц. Кочетов-Брискинц. Звучало, как фамилия композитора или ученого. Через полтора года мама умерла. Ей поставили диагноз «синдром внезапной смерти». Не проснулась утром и все. Трудно описать мои чувства в почти пятнадцать лет. А еще через полгода Остен привел нам «новую Маму». Марианну. Она была своенравной и деспотичной женщиной, у которой тоже было двое детей-близнецов трех лет. Но она желала одного – не видеть никого из нас. Я почти никогда с ней не разговаривал, а она ничего не говорила мне. И продолжал читать. Позже, когда оказалось, что все восемь детей, включая малышей Марианны, не являются детьми ни ее, ни Остена, а все это – тонкая махинация, был небывалый шум по всей Канаде. Наш ставший родным Виннипег гудел, как осиное гнездо. Они, Остен и Марианна, были международными мошенниками, знакомыми друг с другом со времен колледжа. Они усыновляли детей из разных стран, получали на это пособия и гранты. Но тратили совсем не на нас, а на создание местной финансовой пирамиды. Покупая недвижимость по подложным документам, они попались, и через три месяца судебных разбирательств их посадили в тюрьму, а нас – восемь детей от 5 до 15 лет – определили в разные интернаты. Было подозрение, что Остен был причастен к смерти жен, всех четырех, но доказать не смогли. Но он все равно получил тридцать пять лет тюрьмы без права на досрочный выход. Что стало с Марианной, меня вообще никогда не волновало. Нас восьмерых разбросало по всему американскому континенту, кого-то определили в США, как меня и еще двух моих названых братьев, а четыре сестры и старший из собратьев остались в Канаде. У меня спросили, буду ли я носить фамилию своих прежних родителей дальше? Я сразу от нее отказался. Там, в Рапид- Сити, Южная Дакота, меня и записали Дэннис Кочетоф, немного изменив на американский лад. Причем, на тот же лад, стали ставить ударение на «е». Так я и зафиксировался, как Кочетоф. Еще через шесть месяцев меня нашла семья русских эмигрантов, Михаила и Нины Малокешин, уже возрастная семья евреев, которая поехала за лучшей жизнью в Америку в середине 80-х. Но они потеряли своего сына, когда ему исполнилось 11. Он с одноклассниками весело отмечал переход в среднюю школу. Кто-то из них принес бутылку крепкого алкоголя, он выпил немного и задохнулся от аллергии. Они много плакали по всем праздникам и годовщинам, но я всегда смотрел на них со стороны и не мог принять их глубокого горя. Жили мы неплохо, хотя Михаилу пришлось сменить род занятий, и он переквалифицировался из автомеханика, которым был в России, на ремонтника газового городского оборудования. Нина никогда не работала в России, а здесь ей поступала большая пенсия из Германии за то, то ребенком она некоторое время провела в фашистском концлагере на территории Польши. После переезда она подрабатывала сиделкой и временной медсестрой в одном из госпиталей. Вообще, что в Канаде, что в Америке, было довольно много русских, и мне удалось сохранить язык, а самое главное, что были книги. Все самые интересные книги в жизни я прочел на русском. За всё это время мне так и не захотелось посетить могилу матери или разыскать данные о настоящем отце.

Еще раз осмотрев стеллажи с книгами, в конце одного из них я увидел знакомый потрепанный формат. Подойдя, я понял, что сюда точно постоянно заглядывают гости – так много и в таком плохом состоянии были сложенные в пачки комиксы. Почти всех супергероев можно было здесь найти. Сверху лежала подшивка про Флеша, суперчеловека, который нарушал собой все законы физики. Подняв комиксы, я увидел книгу в черной обложке. Она лежала под комиксом и сразу привлекла мое внимание. Я взял и ее. Она была теплой и приятной на ощупь. На обложке с белой полосой, по-русски, было написано: Стивен Хокинг «Краткая история времени». Забавно, что суперфизик, обездвиженный болезнью и прикованный к своему креслу, «прятался» за комиксом про супергероя со сверхскоростью. Вот Хокинга я и возьму. Никогда не читал. Не люблю физику. Но будет интересно полистать. А уж усну гарантированно. Еще забавнее было то, что в баре сейчас звучала музыка Пинк Флойд, из их последнего альбома. Как раз та композиция, где своим электронным голосом солирует Хокинг.

Правда, в этой стопке была еще одна толстая книга, отличная от комиксов. Она торчала из-под соседнего набора картинок. Я подвинул ее к себе и внимательно посмотрел на обложку. Имя автора был мне незнакомо, название растянулось на нечитаемые три строчки, но главное – обложка была полностью покрыта слишком откровенными эзотерическими символами. Вот оккультизма мне как раз не хватало после случая на скамейке. Из всех строчек названия в голове задержалось только имя – «Пифагор». Я вспомнил, с каким восторгом о нем отзывался мой последний профессор, Джоэл Монтесе, многие факты из современной жизни объясняя наследием этого древнего грека. Почитать про него могло бы быть интересно, и я положил руку на книгу, но она была холодной и отталкивающей. Вопреки ощущениям, открыл и увидел, что написана она на четырех языках одновременно. Нет, только не сейчас. Здравый, материалистичный и обладающий, как я слышал, отличным даром слова и чувством юмора Хокинг – вот что мне нужно было сейчас.

С «Краткой историей» в руке я спустился к своей комнатке, где меня уже ждал поднос с напитками и ваза с разнообразными орехами. Я скинул всю надоедавшую и так помогающую в экспедициях верхнюю одежду туриста и свои истоптанные дорожные ботинки и так, в одних многокарманных брюках, влез в огромное кресло-кровать. Нажал кнопку деформации, и кресло стало превращаться в лежанку, изгибаясь одновременно в четырех местах. Когда мне стало удобно, я отпустил кнопку. Сзади горел мягкий свет, удобный для чтения. На тумбочке слева предусмотрительно лежал плед и пара небольших подушек, которые сразу перекочевали мне под шею. В этот момент вновь раздался звонок телефона.

– Привет. Ну что, Дэн, как устроился? – снова проявила свою осведомленность Джесс. Раньше меня это удивляло, но потом я понял, что современный мир позволяет мгновенно получать информацию практически обо всем. – Жду тебя завтра.

– Послезавтра, – машинально поправил я. – И привет тебе тоже. Уже готовлюсь спать. Кстати, сегодня встретил странного мальчишку.

И я подробно и со всеми деталями рассказал своей знакомой о сегодняшнем пережитом внезапном кошмаре.