– Кто? – сбился Калюжный.

– Вот, видишь, через стол от нас? С рыбкой. Это Грумник. Бог, – очень серьёзно кивнул Карл. – Ну, Тори в курсе, – снова апеллировал он к Грабову. – Лучше его ваши инициативы никто не представит. Тори, познакомь их. Если Грумник возьмётся, то за сетевое продвижение твой фонд может быть спокоен.

И, сославшись на другую встречу, редактор встал, пожелал Калюжному успехов и отправился в большой зал.

В большом веселье шло полным ходом. Площадка перед сценой была заполнена и колыхалась под песни Дарвика, освещаемая переливами медиастен и яркими прожекторами сцены. Студенты, начавшие кутить достаточно рано, уже знакомым текстам подвывали. Средний возраст пока переваривал переход из рабочего агрегатного состояния в режим покорения вершин, но уже подёргивался в такт. Скованные опытом прожитых лет толпились в сторонке, вдалеке от динамиков, и рассматривали маслеными глазами дородность женщин эпохи изобилия, отводя глаза от молодёжного гротеска – смысл пялиться на недостижимое? Опыт сужал диапазон возможных неудач.

Редактор остановился рядом с «опытными», здесь не расплескать коктейль было значительно проще.

– Дарвик в ударе, – ввели его в курс происходящего периферийные ценители.

– Про судороги уже исполнял? – уточнил Разуто.

– Нет, но «Печаль» и «Я обращу» уже были. Подпевают.

– Судороги вообще примут на ура! – замечтался один из дедуль, провожая взглядом двух женщин, направляющихся в сторону сцены.

– Ждём, – закивали остальные завсегдатаи. Они знали: «Судороги» заставляли подпрыгивать даже случайно заглянувших в клуб. А сегодня пятница, и пенсионеры надеялись на абсолютно безумное колыхание их средневозрастных тщетных надежд, затянутых в искусственный шёлк.

Вот только Дарвик не оправдал ожиданий. Закончив «Дни суровей ночей», он смахнул пот с лица и кивнул бас-гитаристу. Тот подпрыгнул, тряхнул головой и начал выводить ритмичную руладу, пока без поддержки остальных музыкантов. В такт пританцовывая, гитарист вывел мелодию на максимальную высоту и резко оборвал, организовав захватывающую паузу.

– Эй вы, там, в углу! – вклинился в паузу Дарвик. – Вам, старички, посвящается.

Пока музыканты организовывали музыкальную подоснову посвящения, а Дарвик, резко подцепив микрофон, встраивался в ритм, весь зал обернулся и внимательно осмотрел «посвящаемый» угол. Старички зарделись. Разуто усмехнулся и отсалютовал своим бокалом в такт вступлению. И Дарвик запел.

Припев не подкачал:

Песня у Дарвика получилась очень динамичной. Студенты, ловившие, по обыкновению, лишь ритм, не вдумываясь, подхватили уже на втором припеве и «гриф», и «выцветший миф», согласно подпрыгивая и утвердительно кивая головами. На третьем куплете танцевал весь зал.

Последнее слово зал угадал и выдохнул за исполнителя. Припев встречали овацией и поголовными скачками.

Редактор оглядел своё окружение.

– Это же… Эйджизм! – прошипел рядом стоящий дедуля. – Публичный! Куда смотрит Тори?!

Глаза его слезились от обиды. Его негодование разделял солидный дородный мужчина, пообещавший разгромить дискриминантов в сети. ещё несколько сконфуженно улыбались. А остальные… Остальным было всё равно. Лишь бы тётки прыгали.

– И это правильно, – оценил Разуто реакцию большинства.

– Таких необходимо обличать! Циничность какая! – ещё сильней забухтел общественник, приняв вывод Карла за поддержку его инициативы.

– Только будьте предельно точны в формулировках, – строго кивнул Разуто. – И не упустите, что ритм сочинения также является дискриминацией.

– То есть? – озаботился неравнодушный мужчина.

– Да по тому же возрастному признаку. Мы же не можем так энергично танцевать.

Общественник, обманутый серьёзностью Разуто, слегка потерянно кивнул и отвернулся.

– Я с вами согласен, – печально произнесли за спиной шеф-редактора. – Нам пляски противопоказаны.

Разуто обернулся. Старенький преподаватель экономики в местном колледже, посещавший «Глянец» из-за неувядающего азарта к карточным играм, смущённо улыбался Карлу, смотря на него снизу вверх.

– Профессор Занзимир! – обрадовался редактор. – Вы сегодня в плюсе?

– Увы, господин Разуто, – мило развел сухонькими ручками собеседник. – И всё ещё не профессор, и не в плюсе. Такие вот два удара в один день.

Они перешли в малый зал, где музыка была не так оглушительна, и пристроились за маленьким столиком в углу. Редактор, невзирая на слабое сопротивление проигравшегося «профессора», заказал ему «травник-гид» – сорокоградусную смесь полезных трав. Как по Карлу, полезность эта была весьма сомнительной, но местные пенсионеры подобные сомнения считали святотатством.

Еще раз поблагодарив за угощение, Занзимир кивнул в сторону зала, где продолжала буянить пятница.

– Дарвик ухватил суть. Хотя, конечно, неожиданно.

– Вы про новый шлягер? – уточнил Разуто. – По-моему, он пел исключительно для дяди.

– Это неважно. Я давно это понял. Хотя был уверен, что хотя бы мое преподавание не потеряет актуальности.

– Так вроде и не теряет.

– Нет, что вы. Это инерция, всё классическое образование – это инерция. И они бы давно всё перестроили, если бы знали, как от нас избавиться. И наверное, это правильно. Хотя очень обидно.

Занзимир сделал маленький глоток, благодарно кивнул Карлу и смущённо улыбнулся.

– Они? – переспросил Разуто.

– Да, они. Учить их должны они сами, просто лучшие из них. Гибкие, умом подвижные, не обременённые догмами прошлых веков и опытом других условий. И они это чувствуют.

– Вы про кого, Занзимир? Про раньше всех пьяных студентов? Про тех, кто обучение считает самой большой проблемой своего возраста?

– Это потому, что учим их мы. Такие, как мы. А им нужно другое. Им нужно научиться выживать завтра, и не вчерашними примерами. Время ускорилось, и знания очень быстро теряют актуальность. Я это понял, но, вы знаете, тянет к молодёжи. И хочется выделиться среди них чем-то, знаете, таким мудрым, взвешенным, с высоты знаний, подкреплённых опытом. А не получается. И мало того, понимаю, что не получится. Потому что нас разделяет главное. Я вижу силу их убеждений. Веру в то, что вот это белое, это другое, это хорошо, это правильно… А у меня таких убеждений нет. Уже нет. И были ли когда-то, я уже не помню…

– Все серенькое, Занзимир? Все склизкое?