— Пойдем… — мой голос прозвучал хрипло и сдавленно, поэтому я поправилась и продолжила, — пойдем спать. Сейчас достану тебе спальный мешок.

Он медленно кивнул и последовал за мной. Внутри возникло чувство дежавю, но такого со мной точно не происходило. Я быстро достала свернутый мешок для сна из кладовки и вручила Адаму, стараясь вести себя максимально естественно.

Я знала, что мне придется впустить парня в свой маленький мирок под названием «моя комната», но делать это особо не хотелось. Там же вся стена увешана отрывками из написанных мной стихов или песен! Что, если все, что я писала четыре года, покажется брюнету полным бредом?

Именно эти мысли одолевали меня по пути от кладовой к комнате. Конечно, я могу просто отправить его в комнату для гостей, но тогда смысла его ночевки нет, а утром они найдут меня умершей от страха или кошмарных сновидений. К тому же он снова сочтет мое поведение странным, а я и так была сумасшедшей достаточно.

Я решила действовать по принципу снятия лейкопластыря: чем быстрее, тем лучше. Поэтому распахнула дверь так, что она ударилась о стену, и впечатала рукой по выключателю. Пространство озарилось приятным белым (вовсе не больничным!) светом. Стараясь не придавать значения тому, что, во-первых, в моей комнате впервые находился парень. Во-вторых, стена никак не могла испариться, поэтому все по-прежнему было оклеено записями. И в-третьих… Блин, на моей кровати лежал лифчик!

Я покраснела, как самый спелый помидор, и бросилась к кровати, хватая белье и пихая его в комод. Наконец я нашла в себе силы взглянуть на Адама, который, кстати, оказался достаточно тактичным, чтобы просто промолчать. Он уже стоял возле той самой стены и без зазрения совести читал написанное. Ну вот, сейчас его рот произнесет то, что все это бред кошачий (почему все говорят только «чушь собачья»?), и я точно сегодня умру со стыда.

Но, к моему крайнему удивлению, Адам повернулся ко мне с выражением полного восторга и сказал:

— Ты так красиво пишешь. Почерк кажется знакомым…

Его длинные пальцы коснулись ярко-розового стикера, на котором было написано четверостишие:

«Любовь через кровь,

Непосильна наша ноша.

И встретились мы вновь

Для чего?»

— О ком это? — в его голосе слышалось нескрываемое любопытство.

Я задумалась. Обычно я пишу то, что приходит в голову. Иногда это не в рифму или криво-косо, но это мое творчество, и я никогда не претендовала на похвалу, признание. Мне хотелось это записывать и всегда видеть.

Все началось с того, что в четырнадцать лет я пришла домой в веселом настроении, держа в голове четверостишие, которое руки чесались записать. Я нашла лист бумаги и тогда еще кривым почерком записала его, и положила на столе. А затем в голову пришло хокку, я снова все переписала и оставила рядом с предыдущим. На протяжении недели я записывала разные мысли, рифмы так, что к воскресенью весь стол оказался завален листами. Тогда мама предложила повесить все на доску, в которой можно крепить листы. Мы купили красивую доску, и я гордостью прилепила на нее свои заметки. Но за четыре года собралось столько бумаги, что доски теперь не видно.

Я вернулась к Адаму и ответила, что пишу то, что приходит в голову, и сама не знаю, что и кому посвящено. Парень кивнул и подозвал к себе, а потом показал на хокку, написанное пару лет назад летом. Да, я помнила, когда и где написала каждую заметку.

«В ночь через двое лет

Как любовь, желание и смерть, твоя или моя;

Зацветет самоцвет»

Я погрузилась в свои мысли, прочитав хокку. Мне впервые стало интересно, почему я написала именно так? Что мной двигало? Ответа, к сожалению, не нашлось.

Я взглянула на брюнета, его глаза бегали по всей стене, читая отрывки. Он вникал в каждое и пытался понять смысл. Мне нравилось, что Адам отнесся к моему творчеству серьезно, но теперь в голову закрались подозрения, что, возможно, слишком серьезно. Вслух я этого не сказала и отвлеклась лишь тогда, когда парень зачитал вслух стихотворение, написанное мной за три дня до начала учебного года:

— Он — глаза, как самая черная ночь —

Прокрался, пригрел, обольстил,

Гони его прочь, моя юная-юная дочь,

Пока своим братьям не отомстил.

Небо плачет кровавыми слезами,

Все рушится, болью твоей и силой его.

Изгони и найди Избранника своего.

Его мысли чисты, борец он со Злом.

Вместе вы найдете свой дом.

Только, Жрица, береги свою кровь,

Ведь со смертью твоей взойдет Зло на трон.

— Звучит зловеще, — произнесла я, не зная, что вообще сказать. Понятное дело, что я пишу стихи неспроста. Кажется, что и Адам тоже это понял.

— Нет. Звучит как предсказание. Может, ты просто ясновидящая? Но что тогда со мной…

Парень смотрел в стену и говорил точно с самим собой. Отвечать не хотелось, потому что я тоже ушла в раздумья.

— Если бы я была ясновидящей, то давно видела бы всякую ерунду, а не эти пару дней, — произнесла я через мгновение, садясь на кровать.

— Что, если форма твоих видений изменилась? Сначала были стихи, а теперь… вот это, — предположил Адам, присаживаясь на пол напротив меня.

Это была бы замечательная версия, если бы не вдруг умершая старуха, молящая меня не пить таблетки и послание с урока испанского.

Я достала лист из мусорки, куда кинула его, когда в панике пыталась избавиться от всего и вернуться к прошлой нормальной жизни. Парень посмотрел на меня непонимающим взглядом, но как только я всучила ему лист, он в мгновение свел брови на переносице.

— «Найди дверь»? Как это может быть со всем связано? — задумчиво пробормотал брюнет.

Я удивленно наблюдала, как Адам пытается найти во всем этом логику, выдвигает теории, интересуется всем, пытаясь выстроить какую-то невероятную схему. А я просто убегала от всего, боялась и пряталась. Мне стало стыдно за себя. Но с другой стороны, все события, связанные вместе, выглядят абсолютной бессмыслицей. И по отдельности тоже.

Мой взгляд остановился на часах, стоящих на столе. Три часа ночи. Вот почему я чувствовала себя так отвратительно. Глаза стали слипаться от недостатка сна и молить меня лечь в постель. Все тело ломило от ужасной усталости, и бороться с ней не было никаких сил.

Я взглянула на Адама, который вовсе не выглядел хоть капельку уставшим. Наоборот, чем больше теорий и предположений он выдвигал, тем энергичнее выглядел. Наблюдать за чьей-либо увлеченностью всегда было для меня интересным занятием, но именно этот парень, сидящий напротив в черной футболке с надписью «Linkin Park», заставлял ощущать все эмоции сильнее. Я видела, что он очень мил, обходителен, интересен, но почему-то на первый взгляд мне казалось, что у него есть и темная сторона. Возможно, я совсем его не знаю. Господи, так и должно быть! Я не могу знать человека полностью, если с нашего знакомства прошло всего трое суток.

— Наверное, нам стоит поспать. Школу никто не отменял, — сказала я, отвлекая парня от размышлений.

Брюнет кивнул и потянулся к спальному мешку. Я не подумала о том, что Адаму для сна понадобится нормальная подушка, а идти в комнату для гостей, которая, кстати, находится рядом с комнатой родителей, сейчас было опасно.

Я протянула парню подушку, но он отказался. Пришлось настоять, потому что я и так сплю в удобстве, на своей постели, а его вытащила из дома и заставила спать со мной в одной комнате в походном спальном мешке.

Мы молча занимались подготовкой ко сну, когда я подошла к столу и бросила взгляд на баночку с голубыми таблетками, прописанными сегодня врачом. После кошмара с участием старой женщины мне даже смотреть на них не хотелось — напоминало о произошедшем.

— Как думаешь, пить ли мне таблетки? — вопросила я, оглядываясь на Адама.

Конечно, он не мог решить за меня, но его мнение было важно.

— Не надо.

Голос парня был тверд и непоколебим. Он будто приказал мне, и я не посмела ослушаться. Я снова нажала выключатель у двери и пошла обратно к кровати, совсем забыв, что сегодня пол не пуст — и наткнулась на Адама, который уже лежал. Кажется, я зарядила ему ногой в лицо, потому что парень застонал от боли. А я не удержала равновесие и упала на колени, задев виском стол.