Тем временем полицейские прокричали что-то и пошли по территории дома в поисках папы. Я надеялась, что они пойдут в другую часть дома, а не сюда, и дадут нам немного времени.

— Не волнуйся, Нина. Это не затянется надолго. Папа все решит.

— Так ты знала? Все это время! Вот почему ты была постоянно взъерошенной и обеспокоенной, — я обреченно оглядела каждого из членов моей стремительно разрушавшейся семьи и остановилась на Джеки. Он просто стоял за мамой и наблюдал за нами, а я понимала, что он не сможет так просто это все пережить. Это клеймо останется навсегда в его детских воспоминаниях.

Через мгновение меня осенило. Этого всего не могло происходить, не с нами. Это очередное видение, но я совсем недавно выпила таблетки. Неужели они не помогают?

Я окончательно была уверена в том, что все это случилось лишь в моей голове. За всю жизнь папа проиграл всего два дела, но делал все возможное и никогда не подставлял под удар нас.

Я зажмурилась и покачала головой. Сейчас я открою глаза, и все снова будет нормально.

Но передо мной появилось лишь подавленное лицо папы, смотрящего на меня.

— Ты думаешь, что это видение? Господи, до чего же я вас довел?

Отец сжал волосы на голове, а мама спустилась к нему и обняла, положив его голову себе на плечо. Джексон побежал ко мне, я присела и взялась за его лицо, глядя прямо в глаза.

— Джеки, поверь мне, все будет хорошо. Папу просто спросят о некоторых вещах, и он вернется через пару дней.

Он кивнул и уткнулся мне между плечом и шеей. Я гладила его по голове, пока копы не нашли нас. Один из них отвел нас в сторону, пока на папу одевали наручники и уводили.

— Пятнадцать дней. Я решу все, просто оставайтесь спокойными и говорите, что ничего не знали. Я буду скучать, — напоследок прокричал папа почти у двери, которая тут же хлопнула и закрылась.

Сигнализация визжала. Пятнадцать дней неизвестности. Свет резал глаза. Пятнадцать дней переживаний. Джексон плакал в моих руках. Пятнадцать дней кошмара.

Я не заметила, что свет в доме был выключен и сигнализация замолчала. Когда я очнулась и поняла, где я и что произошло, Джексона уже не было рядом, а я лежала головой у мамы на коленях на тех же ступеньках. Одна ее рука гладила меня, а другая стирала слезы с маминого лица. Ее каштановые, как у меня, длинные волосы были убраны в хвост, а зеленые глаза покраснели от слез.

Я встала и нашла первую попавшуюся одежду. Мне нужно выйти на улицу и подумать, я не могу так просто это все принять. Неужели это все действительно произошло? Как теперь нам всем жить с этим?

Когда я спустилась, мама все ещё сидела на лестнице. Она не плакала, но очень тяжело переживала это. Ее дочь — псих, мужа посадили, а маленький сын стал свидетелем этого. Мне стало так жаль ее, ведь мама была для меня самым любимым человеком на планете, и я не хотела для нее ничего плохого, но ей приходилось бороться со всем этим теперь в одиночку, потому что здесь я ничем не могла ей помочь.

Я присела рядом с ней, она медленно повернулась и посмотрела на меня. На лице не было никакого выражения, слезы давно высохли, темные круги под глазами говорили о том, насколько сильно измотана эта женщина.

— Все будет хорошо, ладно? Это временные трудности, папа все решит, я пропью таблетки, и все вернется.

Она кивнула и слабо улыбнулась.

— Это ведь я должна тебя успокаивать и уверять, что все в порядке. Ты совсем взрослая, моя Нина. Я так люблю тебя и Джексона, не хочу ломать вам жизни. Но теперь я не знаю, как быть. Прости меня.

Я горько улыбнулась и обняла ее, поглаживая по спине.

— Все в порядке, ты ведь тоже человек.

— Почему ты в уличной одежде?

— Я хочу посидеть на крыльце, освежить мысли. Я сделаю тебе чай, хорошо?

Мама кивнула.

— Можешь не идти в школу завтра. Я не буду ругать, тебе слишком многое пришлось пережить за последние дни.

— Боюсь, дома мне будет лишь хуже. В школе я буду постоянно занята и не будет времени думать о плохом. Но я не смогу пойти к первому уроку, — сказала я, поднявшись.

Нормальных людей школа угнетала, а мне давала спокойствие. Наверное, потому что школа была тем островком моей жизни, который еще не изменился.

Я сделала себе и маме чай, отнесла ей и вышла из дома. Прохладный воздух набросился на мои легкие, стараясь погрызть их, как стая волков. Сделав глоток черного чая с карамелью, я присела на крыльцо, несмотря на то что на веранде дома стояли диван-качели. Было холодно, но я совершенно этого не ощущала, потихоньку выпивая чай.

На улице царили пустота и угнетенность, сильный ветер часто сбрасывал с деревьев чуть тронутые осенью листья, и полная луна, висевшая прямо над моим домом. Я посмотрела на тихий спящий дом Рейнольдсов, внутренее заметив за собой мысль о том, что лучше бы это произошло у них. Конечно, желать плохого не стоило, но я просто не могла ужиться с мыслью того, что папа задержан и сидит в тюрьме, а нам даже ничего не сказали.

Неожиданный и резкий свет фар бросился мне в глаза, ослепляя своей яркостью. Черный ауди остановился на дороге. Я отсутствующим взглядом оглядела машину, сейчас эта марка не казалась мне такой прекрасной, как раньше.

Автомобиль заглох, и водительская дверь хлопнула. Я не видела, кто вылез из машины, да и мне было плевать. Я снова отпила из чашки и удивилась, что мое лицо было ужасно замерзшим из-за слез, которых я также не заметила.

Тень загородила луну, и я подняла голову, чтобы увидеть, кто посмел нарушить мой покой. Кроме, конечно, гребаных копов.

Это был Адам. Он выглядел обеспокоенным, но я отвела взгляд и продолжила пялиться в пустоту. На улице было невероятно холодно для начала осени, но я даже не осознавала этого. Моё состояние можно было описать как абсолютная апатия.

Парень тем временем присел рядом со мной, взял мою (!) чашку и отпил черного чая. Такая наглость заставила выйти из оцепенения, и я уставилась на Адама, крайне удивленная.

Я не знала его: то он мрачный и закрытый, в другой раз вдруг резко наглый и саркастичный, а затем добрый и просящий довериться. Он часто вел себя так, будто знает меня всю жизнь, и вел себя крайне странно. Кто же этот парень на самом деле?

— Сколько ты здесь уже сидишь? — спросил Адам, потирая ладони друг о друга.

Его тон выражал хладнокровное спокойствие, брюнет даже не смотрел на меня.

Конечно, я бы могла вести светскую беседу в любое другое время, кроме сегодняшней ночи. Я продолжала молчать, все еще не осознавая, что происходит. Мозг находился в полнейшей отключке, а мне вдруг захотелось спать.

— Почему ты сидишь здесь? — тихо прошептала я, не в силах произносить слова в полный голос. И толком не знала, произнесла я это в мыслях или вслух.

— Увидел тебя, сидящую в темноте и холоде с заплаканным лицом. Как я мог просто проехать мимо?

Я поняла, что это скорее риторический вопрос, чем реальный, поэтому снова промолчала. Это был самый худший ход из тех, которые я могла предпринять, но мне, по сути, нечего было сказать. Доверить все происходящее человеку, с которым я знакома от силы два дня, было бы опрометчивым, а говорить о погоде или о чем-то подобном точно было глупейшей идеей.

— Расскажи мне, — потребовал Адам.

Но я не могла вымолвить и слова. Резкий порыв холодного ветра заставил конечности содрогнуться, и я скрестила руки на груди в попытке удержать хоть какое-то тепло. Глаза горели от набежавшей влаги, я взглянула вверх и часто заморгала, пытаясь удержать их, но не смогла: предательские капли скатились по щекам и исчезли на черной ткани моей толстовки. Я отвернулась, изо всех сил стараясь прекратить плач, но просто не могла. Мои плечи содрогались от рыданий, но тут теплые ладони легли на них и притянули к себе. Руки Адама крепко обвились вокруг меня, поддерживая и защищая от всего мира. Это было настолько нужно мне, что я разрыдалась еще больше.

— Что бы это ни было, просто выпусти все наружу.

Впервые я сразу послушалась кого-то и расплакалась по-настоящему в ту же секунду. Громкие всхлипы нарушали тишину ночи, мои руки скользили по рукам Адама и то и дело крепко сжимали их, впиваясь ногтями в ткань его бомбера. Он прижимал меня к своей широкой груди, вбирая мою боль в себя.