– Добрый у тебя товар, купец!

– Всегда весела, когда от отца приезжает, – тихо сказал бывший тут же Мирослав, глядя ей вослед. – Не в первый раз примечаю. Верно, хорошо ей тамо. А как посидит тут у нас, в хоромах у князя Льва, так вечно хмурая ходит, недовольная.

Седьмицы через две Лев внезапно вызвал Варлаама и Тихона к себе.

Они сидели в широкой, заставленной столами палате. Князь, в коричневого цвета суконном кафтане с узорочьем на вороте и по краям рукавов, маленькими глотками тянул из кружки свой любимый малиновый квас.

– Позвал вас для большого, важного дела. Хочу знать, что творится ныне в Литве, чем там кум мой, князь Войшелг, занят. Воюет ли с князьками и боярами, мстит ли всё за отца своего. Поедете под видом купцов, возьмёте поболе товаров из кладовых моих.

Друзья удивлённо переглянулись, но ничего не ответили князю.

– Ступайте теперь, – велел им Лев. – И держите языки за зубами. Никто ведать о вашей поездке ничего не должен. Заутре на рассвете и отправляйтесь.

Воротившись к себе, отроки стали наскоро собираться в дорогу.

– Не разумею, право слово, почто он нас в Литву гонит, – жаловался Тихон. – Что переменится, коль сведаем мы о делишках Войшелговых?

– Не знаю, друже, – вздыхал в ответ на вопросы товарища Варлаам.

Ему казалось, что Лев чего-то не договаривает.

Поздно вечером в его камору постучался княжеский гридень.

– Князь тя кличет, отроче.

«Хочет наедине, без Тихона, перетолковать. Выходит, мне больше доверяет». – Последняя мысль была и приятна Варлааму, но вместе с тем он огорчился за друга. «Верно, Мирослав наболтал ему про Тихона что нелестное», – думал он, осторожно спускаясь вниз, во двор крепости.

На сей раз князь Лев принял его в другом покое, узком и тесном, расположенном на верху каменной дворцовой башни. Здесь было холодно и сыро, на стенах горели свечи в огромных семисвечниках, между ними висела страшная медвежья морда с разверстой пастью, на стене напротив – оленьи рога и чучело рыси в узкой нише.

Князь начал издалека. Он не садился на столец, а ходил по покою, размахивая широкими рукавами кафтана.

– Тяжело теперь стало на земле нашей, Варлаам. Татары рыщут по городкам и сёлам, как волки голодные. Велика сила у них, велики рати татарские. В Залесской Руси вовсе князья на поклон в Орду ездят, выпрашивают ярлыки на княжение. У нас, слава Христу, до такого пока не дошло. Далече мы от Орды, да недалече баскак ханский, недалече и Киев, где татары полновластно хозяйничают. Отец мой пытался было от них освободиться, да что из этого вышло, сам ведаешь. Не по плечу пока нам с этакою силищей сладить. Вот и нужны нам крепкие соузники. На венгерцев и ляхов полагаться – пустое, слабы они паче нас. Иное дело – Литва. Правда, воюет она с рыцарями немецкими, но зато в руках у литвинов – Чёрная Русь, Полоцк, многие другие земли русские. Князь Миндовг, покойничек, великую власть имел. И немцев на озере Дурбе так он посёк, что те до сей поры не опамятуются. Но сын его, Войшелг – не чета отцу. Погряз он в войнах с родичами своими. Такие, как он, на великие дела неспособны. Но, знаю я, есть в Литве люди, которые продолжили бы дела Миндовга, которые помогли бы и мне с татарами. Вот потому и посылаю я вас с Тихоном в Литву под видом купцов. Повстречаешься там, Варлаам, с князем Скирмонтом, предложишь ему от имени моего помощь и дружбу. Думаю, сумею я ему и друзей подыскать среди тех же немцев. Связи там у меня от отца в наследство достались прочные. А он бы, Войшелга свергнув, мне б помог. Вот тогда, объединившись, совокупив силы Галичины и Литвы, сбросим мы татар.

Варлаам слушал, немного ошеломлённый, но в то же время понимающий, какие большие и дальние замыслы, оказывается, у князя Льва. И он невольно зауважал этого извечно мрачного, хитрого человека.

«А верно, и надо таким быть истинному правителю – лукавым, порой коварным даже. Малое надо уметь приносить в жертву великому», – подумалось Низиничу.

– Тихону ничего об истинных целях ваших не сказал, потому как боюсь – болтлив он вельми, – продолжил Лев. – И ещё. Вот скажут иные: что ж ты, княже, супротив брата своего, Шварна, ковы измышляешь? А я отвечу тогда: неразумному юнцу, в воле боярской ходящему, державные дела не по плечу. Не его место – стол галицкий. Это ты тоже понимать должен. И не против брата я иду, а против того порядка, что нынче при холмском дворе установился, против бояр, с которыми отец мой всю жизнь боролся и которые теперь у Шварна на передних местах в думе сидят. Ну, ступай, верно, Варлаам. Удачи вам обоим.

Уже летом добрались Варлаам и Тихон с товарами до литовских пределов. Перед тем был Дрогичин с добрыми дубовыми стенами, была каменная башня в Каменце, были пущи, болота, реки, были опасности, подстерегающие на пути, которые двоих путников покуда счастливо миновали, были узенькие скрипящие мостки, были богатые не разорённые татарами и литовцами деревни, в которых они останавливались на ночлег. На ярмарке в Дрогичине новоявленные «купцы» сбыли несколько тюков сукна и на облегчённом возу достигли вскоре Немана. Вдоль извилистой реки, текущей посреди зеленеющих полей, друзья направились к Гродно. Ещё издали они заметили бревенчатые башни раскинувшегося за рекой на правом берегу города.

– Опять мыто платить, – недовольно обронил Тихон, увидев впереди мост и стражей у въезда на него.

– Ничего, друже. Серебро не наше с тобою – княжеское. А князь велел не скупиться. Даст Бог, сторицей это серебришко окупится.

Варлаам подстегнул белую гривастую кобылу, тащившую воз.

Остановившись возле стражей, он спрыгнул с воза наземь, заплатил положенное и спросил:

– Слыхал я, князь Войшелг сейчас в Гродно? Верно ли? Везём для него товар, сукно доброе на сряды.

Страж, высокорослый светловолосый молодой литвин в бобровой прилбице[116] и лёгкой кольчуге до колена, осмотрел путников с ног до головы, покосился на могутную кобылу и медленно, как бы роняя слова, ответил:

– Войшелг на озере Гальве. Там собрались многие князья и нобили[117].

Варлаам отметил про себя, что стражник не назвал Войшелга князем. Это показалось ему странным. Переглянувшись с Тихоном, он снова обратился к стражу:

– Далеко ли до озера Гальве?

– Сто вёрст. Держите туда. – Литвин указал рукой на северо-восток.

Переехав через мост, путники оказались в Гродно. Город был, в сравнении с Холмом или Краковом, невелик и сплошь застроен бревенчатыми избами. Во многих домах имелись слюдяные окна. Свободные участки и проулки между избами были почти повсюду вымощены диким серым камнем, но каменные здания встречались редко – только две или три церкви с высокими звонницами заметил Варлаам по дороге.

На постоялом дворе друзья немного передохнули, накормили овсом кобылу и в тот же день пополудни двинулись дальше в направлении, указанном стражем.

Теперь деревеньки и сёла им на пути попадались реже и были они беднее и мельче, чем под Дрогичином или в Чёрной Руси. Один раз они наткнулись на спалённое дотла большое село, в котором отыскали среди развалин двоих перепуганных дрожащих от страха жителей в лохмотьях.

Крестьяне ни слова не понимали по-русски, и Варлаам с трудом, при помощи жестов разобрал, что это село принадлежит некоему нобилю Мажейке, который враждовал с князем Войшелгом и владения которого разгневанный князь велел предать огню.

На второй день пути «купцы» добрались до озера Гальве. Под яркими солнечными лучами озёрная гладь поражала ослепительной синевой. Стоял ясный летний день, на небе не было видно ни единого облачка. Вдоль берега раскинулись многочисленные шатры, возле них разъезжали всадники в высоких сафьяновых сёдлах, щедро обитых золотом и увешанных корольковыми кисточками и ременными плетьми. На левых плечах у многих реяли медвежьи шкуры, за спинами шумели орлиные крылья. Около шатров развевались стяги. Варлаам различил герб Войшелга – литовского зубра, и чёрного жемайтского медведя – герб города Шяуляя.