За прошедшие четыре дня Мориарти, со свойственной ему методичностью, перелопатил гору медицинской литературы и просмотрел несколько десятков обучающих видео, посвященных ритуалу зачатия.

Прочитанное и увиденное впечатлило его до такой степени, что при одной мысли о предстоящей процедуре к горлу подкатывала тошнота. Бастьен клялся, что не боится, что он умеет терпеть боль, и никакие телесные муки ему нипочем, если результатом станет желанная беременность, но Джим, в чьей крови не бушевали гормоны, оценивал ситуацию здраво и понимал: его любимый понятия не имеет, на что подписывается.

Деторождение не давалось легко даже бетам, с их четким разделением на ХХ-и ХУ-особи (1), и ни одна самая лучшая клиника не могла гарантировать беременной ХХ-бете стопроцентное вынашивание здорового плода, и тем паче не могла застраховать от родовых рисков — кровотечения, аритмии, гипоксии, разрывов промежности или самой матки… Что уж говорить об омегах, с их особым репродуктивным аппаратом и нетренированной маткой?..

Дебора, благодаря отменному здоровью и шикарной итальянской заднице, удачно произвела на свет близнецов, но ее муж, присутствовавший при родах, рухнул в обморок, а сама Дебби, в доверительных беседах за бокалом вина, не раз и не два говорила Мориарти, что ни за что не станет повторять этот опыт.

«Вот и не сбивала бы с толку Себастьяна, проклятая дура!» — со злостью подумал Джеймс; он понимал, что несправедлив к своей преданной помощнице, но ничего не мог поделать со страхом за омегу, так что ему просто необходимо было назначить виновного.

Мориарти снял пиджак, не глядя, бросил его на кресло, порывисто подошел к Морану, застывшему на кровати, и опустился перед ним на колени:

— Любовь моя… Мой единственный… Умоляю тебя, прошу: брось эту затею. Давай вернемся домой. Если ты хочешь возиться с ребенком, возьмем кого-нибудь на воспитание, я дам тебе метку, но обойдемся без пыток!..

Себастьян вздохнул и покачал головой. Он уже принял решение, и Джим тоже. Идти на попятный и потом мучиться угрызениями совести и втайне обвинять партнера и самого себя в трусливом малодушии было стократ хуже, чем перетерпеть несколько дней мучительной метаморфозы омежьего организма.

Он открыто посмотрел Джиму в глаза и постарался быть как можно убедительнее:

— Ты преувеличиваешь серьезность этого испытания для моего здоровья. Когда под Кандагаром я сутки валялся рядом со взорванным хаммером, с осколком горячего металла в спине и парой сквозных пулевых, вот это была натуральная пытка, поверь. А здесь… ты сам сказал, практически госпиталь, все стерильно, и, в самом крайнем случае врач с обезболиванием будет у нас в течение десяти минут.

Себастьян заключил лицо любовника в свои ладони и, притянув его к себе, нежно поцеловал, потом усадил рядом с собой и, сплетя пальцы с пальцами Джима, поставил точку в любых сомнениях:

— Я хочу именно нашего ребенка, мне не нужен какой-то чужой, просто чтобы был. Ценность того, что мы будем здесь делать — это твои и мои гены, которые будут воплощены в новом существе. Именно ради этого я готов рискнуть и готов все это пережить. Но… если у нас не выйдет, я смирюсь, обещаю.

— Если все дело в том, чтобы получить коктейль из определенных генов, мы могли бы попробовать суррогатную мать, — не сдавался Джим. — это было бы намного легче и безопаснее… Никогда прежде не замечал в тебе склонности к мазохизму, но может, я тебя просто поколочу или плетками постегаю?

Моран усмехнулся, давая понять, что не принимает слова альфы всерьез, и тогда Мориарти просто повалил его на кровать и прижал сверху своим телом:

— Ты напрасно отказываешься. Заодно проверим твой болевой порог, вдруг он не настолько высокий, как ты предполагаешь?

Рука Джима скользнула по бедру любовника, потом по животу, пробралась под ремень и принялась расстегивать пуговицы на брюках.

— В любом случае я не готов начинать обед с основного блюда. Мне нужен настрой, да и тебя следует хорошо подготовить… Ты ведь и сам всегда говоришь, что пятница — святой день, никто не начинает важных дел в пятницу.

— Pardieu!(2) Под святыми я имел в виду те пятницы, которые использую в качестве своих выходных, иначе ты бы меня вовсе не отпускал развеяться! — со смехом ответил Моран и, закинув руки на спину Джима, притянул его к себе поближе. — Но ты прав, нужно как следует подготовиться. Что там советовал доктор? Предварить ритуал чем-нибудь полезным для здоровья и… необременительным? Жаль, что алкоголь и травку из этого списка пришлось убрать… Хм… и что же нам тогда остается? Массаж… легкий ужин… прогулка под Луной по парку… совместный душ, а лучше — джакузи… или просто секс… много секса… — перечислял он, опираясь вовсе не на унылые врачебные рекомендации вроде свежевыжатых соков из сырых овощей и медитации под звуки природы, а на их с Мориарти личные предпочтения, куда более эффективные.

Ему самому хотелось бы расслабиться и отвлечься от предстоящего действа, результат которого, к тому же не был гарантированно успешным. Его тело, еще не подозревающее о скорых испытаниях, уже загорелось привычным желанием, а запах омеги стал чуть сильнее и ярче, поддразнивая и призывая альфу воспользоваться интимной ситуацией ради взаимного удовольствия. Тем паче, что обычный партнерский секс, по счастью, не значился в ряду строгих и нестрогих противопоказаний для ритуальной подготовки.

— Мне нравится все в твоем списке… — промурлыкал Джим в шею любовника, глубоко вдохнул знакомый запах — терпкую смесь морской соли, осенних фруктов и вишневого табака — и принялся вылизывать теплую ямку над ключицей долгими, чувственными движениями. Останавливался, слегка прикусывал кожу, не оставляя на ней следов, потом впечатывал глубокий поцелуй и снова вылизывал доверчиво подставленную шею.

Этот способ любви, называемый между ними «кошачьи приветы», заводил Себастьяна с полоборота; и для ушей Джима не было более сладкой музыки, чем требовательные стоны любовника, в то время как напряженный член омеги упирался альфе в живот или в бедро.

Руки Мориарти тоже времени не теряли и продолжали расстегивать на Моране рубашку, ремень и брюки.

— Давай начнем с массажа… а после выберемся наружу, поужинаем где-нибудь на свежем воздухе.

— Хорошо… — покорно согласился Моран, наслаждаясь томлением, которое будили в нем чувственные кошачьи ласки Джима. — твои волшебные пальцы — моя лучшая анестезия на сегодня, mon cher amie(3)…

Массаж в исполнении Мориарти или Морана мог иметь разные вариации, и почему-то всегда завершался обоюдным оргазмом любовников, даже если они не ставили перед собой подобную цель. Но удовольствие от умелого и чувственного растягивания, щипков, шлепков, стискивания, растирания, выкручивания, постукивания, разглаживания, погружения и венчающих все поцелуев, и было тем самым желанным глубоким расслаблением всего тела, каковое наступает в результате страстного любовного соития альфы с омегой.

Себастьян доверился рукам Джима, и позволил любовнику последовательно освободить себя от части неформального пятничного наряда, который отличался от обычного дресс-кода руководителя службы безопасности лишь более легким и светлым пиджаком да отсутствием галстука. Но кобура, в которой покоился верный глок(4), была все там же, на месте, и ее Моран снял самостоятельно и аккуратно убрал под подушку.

Жалюзи на панорамном окне были предусмотрительно задернуты, так что если за ними кто и следил, то в его распоряжении оставался лишь инфракрасный тепловизор, передающий на монитор лишь танец красно-синих теней, и не более того.

Чтобы удовольствие и расслабление было полным и взаимным, массажисту-Мориарти так же предстояло расстаться со всей своей одеждой. Но, прежде чем Себастьян помог ему с этим, его рука поймала босса за галстук, щекочущий живот:

— Попался, котик… — шепнул он и, притянув голову Джима к себе, нашел его губы и выдохнул в них перед долгим поцелуем — ты мой… только мой…

Мориарти не стал церемониться и жадно прильнул ко рту Себастьяна, очень довольный, что ему удалось вовлечь любимого в свою игру, и тот наконец-то перестал быть серьезным, как дурак на свадьбе.