Ньюбет взялся за их подготовку со своим обычным тщанием и усердием, он успевал повсюду, за всем смотрел, везде отдавал распоряжения, и со стороны отнюдь не выглядел убитым горем; его красивые глаза оставались сухими, а лицо спокойным, однако, прикладывая руку к груди, Ньюбет не слышал биения сердца — и тогда ему начинало казаться, что два дня назад умер не белокурый Тони о-Куин, а он сам.

…О-мистер Энтони Куин, элегантный и воспитанный, тонкий знаток французской кухни и французской же моды, не лезущий за словом в карман, но вместе с тем — блистательно остроумный и приятный собеседник, за короткое время знакомства сумел завладеть сердцем Ньюбета так, как никому еще не удавалось со времен юности. Тони стал для Ньюби отдушиной, лазоревым просветом в серо-свинцовых тучах унылой повседневности, поверенным задушевных тайн и заботливым другом. Скоропалительная свадьба пасынка с загадочным альфаэро Ричардом Далласом, сперва напугавшая о-Сойера, неожиданно обернулась чудом, сулившим счастливые перемены не только жениху, но и его родным.

Пока Текс с волнением готовился примерить роль младшего мужа, Ньюбет с не меньшим волнением предвкушал череду поистине золотых лет нежнейшей дружбы с особенным человеком из свиты а-мистера Далласа… Тогда он и предположить не мог, что золотоволосый рафинированный омега, которого не постыдились бы принять при королевском дворе, был связан с бандой Черного Декса, да еще так тесно; а вот Черный Джек (1) хорошо знал об этом, и, должно быть, посмеивался, готовя последнюю ловушку, раскидывая по прерии ядовитую колючую сеть, где навсегда запуталась отчаянная душа Тони…

Этот образ, некстати промелькнувший в голове, когда Ньюбет украшал гроб белыми розами, окончательно сразил его, и младший хозяин дома, выронив корзину с цветами, разразился отчаянными рыданиями.

Текс принял тяжелое решение, идущее вразрез с волей усопшего — Тони уже в бреду все твердил, что желает обрести последнее пристанище в Новом Орлеане, а не сгнить в куче навоза на проклятом ранчо «Долорес». Но именно здесь и пришлось рыть ему могилу — конечно же, не на скотном дворе, но в красивой роще, которая располагалась чуть ниже по течению реки Сан-Саба и служила тихим семейным кладбищем уже третьего поколения Сойеров.

Отвезти его на городское общественное кладбище Сан-Сабастана было бы плохим решением, особенно после того, как умирающий выставил прочь из своей комнаты патера, приехавшего дать ему духовное наставление, полагающееся всем грешникам, чья душа готовилась предстать перед судом Триединого.

— Уж лучше мои потроха сожрут в прерии голодные койоты, чем я позволю твоим чертовым когтям залезть ко мне в душу! Поди вон, преподобный, ты портишь мне воздух своими священными миазмами! — кричал дерзкий омега из последних сил, и патер, пятясь и бормоча себе под нос то ли молитву, то ли поношение, убрался прочь, уже трижды посрамленный в присутствии кого-либо из семейки Сойеров — на сей раз всех четверых.

Правда, прежде чем покинуть ранчо, патер Нотта-и-Джорно строго предупредил Ньюби о том, какими ужасными будут для них всех последствия якшания и кровного родства с бандитом и безбожником Дексом и воззвал к покаянию и отречению от греховной связи. Но понимания и повиновения в Сойерах так и не нашел и уехал прочь с постной миной и камнем за пазухой.

Подготовив место погребения, Текс с рабочими-бетами как раз подъезжал к дому на повозке с одной стороны, когда в воротах ранчо опять возник патер верхом на долговязом гнедом коне. На сей раз он приехал в компании шерифа и парочки ближних соседей, шапочно знакомых с Энтони Куином и решивших проводить усопшего в последний путь. Воспретить кому бы то ни было присутствовать на похоронах было не в обычае жителей Техаса, и Сойерам, скрепя сердца, пришлось смириться с не самой приятной компанией патера.

— Если он опять примется за свои проповеди, клянусь бычьими яйцами, лично обломаю об его голову вот эту вот лопату! — мрачно пообещал Текс в присутствии бет, не отличавшихся каким-то особым благочестием. Они тут целиком и полностью были на стороне молодого хозяина и согласно закивали:

— Да, мастер Сойер, а мы поучаствуем — подержим для вас эту преподобную Енотову Жопу! — осклабился один из них. Так Текс убедился, что остроумное и обидное прозвище патера, придуманное Ричардом, благополучно ушло в народ.

«Будет хоть чем-то его порадовать, когда встретимся…» — подумал он, старательно избегая вместо уверенного «когда» произносить даже мысленно неопределенное «если». Оставив повозку на попечение слуг, он поручил управляющему встретить и обиходить гостей, а сам спешно ушел в дом, переодеться и приготовиться к печальным проводам.

Но, стоило ему подняться на веранду, как его слуха коснулись чьи-то рыдания. Открыв дверь в гостиную, где решено было разместить гроб, Текс увидел несчастного Ньюби в слезах сидящего рядом с покойным на полу. Вокруг него были раскиданы в беспорядке белые розы, и лицо омеги было одного цвета с их лепестками…

— Ох, Ньюби… — Текс приблизился к нему и, опустившись на колени, привлек к себе, стремясь успокоить и утешить. У него в носу тоже защипало, уж больно жалко было и молодого Куина, и папу, впервые позволившего себе так открыто оплакать того, в ком уже было нашел для себя и единомышленника, и друга.

Пока оставалось время до выноса тела, старый а-Сойер пригласил прибывших выпить по рюмочке за помин души безвременно усопшего мистера Куина.

Не то что бы ему в самом деле хотелось пить или вести пустые разговоры — будь его воля, он бы сам сказался больным и полежал в постели пару деньков, чтобы Ньюбет за ним ухаживал, поил бульоном и кормил домашним суфле. Однако ж, стоило пришлому омеге с запахом весенних тюльпанов отдать богу душу, Ньюби до того расклеился, что попросту бросил вести дом, не говоря уж об исполнении прочих супружеских обязанностей. Вот и теперь, вместо достойной встречи гостей, закрылся в комнате с покойником и рыдает так, что на улице слышно…

«Ну, куда это годится? — расстроенно думал Джек и крутил свой желтоватый, пропитанный табаком ус. — Стыдобища, да и только… Сперва сын со свадьбой в такую передрягу попал, что не знаешь, как добрым людям на глаза показаться, теперь еще и муженек выкаблучивает! Сколько он этого омегу-то знал — без году неделя, а убивается по нему так, точно родную кровь потерял… Мало о нас слухов ходит, патер-то навел тень на плетень, Текса чуть ли не альфаложцем выставляет, а о Ньюби и вовсе ни весть что станут болтать… Ээээх, мистер а-Даллас, зятек вы мой ебаный! Да будь ты, проклятый, Далласом или Дексом, все равно, только не вздумай теперь на веревке повиснуть, пока это все херовое рагу, тобой заваренное, до конца не расхлебаешь!»

Оставлять патера, шерифа и почтенных соседей топтаться в гостевом доме в компании одного только управляющего и стаканов с шерри было неловко, и Джек скрепя сердце направился туда же, исполнять светские обязанности вместо своего омеги.

Не успел он войти, как патер Нотта-и-Джорно, в новом сюртуке еще больше похожий на злобного грифа, ткнул в него длинным сухим пальцем и прокаркал:

— Мистер а-Сойер, друг мой, вы знаете, я человек прямодушный и всегда говорю, что думаю… Кое-кто — тут он бросил взгляд на шерифа — считает, что я излишне суров с вашим семейством в дни, когда разразилось такое несчастье, я же полагаю, что сии несчастья — кара небесная, посланная господом ради вразумления заблудших душ! И Триединый велит мне быть правдивым, а не лицеприятным. Не мое дело угождать тщеславию и потакать грехам.

— Что вы хотите этим сказать, преподобный? — пробормотал Джек, ошеломленный этой обличительной речью. — И чего хотите от меня? Может, мы и попали в переделку, но судить — судить я бы погодил, нам ведь и самим пока ничего неясно. Вот еще и покойник в доме, давайте сперва похороним беднягу по-человечески, а потом уж о наших делах порассуждаем…

Краем глаза Джек видел, что шериф и соседи согласно кивают, поддерживая его позицию, и молчаливое одобрение придало ему сил; но патер и не подумал отступить: