А когда из уст альфаэро вдруг прозвучало неожиданное предложение о покупке ранчо в Монтане — этом благословенном и богатом на сочные травяные выпасы, горные леса и глубокие прозрачные озера краю — уже и а-Сойер вдруг воспрял духом, и впервые взглянул на мужа и не отвел глаз:

— Ты правда готов ради меня и… ребенка все вот так бросить и изменить? Тебе ведь не по нраву жизнь скотовода… ты хотел путешествовать, пересечь океан, показать мне Старый свет…

Тут ковбой вдруг сообразил, что, возможно, желание путешествовать он сам испытывал куда в большей степени, чем Ричард, вынужденный скитаться за пределами Техаса, где его жизнь подвергалась опасности, но где у него уже было все, что нужно для безбедной и сытой жизни богатого ранчеро. Если бы не капитан Коул, они могли бы вернуться в Ларедо и начать разводить там племенных лошадок из табуна Сойеров…

Вспомнив о родном доме, Текс ощутил вдруг такую щемящую тоску, перед которой померкло все, что до этого он искренне считал куда более важным и желанным. Да и поездка в Новый Орлеан не оправдала праздничных ожиданий ковбоя, превратившись из беспечного развлечения едва ли не в трагедию. Вот так же могло случиться и с Нью-Йорком — вдруг он покажется вовсе не таким уж сказочным и доставит ему новое разочарование?

Потому, когда Даллас так великодушно предложил ему вернуться к знакомой жизни, Текс вцепился в руки мужа и сжал их с такой силой, словно боялся упустить момент:

— Да, да, пожалуйста! Давай уедем отсюда, мне здесь все кажется чужим и странным, уж прости…

И, чтобы Даллас не передумал, Текс всем телом сделал движение ему навстречу и прижался лицом к его плечу, заново вбирая в себя кофейно-лимонный запах и тепло его кожи…

Видя, что Текс немного оттаял, Ричард перевел дыхание и возблагодарил всех существующих на свете богов и духов, за помощь в нелегкой битве за своенравное сердце любимого альфы-и-омеги. Он стиснул мужа в жадном объятии, зарылся лицом в его волосы, сходя с ума от знакомого аромата, по которому тосковал каждую ночь в пустой постели, и прошептал:

— Все для тебя, моя любовь. Для тебя и нашего малыша. Все, что хочешь, все, что пожелаешь, только не покидай меня больше. Не сбегай ни в прерию, ни в мечтания, ни в прошлое, ни в будущее. Живи со мной в настоящем, Текс, и я обещаю… обещаю… исполнить все, что сказал.

Губы нашли губы Текса, требуя поцелуй, преодолели легкое сопротивление — о, Ричард готов был поклясться, что оно было притворным, не сопротивление альфы, но чисто омежье кокетство! — и, наконец, муж сдался, его рот приоткрылся, пропуская язык альфы, позволяя многое, и обещая еще больше.

Настойчивый поцелуй мужа пробудил в душе Текса благодарный трепет, а в теле породил жаркую волну неутоленного желания, накопленного за все те дни и ночи, что они провели порознь. Но теперь, когда Даллас пообещал ради него отменить свои прежние планы и вернуть ковбою его привычный мир, у Сойера больше не было никаких причин уклоняться от близости со своим законным супругом. Одна мысль, одна единственная соблазнительная картинка, мелькнувшая перед внутренним взором Текса, заставила всю его кровь придти в движение, и он нетерпеливо потерся бедрами о бедра альфаэро, притягивая его к себе еще крепче и плотнее.

Что же, в наступившей беременности вдруг обнаружились и некоторые плюсы: теперь им можно предаваться любви, не тревожась о том, что наступят ее последствия — их ребенок уже жил внутри тела ковбоя, и самим своим существованием запирал изнутри тайные врата омеги для всех остальных претендентов. При мысли об этом, Текс счастливо улыбнулся — впервые с момента, когда получил заверения доктора о своем непраздном положении. Теперь, раз Ричи оставался с ним, будущее уже виделось Сойеру в совершенно ином свете, чем даже при сегодняшнем пробуждении. И то, что они опять начнут делить с мужем одну постель на двоих, вызвало у него нестерпимое желание тут же увлечь его за собой наверх и не отпускать от себя до самого ужина… а там и до следующего утра…

— Я… я очень скучал по тебе, Дики… Прости меня, я вел себя не лучше капризного ребенка… но обещаю, что впредь никогда не осмелюсь больше выставить тебя за дверь из нашей спальни… что бы ни случилось между нами… И ты, ты тоже пообещай мне, что не оставишь меня одного… — шептал он в перерывах между жадными поцелуями, радостно ощущая, как твердеет и наливается силой член альфаэро, прижатый к его бедру. Его собственное желание было столь же полным, и, если так пойдет дальше, то они набросятся друг на друга прямо здесь, в тесной кладовой…

— Идем наверх… Хочу, чтобы ты взял меня в сцепку… глубоко и надолго… — задыхаясь от томления, и буквально впитывая в себя ярко вспыхнувший аромат истинного, пробормотал он в шею мужа и, с трудом отстранившись от него, потянул за собой.

Нежная просьба вместе с заверениями в любви сорвались с губ Текса так просто и безыскусно, а дыхание и все тело ковбоя стали такими горячими, что Ричарда едва не свело с ума это новое проявление невинности, помноженной на зрелую страсть. Убийственное омежье очарование раскрывалось в своевольной натуре альфы, как привкус солнца в винном букете, и превращало Текса Сойера в самый желанный трофей, какого только мог пожелать хищник, подобный Черному Дексу. Этот хищник никуда не ушел, но, приручившись, спал до поры до времени, продолжая, впрочем, и во сне чутко сторожить свои владения и угодья.

Даже если бы Даллас не чувствовал бедром эрекцию Текса, он угадал бы степень возбуждения супруга по терпкому сливовому запаху, омега словно купал его в своем аромате, манил и дразнил…

Ричард перестал сдерживаться, зарычал, сгреб Текса в объятия и без особого усилия закинул на широкое плечо — этому приему обращения с пленниками он научился у команчей, да и сейчас немногим отличался от дикого охотника прерий, с пылающим лицом, горящими глазами и особым орудием, торчащим вперед и вверх, готовым вторгнуться в ждущее его тело.

— Идем! Черт возьми, мальчик, ты не знаешь, на что напросился… Я насажу тебя на член до завтрашнего утра!

Они в самом деле достигли спальни за считанные мгновения. Декс ногой распахнул дверь, стряхнул Текса на пол, втолкнул его в комнату и дал мужу кратчайшую передышку, пока закрывал замок и для надежности накладывал внутренний засов. Но Текс передышкой не воспользовался, со стоном нетерпения обхватил Ричарда за спину и впился в шею голодным поцелуем альфы, но с особенной нежностью омеги…

Кожа Сойера взмокла на спине и груди, пропитав ткань клетчатой рубашки, все его тело горело и плавилось от внутреннего жара, рожденного вспыхнувшим, как порох, желанием. Он едва не кончил, когда крепкие руки мужа подхватили его, словно теленка, и вздернули на плечи, и все еще с трудом глотал тягучий влажный воздух Луизианы, балансируя на острой грани, цепляясь ногтями за бока истинного, и заново помечая его губами и зубами. В висках стучали крошечные молотобойцы, а в самом центре груди бухал тяжелым колоколом сердечный набат, и волны от него расходились по всему телу, сообщая предательскую дрожь коленям и пальцам.

Покончив с дверью, Ричард с низким рычанием голодного хищника развернулся к нему и в два счета подтолкнул к широкой кровати, спрятанной за кисейным балдахином. Они обрушились на покрывало, как были, в одежде, и не размыкая объятий. Колено альфаэро властно вжалось между его бедер, в то время, как ловкие пальцы взламывали сопротивление узорчатой жилетки и прокладывали себе путь под ремень плотных штанов. Звякнула пряжка, Ричард одним резким движением выдернул полосу дубленой бычьей кожи из шлёвок, и Текс шумно втянул воздух сквозь сжатые зубы, когда край ремня чиркнул-таки по оголенному боку, как плохо наточенный нож. Но, когда Даллас остановился, чтобы проверить, не сильный ли там ожог, Сойер нетерпеливо притянул его к себе, выдохнув:

— Оставь… это не больнее, чем когда ты… когда ты не во мне… — и убедительно замкнув их губы в новом крепком поцелуе.

Руки Ричарда быстро и властно расправились со всеми прочими преградами, что мешали ему насладиться зрелищем обнаженного мужа, готового покорно принять его в себя. Текс откинулся на гладкий шелк покрывала, завел руки назад, вцепившись в деревянные рейки изголовья, слегка выгнулся и, подрагивая от нетерпения, раздвинул пошире бедра, дразня распаленного супруга видом собственного возбужденного члена и влажно поблескивающих тайных врат. Сильный и терпкий сливовый запах, смешанный с цитронной свежестью ромнеи и острой кофейной нотой, пьянил голову, а в животе все сладко сжималось и скручивалось от предвкушения быстрого натиска альфаэро и долгой любовной игры…