Но вот последние приготовления закончены, ритуальная фраза произнесена, отказ в примирении дан ими обоими, и…
Звук двойного выстрела оглушает Текса так, словно обе пули прошивают голову через уши, разрывая барабанные перепонки. Слух заполняет оглушительный звон, и все дальнейшее он может только наблюдать — и видит, как Ричард роняет пистолет, прижимает ладонь к груди и рушится навзничь на зеленую траву, как точно так же валится его соперник, как толпа гостей сперва подается вперед, раскрывая рты в немом вопле ужаса, и тут же отшатывается назад, будто волна от волнореза…
Кажется, он тоже что-то кричит, но не слышит себя, рвется вперед, стряхивает вцепившиеся в него руки, бежит к распростертому телу мужа, расталкивая праздных зевак, и, не добежав всего пары шагов, вдруг перестает ощущать опору под ногами, падает на колени, выставив перед собой руки, и плашмя ударяется о землю. Сердце частит на верхнем своем пределе, колотится где-то в горле, когда он привстает и отчаянно бросает себя к Ричарду, хватает безжизненно откинутую руку и, крепко сжав холодеющие пальцы, проваливается в абсолютный мрак…
— Ты виновен! Виновен в том, что погубил его! Погубил своего мужа! И теперь Тексис Сойер, твоя душа обречена гореть в неугасимом огне стыда и страдать от яда вины на веки вечные! Триединый проклял тебя! Триединый отрекся от тебя! — грохочет голосом патера Нотте-и-Джорно гулкий зловещий приговор, и Текс, брошенный нагим на колени перед алтарем со святыми дарами, горестно съеживается и роняет голову на руки, сплетенные в молитвенный замок.
— Прости… прости… Ричи… это моя вина… только моя вина… я каюсь… я горько каюсь в грехе гордыни… каюсь в грехе самонадеянности… каюсь, что не смог… не смог остановить тебя… Нет мне прощения… приговор ужасен и справедлив… — бормочет он, заливаясь бесполезными слезами и с трудом вдыхая спертый воздух, напоенный запахами разложения и смрадом горящей плоти.
Это горит его плоть: по лодыжкам, ладоням и предплечьям струятся вверх язычки жадного пламени, лижут и терзают кожу, оставляя на ней багровые полосы, прожигая до костей. Текс кричит в ужасе, но не может сдвинуться с места — он прикован тяжелой цепью к дну глубокой чаши, по стенам которой стекает со всех сторон густая горящая смола, и едкий горячий дым затекает ему в горло, вызывая спазмы и удушение…
…После нескольких капель лавровишневого настоя и энергичного растирания мазью из камфоры и эвкалипта, щеки Текса порозовели, сердце забилось чаще и ровнее, но юноша не приходил в себя. Он то беспокойно метался на кровати, то, горя от лихорадки, начинал нести чепуху, с упоминанием ада, чертей и пыток, то взывал к Триединому, то жалобно звал Ричарда, не сознавая, что муж рядом и сжимает его в объятиях…
— Я здесь, моя любовь, здесь… — твердил Даллас, целуя пылающий лоб Текса под взмокшими волосами, проклиная свое решение преподать супругу урок послушания с помощью жестокого розыгрыша. — Я здесь, я с тобой, я жив… успокойся, милый, все хорошо…
Наконец, после укола морфина, сделанного доктором бе-Робинсом, спешно привезенным Барнсами, Текс затих, жар спал, и обморок перешел в глубокий спокойный сон.
— Всему виной сильное нервное потрясение, — высчитав пульс пациента и прослушав его фонендоскопом, резюмировал доктор. — Но он молод и силен, организм у него крепкий, хоть нервы и чувствительные… Все будет в порядке, к утру он очнется и сможет встать на ноги, но я бы рекомендовал обеспечить ему полный покой по крайней мере на сутки.
Ричард покорно кивнул и позволил себе перевести дыхание…, но его волновал один вопрос, и он сейчас же задал его доктору:
— Скажите, мистер бе-Робинс… Это состояние… может быть связано с?..
— С беременностью? — с готовностью подхватил медик и улыбнулся во весь рот. — Конечно, может. Еще как может! Но чтобы убедиться, нужен более подробный осмотр, которому мы сейчас не будем подвергать вашего прекрасного молодого супруга.
Даллас так побледнел, что доктор испугался — не получит ли он прямо сейчас второго пациента, и поспешил добавить:
— Могут быть и другие причины, сэр… Например, общая перестройка организма из-за начала регулярной половой жизни. Альфы-и-омеги переносят его сложнее, чем представители «чистых» типов. В любом случае, жизни вашего мужа ничто не угрожает… просто поберегите его, будьте поласковее, и у вас не будет поводов для тревоги.
Ричард покачал головой, вздохнул и, поблагодарив доктора, препоручил бе-мистера Робинса заботам о-Марсдена. Сам же он попросил подать кофе, взял книгу и устроился у изголовья Текса, намереваясь остаться здесь до тех пор, пока любимый не откроет глаза.
Душа Текса еще долго бродила по самому дну адской долины, сполна испив чашу страданий, но Триединый все же сменил гнев на милость и обратил на нее свой взор…
-… и послал ангелов невинных и чистых, дабы привести душу согрешившую к утешению и даровать ей исцеление и покой… — слышался ему мягкий голос Ньюби, как если бы он вновь вернулся в прошлое, в свои восемь лет, и, лежа в постели, укутанный в теплое лоскутное одеяло, дремал, пока новый папа читал ему строки из Книги Мудрости.
Он и вправду ощутил, как его лица касаются маленькие ладошки и тонкие пальчики, и как над его бренным телом щебечут высокие чистые голоса — и огромное чувство благодарности затопило его до самой макушки, так, что глаза тут же переполнились влагой и она потекла по щекам прямиком в уши…
— Ой-ой! Смотли, смотли, Текси плачет! Дядя Текси, не плач, я тебе плинес вкусный пиложок… Пласыпайся же! Пласыпайся и пойдем сколее иглать! — заверещал один из ангелочков прямо у него над ухом, и Сойер окончательно вынырнул из адского небытия в мир, который едва не оставил, лишившись чувств у бездыханного тела мужа.
Запах конфет, сахарной ваты и сдобной выпечки мешался с едва наметившимися ароматами юных созданий, но тонкий цветочный букет отпрыска Тони нос Текса распознал безошибочно, раньше, чем смог убедиться в этом воочию. Он сумел хоть что-то разглядеть лишь после того, как с трудом проморгался и разлепил слезящиеся веки.
Прямо над ним нависла радостно улыбающаяся мордашка Дэнни, а сбоку, чуть левее, свет из окна застила другая, незнакомая, но столь же юная омежкина физиономия.
— Где он?.. Куда унесли Ри… твоего отца? — тревожно спросил Сойер у Куина-младшего, приподнявшись на локтях и ощущая, что тело едва его слушается, как будто сверху на нем лежит не одеяло, а слой мокрого песка. В глазах ощущение было схожим, а во рту… фууу. туда будто отряд рейнджеров нужду справил.
— Моего отца никто не уносил. Его самого унесло куда-то, но он нам обещал, что скоро придет. — дерзко ответил Дэнни. Теперь он бесцеремонно оседлал живот Текса и покачивался на нем, вообразив, что это лошадка и стуча острыми детскими пятками ему по ребрам.
— Да-да, мистел Даллас сколо плидет, он плосил нас плоследить за тобой, мистел Сойел… — радостно проверещал приятель Дэнни, во рту которого явно не хватало нескольких молочных зубов, из-за чего у него не выходило правильно выговаривать букву «р».
— Так он что… жив?! — воскликнул Текс, рывком приподняв верхнюю часть непослушного тела. Дэнни не ожидал от своей «лошадки» такой резкой «свечки» и опрокинулся на ноги ковбоя, а его приятель так и вовсе спрыгнул с кровати и помчался куда-то с криком:
— Мистел Сойел отклыл глаза! Мистел Сойел плоснулса!
— А ты с чего это решил, что он умер? — в точности копируя ироническую интонацию своего папы, спросил маленький о-Куин-Даллас, недовольно слезая с постели. — Мой отец не умер, это он пошутил так над тобой. Они с дядей Чарли любят шутить.
Если бы сейчас Текс услышал, как с его кровати на пол с грохотом рушатся камни, он бы не удивился — именно такое чувство облегчения посетило его, когда ребенок, которого он по глупости и гордыне своей уже успел невзлюбить, будто врага, принес ему столь утешительную весть. Откинувшись обратно на подушку, он закрыл глаза и горячо возблагодарил Триединого, повторив ему все свои обеты. Потом снова взглянул на Дэнни и как можно мягче спросил его:
