***

Вероятно, это одно из самых странных судебных заседаний, на которых бывал Тони Старк. А бывал он на многих.

В Город Ангелов им всем так и не дали въехать — въезжать и выезжать могут только горожане. Прислали к мотелю рядом с кафе белый старый «Роллс-Ройс» с водителем в белом костюме. Увезли всех троих в скучное здание на границе города и пригорода, в белый параллелепипед с маленькими окошками, ничем не примечательный внешне.

Странности уже не удивляют — ни то, что Наташа и Локи никого не извещали о выбранном мотеле, ни то, что внутри белого параллелепипеда и окна были расположены как-то иначе, и был он изнутри больше, чем снаружи, и вообще, помещение, в которое их привели, напоминало скорее зал ожидания Международного аэропорта Лос-Анджелес. Только без рядов кресел: много света, белого цвета и пустоты, а посередине этой пустоты — белый же овальный стол, очень длинный. Пеппер заказывала похожий для конференц-зала.

Трое на одном конце стола — и трое на другом. Их пёстрая троица напротив двух мужчин в белых костюмах-тройках и приходящего-уходящего с картонными папками вроде-бы-секретаря, в белом костюме попроще. Дуэт чем-то даже похож друг на друга, только один повыше, потоньше и в очках. Не похожи на «местных» — какие-то инородные, какие-то наёмные сотрудники. И материалами «дела» шелестят как-то безучастно.

Тони сидит смирно и тихо, гоняя из-за одной щеки за другую лимонный леденец. Смотрит то на «главных», то на стену, куда стрекочущий доисторический кинопроектор транслирует неведомо откуда взятую — из каких-то специальных архивов учёта самоубийц — цветную запись смерти Локи.

Действительно, выглядит очень храбро и очень тупо.

Наташа туда даже не смотрит — встречает и провожает взглядом секретаря и крутит под столом в пальцах зажигалку. Локи сидит так прямо, будто проглотил собственный скипетр, выставив вперёд подбородок, и его шея кажется ещё синее и темнее, чем обычно. Ещё страшнее.

— Намерение умереть было явным, — наконец заключает один.

— Позвольте. — Локи поднимается, всё такой же прямой. — Я рассчитывал переродиться после достойной смерти настоящим асгардцем, а не подкидышем. Истинным сыном Одина. Я вообще не смертный, понимаете? Я не католик, не протестант, я не…

— Конфессия в этом месте не имеет значения, — очкастый кивает на дверь, за которую ушёл секретарь. — Вот он, к слову, мусульманин.

— Имеет значение, как вы умерли, господин Лафейсон, — подхватывает второй. — Вы знали, что умрёте. Ваш брат уже был спасён, фактически вы не жертвовали жизнью ради него.

— Я жертвовал жизнью ради обретения новой сущности, использования её против безумного титана и, следовательно, ради спасения человечества!

— И собственного величия.

— И собственного величия, — со вздохом соглашается Локи. — Но я не думал, что я умру совсем. Я не должен был.

— Свидетельствую, — Наташа поднимает руку, очень осторожно. — Эта зелёная гнусь ни за что бы не лишила себя жизни без уверенности в том, что это будет выгодно.

— Видите? — Локи радуется. — У меня есть свидетели.

Тони поддерживает, как и обещал; но эти двое занудны донельзя. Они перекручивают гибель Локи раз за разом, и Локи всё бледнеет, ощущая, что поездка была бесполезна, и Наташа прячет нос в подаренный шарф.

Локи утверждает, что он бог — но его просят доказать это, а магия тут не работает. Потому что в посмертии самоубийц не бывает чудес. Как сыра в чизбургерах.

Дело пахнет керосином — и Тони, как бывало в таких случаях при жизни, поднимается раньше, чем мысль успевает оформиться до конца.

— Ведь всё пошло не так после его смерти, — говорит Тони и победно смотрит на главных. — Потому что это было самоубийство грандиозных масштабов. Феерическая тупость. Просчёт от бога. Ваша матрица сбилась именно поэтому: Локи Лафейсон умер — и внедрился в неё подобно злокозненному вирусу, мешающему работе тонко отлаженной системы.

Взгляд у Локи — просто залюбоваться какой охреневший. И обиженный. Мол, мне и так плохо, а ты меня ещё и винишь во всём, скотина.

Но Тони уже не остановить.

Он расхаживает по залу, пёстрый от луча проектора. Он всё решил, вот секунд двадцать назад решил, всё придумал — как только вспомнил, как расклеившийся Тор говорил, что уже не скорбит по брату и не ждёт чуда, но подозревал каждую тумбочку, о которую бился мизинцем ноги, в том, что она — Локи, сменивший облик.

— Все беды случаются из-за него — так отправьте его в мир живых. Сотрите вирус. Ваша автоматическая система распределения самоубийц и героев восстановится, а уж там с ним разберутся.

— Вы можете дать гарантии?

— Я могу дать гарантии, что если этот змеёныш отправится вон, я не достану до печёнок ваше начальство и не напишу, что я — Железный Человек, величайший герой Земли, превративший вот это, — Тони указывает через плечо на Таноса с записи, — в кучку пыли ценой собственной жизни. И что я должен потягивать коктейли на пляже собственного дома в загробном Малибу за такие-то заслуги. И что я…

Очкарик приподнимает очки, закрывает глаза и трёт переносицу.

— Мы вас поняли, мистер Старк. То есть вы предлагаете сделку.

— Я предлагаю сделку.

У Наташи во взгляде написано матерное русское слово. Даже, возможно, два — по одному в каждом глазу.

Локи просто молчит. Напряжённо и неверяще.

Другой «главный», который без очков, молча ставит на стол чернильницу, чёрт знает откуда взявшуюся, протягивает в сторону Тони длинное белое перо — и Тони идёт вдоль стола, к ним. Долго листает предложенные бумаги, вчитываясь в мелкий шрифт.

— Не надо, — подаёт голос Локи, когда Тони обмакивает предложенное перо в чернильницу.

Не то чтобы уверенно и твёрдо, но попытка ценна.

— Я делаю это не ради тебя, — Тони хмыкает и ставит подпись.

…И ничего как будто не происходит. Ни тебе вспышек света, ни серпантина и конфетти, ни золотой лестницы вниз прямо из пола этого местного вокзала Кингс-Кросс.

Только проектор перестаёт крутить запись, и всё становится совсем белым, холодным и скучным.

Очкарик вздыхает.

— Мистер Локи Лафейсон, ваше дело закрыто и подлежит утилизации. Вы восстановлены во всех прежних правах с этого момента. Обратная виза будет оформлена в течение часа. Через три часа — отправление из Международного хаба Города Ангелов. Пункт прибытия — Лос-Анджелес, там вас встретят…

— Минутку. А моя просьба? — перебивает Наташа. — Вы рассмотрите мою просьбу?

— Мисс Романофф, мы делаем всё, что возможно. Сделка является вполне прецедентной и правомочной в сложившихся непростых условиях, но…

— Что — но?

— Оспорить статус покойного можно лишь с его собственного согласия.

— Так позовите его и спросите.

— Мы не имеем права напоминать утверждённым кандидатам в ангелы-хранители об их смертной жизни и передавать послания от бывших знакомых и родственников. Мистер Максимофф должен сам изъявить своё желание вернуться до утверждения его на определённую вакансию ангела-хранителя.

— А он знает о такой возможности?

В ответ повисает красноречивая пауза.

— А когда утверждение? — уточняет Тони.

— Через двенадцать часов и сорок семь минут, — любезно отвечает тот, что без очков.

Наташа рассеянно кивает и молчит. Надежды всё равно что нет — обычное дело для этого места. Тони не думает о том, что только что — как бы ради противного Локи — второй раз пожертвовал собой. Возвращается к тому концу стола, где одиноко сидит Наташа, успокаивающе кладёт ей руки на плечи. Локи — уже в дверях, немного потерянный и совсем чужой, потому что почти живой.

Но он всё-таки оборачивается.

— У меня ещё три часа? — уточняет он у главных.

— Да.

— Оставил бы тебе эти жизнерадостные очки, Старк, — с притворной горечью вздыхает Локи, — но это, если честно, единственный подарок от души, что я получал за долгие годы, и я оставлю его себе. И сказал бы, что полюбил вас за время нашего путешествия — но в любовь играют дети.