— Вы вообще в курсе, что в чизбургере должен быть сыр? Он поэтому и называется так — чиз-бур-гер. Чи-и-избургер. Эй! Слышишь, что я говорю?

Тони Старк щёлкает пальцами перед серым и унылым лицом служащего забегаловки. Кивает на разобранный бургер: вот тощая котлетка, вот соус, вот булочка, а сыра нет.

— Ваше мнение очень важно для нас, — заученно отвечает парень.

— А для меня важен сыр в моём чизбургере.

— Сыра нет. Заходите завтра.

Тони сдвигает очки на кончик носа. Смотрит на парня поверх них — но и без затемнённых линз тот остаётся серо-бесцветным. Лицо, глаза, мятая футболка, форма с козырьком.

И следы от лезвий вдоль вен — а, ясно, как он умер. Они все такие серые, кто ушёл от кровопотери.

— Я хожу к вам… сколько, месяц? Сыра никогда нет.

Парень молча пожимает плечами и уходит от столика. Бургер так и остаётся лежать перед Тони.

У них никогда нет сыра, а ведь всё, чего теперь хочет Тони — проклятый чизбургер. Чёрт бы с тем, что здесь всегда пасмурно, что кругом эти неживые лица, с тем, что у него самого по всей правой половине тела змеится ветвистый, как молния, ожог, и пальцы чёрные, и сам он мёртв. Без разницы, что все дни тут одинаковые и им потерян счёт, что он больше не супергерой, не миллиардер и не филантроп. Плевать, что его определили не туда, куда он заслужил — нет сил ввязываться во всю эту потустороннюю бюрократию, Тони Старк слишком устал при жизни.

Обратной дороги нет, так что он просто хочет чизбургер. И лечь спать: здесь, в посмертии для самоубийц, можно спать. Даже снятся цветные сны, и живые люди, и Пеппер, и Морган, и Питер иногда. Лезет со своими обнимашками.

Поэтому здесь можно существовать. Хотя здесь всё такое же, только немного хуже. Хотя у самоубийц, к которым по ошибке причислили Тони, не выходит улыбаться — не очень-то и хотелось.

Пуговица с поношенного пиджака чуть не попадает в стакан кофе, когда Тони собирает бургер обратно.

Кофе растворимый.

Котлета грустная, как песня «Джой Дивижн».

Сквозь открытое грязное окно забегаловки в еду летят песчинки.

— Приятного аппетита.

— Пошёл нахер, — вежливо и совершенно автоматически отвечает Тони без улыбки.

Кусает бургер.

И давится.

— Как тебя разделало, величайший защитник Земли, — елейно произносит Локи, усаживаясь на драный выцветший диванчик напротив. — Вот что бывает, когда смертные хватаются за то, что им не положено.

— А у тебя на шее на редкость гейский шарф.

— Для меня гендер, как это у вас говорят, не имеет значения.

— Это не настоящий шёлк, ты знаешь?

— Всё равно не надо трогать его своими грязными пальцами!

Тони смеётся — без улыбки выходит странный, душно-гортанный смех. Убирает руку, так и не дотронувшись до нежно-зелёной узорчатой дешёвки. Неужели на том свете есть китайские мастерские?

Хотя Локи весь одет чёрт знает во что — подделка, китч, даже моль жрать не станет. Может, хорошая одежда и средств для укладки волос для него тут так же недостижимы, как чизбургер для Тони.

А ещё трикстер без улыбки смотрится странно и жалко. Супергерои без улыбки бывают, а Локи — нет.

— Забавно, что мы с тобой в одном положении. Так рад видеть тебя здесь, бог Локи из Асгарда.

— Ты мне поможешь, Железный Человек, — заявляет он, как будто не растерял бравады. — Я тут по ошибке. И должен выбраться.

Просьба о помощи, конечно, своеобразная. Но бургер-ничтожество становится намного вкуснее, когда причисленный к самоубийцам мёртвый бог просит о помощи.

— Эт ш чего ш ты вжял? — всё так же вежливо интересуется Тони.

С набитым ртом.

— У тебя ведь не было соседа по квартире?

— Нет. Возвращённые к жизни после щелчка не торопятся сдохнуть во второй раз.

Локи молча выкладывает на стол копию договора аренды комнаты.

Соседней комнаты.

***

— Будешь моим свидетелем.

— Дожили. Или доумерли. Жаль, что не в суде против тебя, — бурчит Тони, усаживаясь за руль своего драндулета.

— Радуйся, что не на свадьбе. У русских свидетели ещё на свадьбе бывают.

— Хотел бы снова встретить русскую? Скучаешь?

— Упаси Всеотец, только не её, — Локи закатывает глаза и ищет ремень безопасности.

Ремней нет. Они здесь не имеют смысла: умереть во второй раз нельзя, а в понятие «всё немного хуже» входит битьё лбом в стекло.

— Твой древний «Форд» — ужасная машина, — резюмирует Локи и пытается причесаться перед пыльным зеркалом заднего вида.

— Все машины после смерти становятся «Фордами», ты не знал?

— Говорю же тебе, Старк — это большая, большая ошибка, что я оказался в этом… чистилище для смертных. Как это вообще получилось? Как меня приняли за смертного?

— Возможно, это передалось воздушно-капельным путём. Видишь ли, смертные на тебя чихали, — объясняет Тони, поворачивая ключ зажигания.

«Фордик» тарахтит. Локи тоже что-то там тарахтит себе под нос. Главное, чтобы автомобиль завёлся, а Локи — нет, думает Тони, потому что спорить с этим негодяем до пункта назначения не хочется вообще. Впрочем, делить с ним вечность в одной серенькой маленькой квартирке хочется ещё меньше.

Тони удивительно живописно воображает, как открывает ванную комнату поутру — а там Локи чистит зубы, гаденько плюётся — так, что брызги летят на зеркало и застывают белыми мухоморными крапинками — и с клокочущим звуком полощет горло, одновременно напевая какую-нибудь попсу.

Его передёргивает — ровно в тот момент, как «Форд», подумав, трогается с места.

— А мы доедем до Западного побережья?

Локи ёрзает на месте, оглядывается с пренебрежением. Трогает пальцем освежитель воздуха, который издевательски попахивает сосновой свежестью — будто в домике у озера среди леса, только, конечно, хуже. Лезет в бардачок и никак не может закрыть дверцу снова.

— Старк, почему молчишь?

— Думаю, врать богу обмана — это грех или наоборот. И совру ли я, если скажу, что доедем.

— Ты вроде как искусный механик, — небрежно бросает Локи и начинает перебирать аудиокассеты, не поднимая взгляда.

Тони качает головой.

Такого в его жизни давно не было: завернул домой, собрал рюкзак, кинул на заднее сиденье, сел и безответственно поехал куда глаза глядят. Прочь из этого серого квази-Нью-Йорка, вдаль по шоссе, на Западное побережье: Локи убеждён, что «здешних главных», к которым у него убедительный разговор, надо искать в Городе Ангелов. Честно, Лос-Анджелес тут так и называется. И, говорят, там места уже не для самоубийц. Вроде как именно туда и должен был попасть Тони Старк — на вечный праздник, уготованный тем, кто пожертвовал собой.

— Может статься, там и солнце сияет, — бубнит Локи, рассказывая что-то про Город Ангелов. — И есть чизбургеры с сыром.

— И шарфы из кашемира и шёлка, а не из туалетной бумаги с люрексом?

— Ты неотёсанный, — бросает в ответ мёртвый бог.

Наверное, выглядит со стороны декадентски или артхаусно. Плохо, в общем, и странно. Но Тони чувствует себя почти нормально: вся его жизнь была гораздо страннее.

Надо просто избавиться от Локи, и снова будет покой, и будут сны про дом по ночам. В задницу вечные праздники.

— «Джой Дивижн», — читает Локи на торцах кассет. — «Джой Дивижн». Ещё «Джой Дивижн». А есть что-нибудь не такое мрачное?

— А то что, захочется покончить с собой?

— Или хотя бы хорошее. Чайковский. Григ. Адан?

— Они были в бардачке, когда я купил эту тачку. Потом нашёл одну кассету «Эй Си Ди Си». Обрадовался… если так можно сказать. И через несколько дней уронил её в дыру под сиденьем.

— У тебя дыра под сиденьем?!

— Я её заварил. Я ж искусный механик. Не бойся, не провалишься.

Локи одаривает Тони красноречивым взглядом. Находит наконец кассету другого исполнителя и после недолгих проб и ошибок вставляет её в магнитолу.

Наблюдать за тем, какой Локи жутко гордый, самостоятельный и безнадёжно несведущий в устаревшей технике — одно удовольствие. Впервые хочется улыбнуться, но уголки губ не поднимаются, так положено.