Через несколько аккордов лицо Локи кривится.

— Что это?!

— Цыганский панк. Группа «Гоголь Борделло», — поясняет Тони.

— Ладно, — решает Локи, морщась и придерживаясь за ручку над окном. — Хотя бы звучит весело.

Ну и пусть этот «Форд» вот-вот развалится.

Приятно, оказывается, просто ехать вдаль по пустому шоссе под бодрую музыку, не думать о завтрашнем дне и надеяться на скорое избавление от недовольного асгардского недоразумения.

Тони даже не понимает: он с самой смерти ни на что не надеялся.

***

Локи хочет ехать без остановок — но Тони наотрез отказывает.

— Мы будем останавливаться в мотелях, — говорит он в первый же вечер. — Я буду спать.

В самом деле, после смерти нашлось что-то хорошее. И вечная невесёлая шутка про «высплюсь в гробу» оказалась вполне себе правдой.

Тони согласен ехать с Локи хоть к дьяволу на рога, только чтобы там рассмотрели его жалобу. Отослали его из монотонного загробного покоя Тони. Вернули обратно, к Тору.

Может, тот с расстройства похудеет снова.

Но вот не спать Тони не подписывался, и поэтому ночью они тормозят у первого попавшегося мотеля. Что на том свете есть мотели, конечно, удивительно; но в отличие от того, что на том свете есть ещё и Локи, это приятное удивление.

— Вам один номер? — спрашивает администратор, и Тони убеждает себя, что это у него родимое пятно такое на правом виске.

— Один с двумя кроватями, — отвечает он.

— Может, я не хочу спать с тобой в одном номере, — встревает Локи.

— У меня на это три причины, — заявляет Тони, забирая ключ. — Во-первых, я тебе не доверяю и хочу следить за тобой. Во-вторых, я храплю. В-третьих, я хочу, чтобы ты страдал от того, что я храплю.

— Но…

— Ты вообще готов поселиться со мной в одной квартире. Наслаждайся репетицией, соседушка.

Вообще, конечно, Тони надеется, что Локи вырубится зубами к стенке, пока он в душе. Точнее, в общей ванной, одной на этаж, с мерзким зеркалом на стене. Когда ходишь одетым, спишь одетым, в собственной ванной видишь себя в зеркале не ниже шеи — всё в порядке, а тут приходится вспомнить: реактор погас. Можно сколько угодно стучать по нему пальцем, но но не загорается голубым светом — хотя Тони вроде дышит.

Всё не по-настоящему и зря.

И в такие моменты Тони кажется, что всё, что в его жизни и последующем существовании было не зря, по-настоящему и правильно — это рождение Морган и щелчок. А в остальном он делал что-то не так, мог лучше, мог раньше… Мог.

Поэтому он застревает в душе надолго. Стоит там в темноте напротив немого зеркала, стучит себя по груди, дышит и слушает механическое сердцебиение — а света нет. Потом, поняв, что воцарилась тишина, Тони натягивает футболку и спортивные штаны и возвращается в номер.

Локи не спит. Сидит полуголый у окна, в брюках с кривыми стрелками и со своим ужасным шарфом на шее. Тихий, хотя весь день ему что-то было не так: то сиденье продавленное, то в салоне душно, то ветер в окно дует слишком сухой, то дикция у вокалиста кошмарная, то пейзаж печальный, то «давай я расскажу, какой Тор был тупой в детстве, в отрочестве и в юности».

— Надо было брать отдельные номера, — вздыхает Тони.

— Мне здесь нравится, — внезапно отзывается Локи. Совершенно невпопад.

— А я ждал, что ты продолжишь ныть и сейчас. Найдёшь чистилищных клопов в постели, например. Или матрас окажется жёстким. Или…

— Нью-Йорк — ужасный город, Старк. Манхэттен — особенно. Всегда напоминал мне о том, как вы разгромили мою армию и как провели меня в наморднике по улицам под конвоем, и рядом шёл мой блистательный горделивый брат. А тут — лучше.

Тони подходит ближе. Выглядывает в окно: какое-то заросшее поле, пыльное безлюдное шоссе, высоковольтная линия, мелкие звёзды на небе. Ничего выдающегося.

— А ещё ночь, — добавляет Локи. — Ночью всегда лучше. Кажется, что утром поднимется солнце.

Тони ничего не переспрашивает. Молча отходит, кладёт на тумбочку затемнённые очки и вдруг думает: солнца и правда не хватает.

Но Локи, кажется, истосковался по нему сильнее.

***

Следующий день в дороге проходит более или менее мирно — по крайней мере, Локи изучает творчество «Джой Дивижн», не оценивает его высоко, но и не задаёт лишних вопросов. Тони один раз чуть не нарушает непрочный мир, предположив вслух, что они всё-таки в аду и Локи тут законно, потому что язычник.

Локи снова молча показывает ему договор аренды. Так и носит его, зараза, за отворотом своего невозможно-зелёного подвально-китайского пиджака, аккуратно сложенный. Как главный аргумент.

Пустое шоссе вьётся вдаль среди неухоженных полей и одиноких мрачноватых ферм. Городов тут не так уж и много, поездка не похожа на аналогичную в мире живых — и это даже интересно. Точнее, безумно интересно: Тони не может вспомнить, когда он вот так ехал куда-то, а не летел в костюме или на самолёте.

Во втором мотеле оказывается сносный бар с бильярдом, и Тони решает, что на ночь можно выпить. Хочет сделать это один — но смотрит в спину уже развернувшемуся Локи и вспоминает, как грустно вчера пялился в окно трикстер, оставшийся тут без улыбки и своих золотых рожек.

— Я угощаю, — говорит Тони опрометчивые и волшебные слова.

И, хотя бар всего лишь сносный, в виски не то что камни не кладут — лёд забывают, а выбор закуски представлен сухариками со вкусом сыра и сухариками со вкусом ничего, к двум часам ночи Тони вспоминает Наташу.

Точнее, то, как Наташа сказала всем Мстителям, что диснеевский Винни-Пух — вообще «не то», а Ванда её поддержала, и они нашли и включили советский мультфильм с субтитрами. Там Винни был не одинок в своём завоевательном походе к Кролику — взял с собой Пятачка, а ещё была замечательная фраза. Эту фразу — и интонацию — Тони запомнил, и она часто всплывала у него в мыслях на всяких вечеринках.

«И они посидели немного, а потом ещё немного…» — и вот напротив судорожно пытается улыбнуться пьяный всклокоченный Локи. Пиджака на нём нет, рубашка расстёгнута, но шарф по-прежнему на шее.

Он рассказывает что-то Тони, так, будто Тони его приятель — а Тони катает в ладонях полупустой тёплый стакан и думает о множестве вещей сразу. Вспоминает, как они когда-то постоянно сидели «ещё немного» с Роуди; как понравился Морган советский большеголовый Пятачок; впервые задумывается о том, что Локи не фокусничает, никого не пародирует, не меняет внешность — и набрался вовсе не как асгардец.

Ах да: он ещё пытается слушать Локи, который говорит о своей смерти. Потому что Тони должен подтвердить перед «главными»: Локи не смертный, Локи не планировал покончить с собой, Локи вообще-то хотел переродиться — или хотя бы пожертвовать собой ради брата, но раз это не засчитали, он возмущён и требует обратный билет.

— Всё логично, — отвечает Тони после исповеди, умудряясь даже ответить абсолютно в тему. — Кинуться с ножом…

— С кинжалом, — Локи важно оттопыривает указательный палец.

— …с какой-то маленькой ковырялкой на титана с двумя Камнями Бесконечности в Перчатке — это реальное самоубийство. Я не могу назвать это иначе. Эти «главные» не вернут тебя в мир живых. Или там в Асгард. В общем, оба готовимся к худшему.

Настроение у Локи заметно портится. Он лениво машет рукой, заказывая ещё виски.

— «Жить» с тобой — это ещё не худшее, — философски замечает он, по-мидгардски показывая пальцами кавычки. — Мы знакомы, Старк…

— …не сказать, что это приятное знакомство…

— Неважно. Мы знакомы, и ты славный смертный, заноза в заднице богов и титанов, и ты знавал моего брата. У тебя ожог от могучего артефакта, он не может быть уродлив. Я соседствовал с музыкантом, у которого всё лицо было собрано по кусочку, и он бренчал целыми днями на двух струнах, и хрипло сипел бессвязные слова. Соседствовал с японским писателем — он гордился собой, но дурно пах. Сеппуку дурно пахнет, знаешь ли. Ещё однажды выпивал с этим… такое смешное имя… Хемингуэем. Виски капал у него сквозь подбородок.