— Бе.

— О да.

— Но книгу я у него всё равно бы подписал, если б встретил. И если б она у меня тут была.

Тони замолкает и допивает виски. Наблюдает за Локи, качающем головой в такт «Иммигрантской песне», звучащей из магнитолы бармена.

А ведь Локи торчит тут вообще невесть сколько.

— Нам что-то виски не несут, — Локи заговаривает только тогда, когда стихает музыка. — Пойду и сам возьму. И заодно спрошу, что это играло.

— Понравилось?

— Пожалуй, это сносно. Но после этой порции пойдём спать, Старк.

***

— Мне вот стало просто интересно. У вас в Вальхалле есть похмелье?

— А, это и есть похмелье.

— Похоже, нет… Нужно было у вас устраиваться на вакансию славного воителя, — Тони трёт висок чёрными пальцами, крутя руль одной левой и фокусируясь на дороге.

Как бы они вчера хорошо ни посидели, разовая акция — одно дело, а постоянно отираться бок о бок с Локи и даже задерживаться с ним на пару часов дольше в мотеле не хочется. Со всем этим стоит разделаться побыстрее.

А дорожных служб тут тоже не хватает, но это и к лучшему. Можно тихонечко посасывать пиво за рулём на пустом шоссе и приходить в себя. Локи отказывается от алкоголя; он просто ткнулся совсем не наглой мордой куда-то над бардачком, так и лежит, иногда извергая тихие неуверенные проклятия.

— Возможно, это и вправду ваш ад, — бормочет он. — Тогда я потребую моральной компенсации. Как это, нет солнца и приятных тканей, но есть похмелье и Энтони Эдвард Старк…

— Ты сам меня нашёл.

— Это было возмездие, Старк? Когда ты меня спаивал?

— Зачем же такие громкие слова? Просто маленькая месть.

— Возмездие, — угрюмо настаивает Локи и пытается причесаться одной рукой.

Он ещё ни с кем так не напивался здесь, с тех пор, как способен напиться — ни одна мёртвая душа не согласна была поить его в дрова за свой счёт. Даже Хемингуэй. Локи как-то удивительно быстро прощёлкал начальное пособие, работу так и не нашёл — и, как признался вчера по пьяни, теперь то ошивается с богемой, пользуясь своим безграничным обаянием, то подворовывает по мелочи — ловкость рук и никакой магии.

Похоже, это место настолько лишено всяких чудес, что даже боги теряют силу. А этот ещё не приспособлен ни к мидгардской жизни, ни к мидгардской смерти.

Испытывать к Локи сострадание как-то уж совсем не хочется, но Тони ничего не может с собой поделать.

Локи становится чуть менее несчастным после полудня — когда Тони останавливается у заправки с маленьким магазинчиком. Трикстер, весь из себя такой английский джентльмен, важно выбирает в расползшихся коробках на прилавке кассету «Лед Зеппелин» и ещё пакетик леденцов, а потом, бледнея, шарит по карманам и выскребает мелочь перед кассиром.

Тони оплачивает покупку, влезая вперёд, потому что знает: Локи не попросит сам, а потом будет вздыхать и кукситься всю дорогу. Задумывается мимоходом, что здесь до сих пор в ходу кассеты — а может, так и будут всегда. Наблюдает, как Локи вскрывает своё приобретение, разглядывает вкладыш со списком песен, а потом высыпает леденцы в карманы пиджака и протягивает один Тони, уходя к машине.

Тони кивает, шуршит фантиком, кладёт леденец в рот и вставляет заправочный пистолет в бензобак. Заливать до полного; можно посидеть в машине, а не дышать парами.

Леденец лимонный.

Когда он покупал Морган похожие пакетики с разноцветными леденцами — не потому, что они дешёвые, а чтобы в машине не укачивало — она отдавала лимонные им с Пеппер. Потому что кислые. И щедро разрешала взять «какие-нибудь вкусные». Сама всю дорогу причмокивала апельсиновыми, и ими сильно пахло в салоне, и Тони то и дело выковыривал из-под сиденья прозрачные фантики…

Откуда раздаётся грохот, он не понимает.

— Старк, — укоризненно качает головой Локи, засовывая кассету в магнитолу. — Там из колонки что-то льётся. Наверное, этот, бензин.

***

Многие, оказывается, так делают: задумываются, трогаются с места, отрывают шланг от пистолета. Обычная история.

Но лучше бы, честно говоря, за это тут просили компенсацию деньгами.

Тони сидит в грязноватом «офисе» заправки над толстенной большой тетрадью. Крутит в пальцах ручку и отвлекается даже на мысли о ней: вот, ещё один плюс посмертия, пальцы хоть и чёрные — а прекрасно слушаются. Ещё он думает о том, что тут не хватает жужжащей мухи, бьющейся в запылённое стекло, и считает круги от чайных и кофейных кружек на клеёнчатой скатерти.

За окном Локи трясёт неуложенными патлами, сидя в автомобиле, и оттуда неприлично громко играет «Иммигрантская песня». За рулём был не он, не ему и отвечать за это.

Вместо оплаты тут действительно просят ответа — честного, на очень простой и слишком сложный вопрос.

«О чём Вы думали, когда это случилось?»

Что писать?

Что они вообще имеют в виду?

О чём думал Тони, когда он щёлкнул пальцами?

Да нет же. Когда остановился тут с похмелья, не заглушил мотор, поехал и выдернул шланг. И сломал пистолет.

Написать «Вспоминал о своей маленькой дочке»? И вот так, за одну строчку, — отпустят?

Лучше бы взяли деньгами. Как-то трудно это всё.

Тони воровато осматривается — как студент, планирующий достать на экзамене шпаргалку, нет, даже как школьник — и перелистывает несколько страниц, заглядывая назад. Он же не списывает. Он планирует вдохновиться. Понять, как это делали десятки его невезучих предшественников.

— «Увидел своё отражение в витрине. Подумал, что смотрелся в гробу как силиконовый урод, если меня вообще собрали», — читает Тони шёпотом, почти беззвучно двигает губами в тишине. — «Не знаю, кто забрал мою собаку. Нужно было сначала кому-то ей отдать. Почему-то здесь нет собак». «На заправке были одни мужчины, и я вспомнила, как Милли говорила мне, что мужчин на свете много — а их и правда много». «Надо было кинуть в Стива Роджерса этот сэндвич с арахисовым маслом, тогда мы оба бы засмеялись»…

Тони поднимает очки на макушку и жмурится, несколько раз подряд, до пятен перед глазами.

Перечитывает запись всю. Полностью. В голос, не думая, что заправщик или кассир могут зайти.

«Надо было кинуть в Стива Роджерса этот сэндвич с арахисовым маслом, тогда мы оба бы засмеялись. Мне сейчас жаль, что я редко смеялась. Сдерживала себя, когда хотелось. Потому что этот индюк Росс мог обидеться и сделать условия договора ещё более невыносимыми. Потому что Тони и так был напряжён. Потому что мне казалось, что хуже уже не будет, и я сама не хотела смеяться — а было над чем.

Хотя бы над тем, что я переписываюсь с енотом. Над шутками Роуди. Над Стивом, который перестал следить за языком и это всё ещё было забавным. Над комедиями, которые я смотрела, пока торчала одна на базе. Над воспоминаниями о Будапеште.

Здесь спокойно, но нельзя улыбнуться, а смех выходит пугающим без улыбки. Это вообще не то, чего я хотела. Никому, даже русской убийце, не может понравиться место, где невозможно улыбнуться.

Вот о чём я думала, когда сломала ваш чёртов пистолет».

— Какой у вас тут бардак, — бормочет Тони. — Нет, ну какой бардак.

То, что он сам застрял в краю без сыра и улыбок, уже не так возмущает, как то, что где-то тут носит и Наташу.

Она-то явно не заслужила.

Тони пишет одной строчкой, как многие тут: «Скучал по дочери, вспомнил, как она ела леденцы в моей машине». Это всего пара секунд — и гораздо дольше он выясняет, кто оставил запись, в какую сторону ехал, на какой машине.

Персонал заправки так тупит, что Локи даже заходит в магазинчик снова.

— Всё в порядке, Старк? — интересуется он.

— Здесь Наташа, — скороговоркой выдаёт Тони, — здесь Наташа, мы должны её найти и вытащить отсюда. Ты же можешь быть свидетелем, что такая, как она, ни за что бы с собой не покончила? Я могу.

— Старк, — Локи вдруг снова становится совсем несчастным, хотя казалось, что он вот-вот сможет улыбнуться, — как, она тоже умерла?