Ай! Ухо словно обожгло: Гилана ухватила его ногтями.
- Охальник!
- Почему не отвечала? Думал, ты умерла.
- Даже и не думала, - девушка притянула к себе ребёнка и испытующе посмотрела в глаза. - Байру, много тысяч лун назад меня обманом притащили в этот Город. Выжила, потому что помогла подруга. Её больше нет. Теперь моя очередь поддержать ... вот хотя бы тебя. Ты хочешь вернуться в свой родной мир? Который остался за городскими воротами?
- Не знаю никакого мира за воротами ... - тихо ответил мальчик и сонно заморгал. Голова упала на грудь, и через мгновение ребёнок уснул.
- Знаешь, Байру. Только не помнишь. Ты заплутал. Я верну тебе тропинку к твоему дому. Побежишь по ней, и у крайнего от леса подворья тебя встретит мама ...
Девушка уложила Байру на свою лежанку. Пусть спит, хоть под ногами путаться не будет. Нет нужной отваги в мальчишке. Одни страхи да слёзы. И всё же ... Гилана помедлила. Но ребёнок чмокнул во сне губами, и она решительно направилась к двери, захватив плащ и книгу. Дело у неё срочное. И опасное.
Глава седьмая
Всеобщий староста шёл за телегой и горбился. Хоть и надвинул шапку на самую переносицу, да виноватую растерянность от мира не скроешь. И за что ему эта доля - быть посредником у городских колдунов. Питать тоскливые от древности камни молодой кровью с батрацких подворий. А ведь поначалу радовался - нескончаемому веку, непреходящему здоровью и власти. Покорному уважению сельчан, лучшей части урожаев и отборному приплоду от скотины. Не пахал, не сеял, работой спину не рвал. Зато всю долину и видимую часть Горы мог считать своей вотчиной. За стенами города всё было, есть и будет по его слову, кроме семьи и наследника, конечно. Нечем ему зацепиться за жизнь, след после себя оставить - лишился такого права, приняв по дурости выбор Верховного колдуна. Захочет этот живой мертвяк старостиной смерти или отставки - сгинет он в одночасье, а люди забудут. Только раз решился обойти Верховного - прижил тайно сына от крутобокой вдовы-красотки. И вот теперь близкая расплата гнула его шею к земле.
Покачивался скорбный груз на проклятой телеге. Один взрослый и четверо детей. Уж не их ли он недавно отвёл к воротам - потерявших память и имя, живых, но умерших для мира. Притворно закашлялся, чтобы скрыть вырвавшийся вздох.
Тихо в роще. На тенистой земле - редкие золотые монетки пронырливого солнечного света. Немного парит, будто по дубовым корням поднимается вечно тёплое дыхание сердцевины мира. Подручный посмотрел вопросительно: почему медлим? Староста еле заставил себя наклониться к телам. Выложили их рядком и с облегчением назад тронулись. Всеобщий только у своего дома понял, отчего мутило всю дорогу и печальные мысли голову туманили. Один саван запачкан кровью. Свежей, чисто-алой. Вроде у людей за городскими воротами её вовсе нет ... Руки затряслись, и староста долго не мог ухватить богато украшенную дверную скобу.
Родик нетерпеливо прикусил губу: скоро ли староста и подручный уберутся из рощи? Осторожно прислонился к замшелой коре и сморщился: плечи под новой рубахой словно обожгло. Старую-то мать в печке сожгла: ветхая ткань была вся изорвана старостиной плёткой. Высек его старый дурак. Хорошо, что тайно, в коровьем хлеву. А за что? Ну повёл Родик ребячью ватагу к заброшенной шахте. Доказать хотел, что новая находка помогает камни двигать. Только положил кристаллик-светлячок под нависшую глыбу, как мощная фигура у входа возникла. Подскочили они, шапки сняли и виноватые глаза к запылённым сапогам опустили. Так и не увидели, как вышло, что гранитный валун в песок рассыпался. Посторонился староста, ребятишки кто куда из шахты порскнули. А вожака железная рука за шиворот ухватила, домой поволокла. Мамонька уголком косынки глаза закрыла и молча слезами давилась, пока староста Родика допрашивал и уму-разуму учил.
- Где колдовскую вещичку раздобыл?
- Не было никакой ...
Вссс ... - по-змеиному просвистела плётка и рванула спину.
- Ой, не надо!.. Не было ...
Плеть уже просто пела, взвиваясь, стряхивала в полёте красные капли.
И от боли да злости Родик всё рассказал. Что промышлял в роще Предков, обирая с тел безделушки. Что хотел выучиться всяким чудесам и бежать из долины, от городских стен за Гору. Надоели ему вечная работа и занудливые Правила. А ещё страх перед уродами в сером. Подумаешь, колдуны ... Он и сам уже многое умеет. Подумал: убьёт его Всеобщий на месте за такие слова. Но староста вдруг руку с плетью бессильно опустил и будто меньше ростом стал. Зашатался, обхватил голову, совсем как мамонька, потом глухо спросил:
- Значит, тогда в роще ... ты не случайно оказался? Когда брата своего нашёл? Не случайно?
Родик промолчал.
Староста тоже. Ушёл и три луны на люди не показывался. Правильно сделал, потому что мальчик, шныряя в темноте возле дома Всеобщего, мечтал обидчика прикончить. При мамоньке не посмел наброситься, а вот если подкараулить ... Есть у него кое-что ... нарочно для такого случая припрятал.
Наконец стихло горестное поскрипывание телеги, отшуршали тяжёлые шаги в лежалой сухой листве. Откружился рой дубовых листьев из золотистого света над телами - поприветствовали Предки новых гостей. Родику от этого не холодно и не жарко. Первое время, конечно, трусил. Всё ждал, когда его накажут: ну, молния ударит или земля под ногами разверзнется. Или явится кто в ночной темноте по его душу. Потом понял, что подземным обитателям рощи до него дела, как до вон того оглашенного жука, который сдуру под дубовую тень залетел. Пожужжал, пометался, а потом к солнышку вырвался да и скрылся. Теперь можно посмотреть, кого в этот раз привезли.
Святые Предки ... Обварили доходягу, что ли ... Родик попытался веточкой приподнять рубаху, чтобы посмотреть, нет ли какого амулета, но отступился. Вместе с тканью пополз и лоскут побуревшей кожи. Мальчик бережно прикрыл тело, отдышался, крепко зажмурился, чтобы прогнать дурноту. Ох, как же он ненавидел этих городских извергов. Ничего, придёт время, и он сам подпалит их серые плащи. За брата. За всех, кого до времени прячут в священной земле. И за четырёх ребятишек, которые лежали у его ног. Не стоит даже трогать трупы, ничего не найдёшь. Видно, Город убил их сразу, как только захлопнулись ворота. А вдруг ... Давно не видел он своих друзей - Велека и Байру. Как раз с годовщины того вечера, когда покаялся Всеобщему в том, что натворил в роще. Пожурил староста и велел четыреста лун молчать и ватаге своей наказать, чтобы языки не распускали. А как срок вышел, соседские ребятишки куда-то пропали. Думал, отправили их овец пасти ... Нет, не может быть ... Но и уйти просто так нельзя. Родик зачем-то опустился на колени и медленно потянул полотно.
