Брэндон лежал на диване все в той же позе, в которой я оставила его.

– Твой будильник перепугал меня до усрачки, – сказала я. – Хочешь, я куплю тебе новый, который будет звонить именно в то время, на которое ты его поставишь?

Он затряс головой.

– Его мне подарили мама и папа в тот день, когда я пошел в первый класс. Мама сказала, что теперь мне придется просыпаться самостоятельно.

– Прости, – сказала я, ощутив чувство вины. – Я это знала.

– Может быть, этот будильник и не работает как надо. Но в этом он похож на меня. Мы с ним подходим друг другу.

Я сменила тему разговора:

– Ты уверен, что не хочешь есть?

– Давай лучше выпьем.

– Выпьем? Ты это серьезно?

– Еще бы. Ведь нам обоим уже исполнился двадцать один год.

Я посмотрела на своего брата, удобно устроившегося на диване.

– Да ты прямо Обломов, да? Конечно, мы можем выпить. Почему бы и нет?

Я вернулась в кухню и открутила крышки с двух бутылок «Бад-лайт». Брэндон уже сидел. Я отдала ему пиво.

– Бери. Сколько тебе нужно?

– Ты можешь дать мне тысячу баксов?

– Я уже позаботилась о квартплате. И тебе все равно нужна тысяча?

Он рассмеялся:

– Инфляция, Ник. Экономические азы. Доллар уже не тот, что прежде.

– Черт возьми, Брэндон, дело не в деньгах. Если я дам тебе тысячу, она сразу же окажется у тебя в вене.

– В этом месяце все будет по-другому.

– Ну да, как же.

– Пожалуйста, Ник-Ник.

– Перестань называть меня Ник-Ник, ладно?

Так он всегда меня называл, когда еще только начал говорить свои первые слова. Когда носился по дому, играя в прятки, когда бегал за мной по пляжу и когда радостно кричал, «съев» у меня шашку. Ник-Ник. Его старшая сестра.

– Мне кое-что нужно, – сказал он. – Я не могу без этого обойтись. Какой от этого вред?

Вред. Опять это слово.

Я закусила губу и отсчитала пять стодолларовых бумажек.

– Какой вред? А такой, что в один прекрасный день я явлюсь сюда, и… Неужели ты не можешь вести себя осторожно? И кто знает, какая гадость может быть в этих шприцах?

Он опять весело рассмеялся и выпил еще пива.

– У меня уже есть большая часть той дряни, которую можно подцепить через шприцы, Ник. – На его лице появилось бледное подобие его прежней улыбки. – Это шприцы должны бояться меня, а не я их.

Я отпила огромный глоток пива. Почувствовала, как холодная жидкость проскочила по моему горлу.

– Вот, держи. Хватит с тебя и пятисот. – Я отдала ему деньги. – У тебя есть налоксон?[26]

Брэндон хихикнул:

– Был, но Эрик – тот парень, которого ты вышвырнула, – у него на днях случился передоз. Он отключился. И я использовал ту упаковку, что у меня была, чтобы сломать ему кайф. – Он снова хихикнул и показал на пластырь на своей щеке: – Когда он пришел в себя, так разозлился, что боднул меня.

– Значит, это сделал тот говнюк с ирокезом? – Моя рука невольно стиснула горлышко пивной бутылки. Знай я это раньше, я бы не трудилась, дергая его за серьгу. Я бы разбудила его, просто разбив о его голову бутылку.

– Он не хотел.

Я достала из сумки две пластиковых упаковки носового спрея и положила их в ящик журнального столика. Если у кого-то случался передоз опиата, налоксон мог в буквальном смысле спасти ему жизнь. Никакой нужды в «Скорой» или больнице, правда, побочным эффектом был острый абстинентный синдром. Известна куча историй о том, как наркоманы, ни о чем не думая, просто набрасывались на приехавших сотрудников «Скорой», которые только что спасли им жизнь. Но налоксон творил чудеса. Вполне возможно, что в один прекрасный день какая-то их этих белых упаковок с носовым спреем спасет жизнь моему брату.

– Ты уверен, что не хотел бы жить в каком-нибудь более благополучном районе? Я могла бы подыскать тебе квартирку в своем.

– Нет, – сказал он с мягкой улыбкой. – Я останусь здесь, в трущобах.

Я пошла в туалет. Там было так же грязно, как и в гостиной. Окурки, пепельницы, полиэтиленовые пакетики от еды. Единственное, чего здесь не было, так это туалетной бумаги. Я воспользовалась влажной салфеткой из моей сумки. Внезапно я зарыдала. Никакой постепенности, никаких первых нескольких слезинок, никакого чуть слышного скулежа. Просто взрыв громких судорожных рыданий, как неистовый ливень с грозой, вдруг разразившийся посреди ясного дня. Затем я взяла себя в руки, умыла лицо чуть теплой водой и вернулась в гостиную.

– Почему ты не хочешь дать мне возможность тебе помочь?

Он проигнорировал мой вопрос.

– У тебя все получилось. Посмотри на себя. Я люблю тебя. У тебя получилось.

– Почему? – опять спросила я.

Мы с ним словно говорили на разных частотах. Хотя слышали друг друга вполне ясно.

– Ты добилась успеха, несмотря ни на что, Ник. Ни одному из нас: ни тебе, ни мне – это не светило. Но ты это все-таки сделала.

– Не говори так.

Он встал с дивана. Медленно, осторожно. У него были такие красивые зеленые глаза. Он обнял меня, прижал к себе.

– Ты заботишься обо мне. Как заботилась всегда.

– Как не заботилась никогда.

– Всегда, всегда. И ты справилась. А мне это, наверное, было не по плечу. Но в этом виноват я сам, Ник.

– Мне следовало тогда быть рядом с тобой…

Я даже не пыталась скрыть, что реву. Просто прижала к себе его тощие плечи так крепко, как только могла.

– Мне следовало тогда быть рядом с тобой, Брэнди.

В детстве это уменьшительное имя выводило его из себя. Девчачье имя. Он терпеть его не мог. Именно поэтому-то я всегда только так его и называла.

– Позволь мне помочь тебе. Ну пожалуйста. Дай мне поместить тебя в какой-нибудь реабилитационный центр. А потом я сниму тебе квартиру рядом с моей.

Он обнимал меня в ответ. Я чувствовала, как слабы его худые руки. Это было странно – чувствовать в объятиях не силу, а ее отсутствие.

– Я знаю, что ты бы это сделала, – сказал он. – Но это не для меня, и ты это знаешь. Мы с тобой едем на разных поездах. И я ужасно рад, что могу подойти к окну, посмотреть в него и увидеть тебя. Но у нас разные пути. И мы не можем ничего изменить.

Я отступила на шаг. Посмотрела ему в глаза. Его зрачки стали чуточку больше. Как бы мне хотелось, чтобы его слова были неправдой. Хотя бы немножко.

– Тебе что-нибудь нужно? Хоть что-нибудь?

Он ухмыльнулся:

– Я бы выпил еще пива.

– Боже мой! Скажи, что тебе действительно нужно.

– Ничего, – сказал он, вновь садясь на диван. – У меня здесь все есть.

– Ну а мне все-таки хочется есть. Я закажу пиццу.

В его голосе зазвучал щенячий восторг:

– С ветчиной и ананасами? Пожалуйста!

Я покачала головой:

– Глядите-ка, как он приободрился.

– Ладно, забей. Я могу и передумать.

– Ты не желаешь, чтобы я приготовила тебе омлет, но готов съесть чертову гавайскую пиццу.

В его глазах заплясали озорные огоньки.

– Омлет – это блюдо для завтрака. А сейчас время обеда. Заказывай.

Я легко стукнула его кулаком в плечо:

– Закрой рот и одолжи мне свой мобильный телефон. Посмотрим, найдем ли мы такую пиццерию, в которой доставщик пицц не запаникует, когда услышит твой адрес.

Я запарковала свой мотоцикл боком между белым развозным автофургоном и «Вольво» с выцветшим стикером курсов по подготовке к колледжу на бампере и вошла в магазин, в задней части которого Джесс расставляла кругом кресла.

– Черт, – сказала я. – Собрание нашего книжного клуба.

– Ты забыла. – Джесс улыбнулась.

– Слишком много дел. – Я вдруг кое-что вспомнила. – Послушай, это важно. Когда ты последний раз ходила на свидание, в котором участвовали две пары?

Джесс рассмеялась:

– Мм, кажется, на прошлой неделе. А что?

– Чем люди занимаются на подобных свиданиях? – Я почувствовала, как мою ногу задело что-то мягкое, и посмотрела вниз.