Светало. Мы вышли из боксов корчмы «Аистова свирель», в которой нам и посчастливилось познакомиться минувшим вечером за игрой в кости и распитием пенного напитка.
– Друг мой Волкер, – обратился ко мне Генрих. – Известно ли вам что-нибудь о заведении, в котором нам довелось коротать ночь?
– Кроме того, что их повар – криворукий болван, который позорит профессию, пожалуй, ничего, – ответил я, забравшись в седло, и добавил: – Еще там замечательное пиво, горчит, но это не беда.
– Как приземленно вы рассуждаете, – Генрих пригладил усы и, закрывшись ладонью от утреннего солнца, посмотрел вдаль. – Ни облачка. Дождя не было уже неделю, это не может не радовать.
Я согласился и, глядя на холодное небо, задумался о своем и опомниться не успел, как наши с Генрихом скакуны шли аллюром бок о бок. Подобное – не редкость, когда большую часть жизни ты проводишь в дороге и действие, которое ты повторяешь изо дня в день, успевает забыться прямо в момент своего совершения.
– А между тем, – вновь начал Генрих, и я, признаюсь, не сразу сообразил, о чем он. – Хозяин корчмы, скорее всего, – порядочный человек.
– С чего ты это решил?
– Я убежден, что поэзия Снегиря близка лишь чутким сердцам.
– И при чем же здесь Ян Снегирь? – уточнил я, не подозревая, что до самого вечера давно умерший поэт станет единственной темой наших бесед, а точнее, выездной лекцией профессора Чайки, как я прозвал позже своего приятеля. – Уж не в честь ли персонажа какой ни то песни была названа та корчма?
– Вы догадливый молодой человек, хотя мне лично кажется, что незнание собственного культурного наследия является смертным грехом.
– Возможно, – ответил я. – Но до сего дня мне удавалось жить праведно. Если то, о чем ты действительно говоришь, – правда, тогда мне немедленно следует узнать о собственной культуре больше.
– Да кем я буду, если не исправлю сложившейся ситуации?! – воскликнул профессор Чайка. – С вашего позволения, я и познакомлю вас с этой забавной песенкой.
Мимо нас медленно проплывали луга, там, на линии горизонта, виднелся лес, и его успевшая пожелтеть кромка напоминала о неотвратимом приближении зимы. В небольшом отдалении от большой дороги я увидел яблоневый сад и стайку деревенских детишек, сбивающих яблоки палками.
– Ничего не имею против, – ответил я и, признаюсь, слукавил. Яблочный промысел на тот момент занимал меня куда сильнее песен. – Пойте, ежели вам так угодно. За песней и работа, и отдых пролетают быстрее, чего уж говорить о путешествии.
– Особенно когда путешествия и есть работа. Не так ли?
– В яблочко.
– «Аистова свирель», дорогой мой студент, – одно из ранних произведений Яна Снегиря. По легенде, он впервые исполнил его на лютне в возрасте тринадцати лет. Пел он, если мне не изменяет память, не то на Златоградской, не то на Братской ярмарке. Я обязательно уточню сей момент или вспомню, но чуть позже. Горожанам эта песенка не пришлась по духу, а вот жители деревень, присутствовавшие на ярмарке, подхватили, запомнили и разнесли по Гриммштайну её незатейливый мотив и текст.
– Прежде мне казалось, что в жизни происходит все в точности до наоборот.
– Вы тоже придерживаетесь мнения, что горожане более просвещённые, в отличие от жителей сел и деревень?
– Я предпочитаю не думать об этом, – улыбнулся я. – Моя голова, как правило, занята иными думами. Вы хотели петь песню, – напомнил я своему спутнику.
На голову одного из мальчишек упало яблоко. Я готов спорить, что услышал треск, хотя это было и невозможно. Дети захохотали. «Шишка будет. Так тебе, сорванец!» – подумал я и издал короткий смешок – случайно, готов поклясться. Генрих принял смешок на свой счет и демонстративно отвернулся от меня.
– Не обижайтесь, – принялся я утешать своего обидчивого спутника. – Я смеялся не над вашим желанием сделать из меня образованного.
– Точно?
– Клянусь, – поклялся я в очередной раз. – Я жажду услышать песенку, которую полюбила чернь.
– Эти ваши архаизмы… Чернь! Классовое деление – пережиток прошлого, – начал он и, вспомнив, что я человек короля, тут же закрыл эту тему, решив, что спорить со мной не о чем. – Я спою, но если только вы очень сильно попросите.
– Очень сильно прошу! – воскликнул я и отвесил комичный поклон. – Пойте же, менестрель.
Вышло и глупо, и смешно. Мы дружно захохотали.
– Ладно, друг мой, слушайте, мне не жалко, – гордо подняв голову, произнес он. – Это действительно мило и наивно. – И он начал петь:
Как много птиц, чьи голоса —
Отдохновенье слуха,
Но есть и тот, кому сей дар
Пришелся не по духу.
То было сотни лет назад,
Земля людей не знала,
Но был Господь, и Божья рать
С лукавым враждовала.
Однажды утром, в ранний час
Сидел на ветке Аист,
Он пел, и пение его
По лесу разлеталось.
«Уж больно сладко ты поешь! —
Той птице Дьявол молвил. —
Так петь нельзя, ведь голос твой
Силой Творца исполнен».
Ему ответил Аист: «Сгинь!
Не нравится – не слушай.
Я буду петь, а ты, подлец,
Набей-ка глиной уши!»
Диавол сильно осерчал
И, Аиста схватив,
Прекрасный голос храбреца
Он на корню сгубил.
«Так лучше! – Дьявол хохотал. —
Сиди и щелкай клювом!
Так будет с каждым наглецом,
Что мне дерзить удумал!»
Недолго Аист горевал,
Не пала птица духом.
Он смастерил себе свирель
И музыку придумал!
– Удивительно, – произнес я, понимая, что сейчас мне придется объяснять, что именно меня удивило. – Весьма…
Как и ожидалось, профессор Чайка вопрошающе посмотрел на меня и задал предсказанный мной вопрос.
– Очень… Религиозно.
– Друг мой, а как иначе? – профессор Чайка, равно как и я, мыслил на опережение. – Вы же понимаете, что речь идет об эпохе, названной tempus tenebrae, иначе говоря…
– Время тьмы, – закончил я за Генриха. – Я слышал об этом.
– И что же вы слышали?
– Только то, что мне рассказывала бабушка.
– Вы же не считаете, что ваша бабушка, – он покрутил пальцем у виска, – немного того. Не считаете же?
– У меня не было причин сомневаться в душевном состоянии своей бабушки, однако мне кажется, что в её словах было много… – я на мгновение задумался, увидев вдалеке повозку, одиноко стоящую на дороге. Позади повозки мелькали фигуры людей, и я невольно задал себе вопрос, а не разбойники ли это? Служба гонца приучила меня остерегаться подобных ситуаций, ведь я, как и все люди моей профессии, знал об участившихся случаях нападения на перевозчиков ценной информации. Нащупав на поясе рукоять клинка, который я приобрел сразу после нападения разбойников под Братском, прикинул, смогу ли дать отпор противнику, и сразу же ответил на него словами своего приятеля:
– Быстрые ноги подчас полезнее острого меча.
– Ваша бабушка не преувеличивала, а пересказывала вам то, что слышала от своей матушки. – Чайка тоже увидел стоящую на дороге повозку, но не придал тому никакого значения. – Вы знакомы с таким фундаментальным трудом, как «Природа тьмы»?