Амелия слушала внимательно, не шевелясь, и, стоило Рихтеру закончить, она обратилась к Хельгерду:

– Друг мой, скажи, что ты думаешь?

Волк метнул в гостя взгляд, которым можно проколоть человека насквозь, а потом прорычал:

– Звучит ладно, но не украл ли он её?

– Как? – вырвалось из груди Рихтера. – Это не то…

– Не обращай внимания, – перебила его Амелия. – Все мы дети Дорог Охоты, и, если эти песни добыты не тобой, что ж, не осуждаю. Главное, что теперь они принадлежат тебе и ты мастерски ими владеешь. Мне нравится, как ты поешь, и я готова слушать дальше. Клянусь молодой луной, ты нравишься мне, человек.

Сложно сказать, как долго вору пришлось радовать чудовищ пением, ведь в доме Амелии течение времени не чувствовалось вовсе. Вор выудил из памяти с полсотни песен разных менестрелей, а когда все песни, наконец, были спеты, Рихтер поблагодарил Господа за возможность передохнуть.

По велению хозяйки он устроился на подушках в её ногах. Только сейчас парень обратил внимание на покрытые грязью сапоги, изодранную и перепачканную одежду. Огонь, как и прежде, с аппетитом поглощал поленья, подбрасываемые в камин Хельгердом. В доме царили спокойствие и тишина. Амелия задумчиво глядела сквозь своего гостя, и тот не решался нарушить молчание.

– Ты устал? – вдруг поинтересовалась она. – Не отвечай, я вижу это и так.

– Ничего страшного, – ответил Рихтер. – Я не в обиде, во всяком случае, не за это. Я хочу жить сильнее, чем спать, знаешь ли.

– Ах да. Я сразу поняла, что мне по душе твои песни и то, как ты их поешь, – она протянула руку к его лицу, провела кончиками пальцев по небритой щеке. – Не весь репертуар, конечно.

– Понимаю.

– Не обижайся. Голод сводит меня с ума, и я начинаю капризничать.

– Только лишь голод? – бросил вор и осекся. – Я не то имел в виду.

Она улыбнулась. Нежно и по-девичьи. От такой улыбки на его душе взвыла целая стая бродячих котов Златограда. Ей было нельзя не восхищаться. Красива и опасна, как древняя богиня, коей, по мнению Крысы, она и являлась.

– Я говорила, что вознагражу тебя.

– Или убьешь.

– Не стоит демонстрировать отсутствие манер, – одернула она его. – Это не то, чем стоит бахвалиться. Так вот, убивать я тебя не стану, ведь ты сделал больше, чем думал. Ты развеял мою скуку – и да, я почти забыла о голоде. Ты прямо сейчас можешь пойти в мою кладовую и выбрать для себя какую-нибудь безделушку, или я готова сделать тебе подарок, значительно превосходящий цену выбранного в кладовой предмета.

Боковым зрением Рихтер уловил движение у камина и, украдкой повернув голову, понял, что Хельгерд, растянувшийся у огня, не спит. Волк в беззвучной ярости оскалил клыки и не сводил глаз с гостя. Тут парню вспомнилось предостережение, данное монстром под аркой из двух переплетенных дубов.

– Что ты выбираешь?

– Я выбираю большее, но мне нужно знать детали.

– Я не сомневалась в твоем выборе, – Амелия пристально поглядела на своего защитника и на сей раз обратилась к ним обоим: – Все вы выбираете большее. Наверное, в этом вся наша охотничья природа.

Как говорил папаша Рихтера, если быть дураком, то быть им следует до конца. А посему вор лишь улыбнулся и сказал:

– Мне нужно знать всю подноготную, дабы потом не жалеть о сделанном выборе. Расскажи мне все, что я должен знать. О себе, о доме, о кладовой и о том, чем вы живете.

– Все просто. В моем доме тринадцать комнат, одна из них принадлежит мне, одна пустует постоянно.

– А одиннадцать остальных?

– В них живут дети, но к последнему месяцу осени все спальни пусты. Этот последний месяц – месяц моего голода и…

– И тоски, – договорил за Амелию волк, словно уже не раз слышал подобное. – Прости, что перебил, Хозяйка.

– Тоски?

– Да, – она посмотрела на гостя, и в очередной раз Рихтер восхитился красотой её взгляда.. Златоглазая Амелия продолжила: – Люди убоги и дурны. Чем старше они, тем омерзительнее их кровь, а их кровь – моя жизнь. Стоило мне обосноваться в дубраве, я первым делом наслала на людские поселения неурожай и болезни. Когда люди оголодали и пошли охотиться, мой друг сделал свое дело. Дабы не утомлять тебя подробностями, скажу, что приучить крестьян платить мне дань оказалось намного проще, чем мы с Хельгердом ожидали. Я охочусь давно, но охота утомляет и меня. Наверное, Рогатый Пес осудил бы меня за это, но отец давно мертв, и я вольна поступать так, как сочту нужным.

– Ты приучила крестьян приводить своих детей на убой, словно скот? Там, откуда я родом, это называется схватить за… жабры.

– Я даю детям тепло и заботу, даю им то, что не могли дать их родители.

– И ты пьешь их кровь, – подвел итог Рихтер. – Ты детоубийца, а твой дружок – кровожадный монстр. Я все верно понимаю?

Волк зарычал, и его когти впились в деревянный пол:

– Следи за языком.

– Мы охотники! – воскликнула Амелия. – И ты в какой-то степени тоже. Я вижу в тебе охотничий азарт, но я пока не поняла, что его распаляет.

– Хорошо. Но почему именно дубрава?

– Любопытный сопляк.

– Хель, ну ты и сам был таким. Наш гость обладает пытливым умом, не более. Знаешь ли, менестрель, я родилась в этой дубраве. Правда, тогда здесь была крохотная дубовая роща, но не это главное. Дороги Охоты берут свое начало именно здесь, и лишь здесь я могу чувствовать себя как дома. Мое путешествие было долгим, охота изнурительна, и я смертельно устала. Пройдет еще несколько десятилетий, я наберусь силы и покину дубраву, чтобы однажды вернуться вновь.

Крыса лишь кивал головой в знак того, что сказанное хозяйкой логично и как белый день понятно.

– Хорошо, – произнес Рихтер, выслушав рассказ до конца. – Что ты хочешь мне предложить?

– Вечность в моей компании, разумеется, – ответила она. – Мы заключим сделку и будем соблюдать её условия. Все будут довольны, а главное, нас будет уже трое – вместе веселее.

– Я получу долгую жизнь?

– Вечную. И новое тело. Такое, чтобы мне нравилось смотреть на тебя.

– А что я отдам взамен?

– Взамен ты отдашь мне свое сердце, – увидев, как округлились глаза собеседника, хозяйка захохотала. – Нет, не переживай. Вам проще жить без него, а ему, сердцу, лучше быть у меня.

– Это все?

– А должно быть что-то еще?

– Всегда есть что-то еще.

– Всегда, – согласилась прекрасная женщина. – Ты будешь петь мне каждую ночь. Мне и моим детям. Может быть, даже Хельгерду. Я думаю, что вы станете хорошими друзьями да и выбора у вас по большому счету нет.

– Ваше лесное высочество, это серьезное предложение, и мне следует обдумать его, позвольте мне сперва как следует выспаться. Мой день начался двое суток назад, и, признаться, я валюсь с ног. Позволь мне немного отдохнуть, раз уж кормить меня никто не спешит. На рассвете озвучить тебе окончательное решение?

– Позволяю, а дабы у тебя не возникало никаких соблазнов, способных бросить тень на твою честь, спать ты будешь под присмотром Хельгерда. Не люблю, когда от меня убегают, трусливо поджав хвост. Подобные предложения я делаю настолько редко, что, считай, не делаю вовсе. Не оскорбляй меня низостью, будь достоин возложенных на тебя надежд.

– В таком случае до утра? – Рихтер протянул женщине руку, но та, очевидно, не поняла сего жеста и, лишь поморщившись, отвернулась. – Встретимся на рассвете и заключим сделку.

– Пусть будет так, – ответила Амелия, одарив вора лучезарной улыбкой. – Сладких снов, певчая птица.

В компании, а если быть точным, под пристальным надзором волка, Рихтер поднялся по винтовой лестнице, ведущей на второй этаж. Попутно парень пересчитал двери и, остановившись на двенадцатой, смекнул, что опочивальня Амелии находится где-то в другом месте.

– Выбирай комнату, – прорычал Хельгерд, – но только живо. На рассвете я должен встретиться с деревенскими и собрать дань.

– Собрать дань?

– Именно. Раз в год она позволяет мне обернуться человеком и встретиться с людьми.