Я не относился ни к тем, ни к другим. Разлука, предстоявшая нам с Беллой, - длиной в вечность, без всякой надежды на новую встречу.

Я наблюдал за людьми вокруг, которые торопились жить, и с пугающей ясностью понимал: я стою по другую сторону от них, и между нами - бездонная пропасть по имени Смерть. Надежды, мечты, счастье – все это больше не имело ко мне никакого отношения. Даже старость, которую все так боятся и хотят отсрочить, казалась мне теперь чем-то сладким и желанным, потому что я знал: мне никогда не испытать этого.

Перед моим мысленным взором предстал маленький светлый домик со скрипучими половицами. Я сижу в гостиной возле уютно горящего камина, раскачиваясь в кресле-качалке с газетой в руках. Огромный лохматый пес лежит у моих ног, время о времени лениво виляя хвостом и принюхиваясь к аппетитным запахам, доносящимся с кухни – это Белла печет шоколадное печенье, готовясь к приезду наших внуков (или даже правнуков, почему бы и нет?). Околдованный ароматом ванили и корицы, я откладываю скучную газету в сторону и с наслаждением прислушиваюсь к перезвону посуды и тихо шаркающим шагам Беллы… Это было так сладко, ноюще-желанно. Я отдал бы все на свете, чтобы увидеть, как Белз идет к алтарю в облаке белого шелка, услышать, как под ее сердцем тихонечко, почти робко, стучит сердечко нашего ребенка, увидеть, как мы идем рука об руку по длинной дороге жизни. Господи, я мечтал, спустя много лет, прожитых вместе, прикоснуться к ее шелковым, подернутым сединой волосам, когда мы состаримся, прижимать ее теплое родное тело к себе - это так банально, но столь желанно.

- Позвони Белле, Эдвард, - в мои мечты ворвался голос Карлайла, заставляя вздрогнуть от неожиданности, - пусть она встретит тебя в аэропорту Сиэтла.

Я окончательно вернулся к жестокой реальности – мечты со звоном разбились на тысячи мелких осколков, каждый из которых тут же впился в мое и без того кровоточащее сердце.

- Позвоню, пап, позвоню, - инстинктивно прижав ладонь к груди, где пульсировала боль, попытался отмахнуться я.

- Позвони прямо сейчас, я должен быть уверен, что она сможет тебя встретить.

Не став спорить с отцом, чтобы не вызвать ненужных подозрений, я отвернулся от родителей и, бросив через плечо: «Здесь слишком шумно!», зашагал в сторону туалетов, остервенело тыча в кнопки телефона, который вот уже сутки был отключен. Мобильник снова ожил в моих руках, а тут же пришедшее СМС-сообщение известило о том, что все это время Белла безрезультатно пыталась дозвониться до меня – боль в груди усилилась, словно кто-то раз за разом вонзал в меня раскаленный кинжал. Но я ведь знал, что так будет, когда принимал решение, разве нет?

Лихорадочно соображая, что бы соврать Белз, я вошел в дверь, на табличке которой был изображен мужской силуэт, и нажал на телефоне зеленую кнопку вызова.

- Белла, дорогая, прости, что не позвонил тебе, как обещал, - охрипшим от волнения голосом пробормотал я, как только гудки в мобильном сменились едва слышным «Да». - Я вчера случайно наткнулся на Майкла Ньютона, с которым последний раз виделся еще на выпускном. Мы разговорились, он позвонил Эрику, и тот предложил сходить втроем в ночной клуб. Кажется, я здорово перебрал…

Даже не знаю, как мне в голову пришло это идиотское оправдание, как я додумался приплести сюда наших одноклассников, которых не видел с самого выпускного. Слова лились сами собой, чудесным образом складываясь в связные предложения. Первый раз в жизни я лгал Белле. Первый, но, увы, не последний.

- А ты не мог позвонить мне и предупредить, чтобы я не волновалась?! – возмущенный голос Белз электрическим разрядом прошелся вдоль позвоночника. Ее справедливый упрек больно ударил под дых, перехватывая дыхание. – Я всю ночь тебе звонила, но у тебя был отключен телефон, что, по-твоему, я должна была подумать?!

- Ты права, дорогая, прости, - уткнувшись разгоряченным лбом в холодную кафельную стену, изо всех сил стараясь, чтобы голос не выдал моих чувств, пробормотал я, - но сейчас мне нужно, как следует, отоспаться, а завтра я позвоню тебе, и мы все обсудим, обещаю!

- Что?! Опять «завтра»?! – голос Беллы начинал искрить гневными нотками. – Давай обсудим прямо сейчас!

В дверях туалета возник Карлайл, заставляя меня поспешно закончить разговор:

- Я же сказал – завтра! – понизив голос, выдавил я и нажал кнопку отбоя.

- Ну как? – спросил отец, указав взглядом на телефон, который я что было силы сжимал в кулаке.

- Белла удивилась моей просьбе, но сказала, что встретит, - еще одна ложь.

- Бедная девочка, - с горечью в голосе едва слышно прошептал Карлайл и уже громче добавил: - Объявили посадку на твой рейс – нужно поторопиться.

- Да, нужно, - эхом повторил я, снова окунаясь в оживленный гул аэропорта.

Каждый шаг, приближавший меня к самолету, давался все труднее и труднее, словно Земля внезапно усилила свое притяжение. Я еще не знал, как и что именно скажу Белле, но не мог заставить себя думать об этом, буквально физически ощущая, как сердце рвется на части, превращаясь в окровавленные лоскуты. В своей голове я прокручивал сотни вариантов нашего разговора, искал правильные, нужные слова, но все сводилось к тому, что я стискивал зубы, закрывал глаза и обессилено стонал.

Я так же не знал, принимаю ли верное решение или совершаю ошибку, как не знал бы этого любой другой человек, не дай Бог, окажись он на моем месте. Каждое наше слово, каждый поступок тянет за собой определенные последствия. Нам остается только надеяться, что мы свернули в нужном месте, выбрали верную дорогу, а так это или нет - покажет время, которое обязательно расставит все по своим местам. Именно так принимаются спасительные решения, именно так принимаются роковые решения, разрушающие жизни людей. Но никто и никогда не знает наперед, каким именно окажется его решение. Никто и никогда.

========== Бонус от лица Эсми. Как смогу я жить без сердца моего?! ==========

Зажгу свечу я пред иконой

И слёзы горькие смахну.

Пусть душат сердце боль и стоны,

Я это всё в себе сдержу.

Прости, Господь, что не умею

Молитвы правильно читать.

Прости за то, что я робею,

Когда мне нужно умолять.

Я знаю, что ты не осудишь,

Боль матери всегда поймёшь,

Ты всех, нас грешных, Боже, любишь,

На путь нас истинный ведёшь.

Прости, что сердцем черствоваты

Мы стали вдруг от наших бед.

Так в чём, Господь, мы виноваты?!

Ты дай нам праведный ответ.

Не в том ли, что, растя, теряем,

Детей земле мы предаём,

А как нам жить, увы, не знаем.

Мы в мире, как слепцы живём.

Прости, что я ропщу безумно:

Сердечной боли не унять.

Чтоб жить спокойно и разумно

Детей не следует терять.

Мне всегда казалось, что больница пахнет особенно. Карлайл приносил в дом легкий, чуть навязчивый больничный запах, я любила мужа и все, что было связано с ним и его работой. С годами аромат лекарств и антисептика стал родным, даруя успокоение и чувство гармонии.

Но сейчас, сидя в неудобном кресле в пустой палате Эдварда, я ненавидела все, всех, но больше всего себя. Моя голова кружилась, воздух стягивался вокруг горла, подобно тонкому капроновому шарфу, он мягко, почти ненавязчиво подкрадывался все ближе, узел неумолимо затягивался – странный, прочный, вечный.

Где-то в глубине груди отчаянно колотилось сердце – вслушайся и услышишь, как кровь густой убийственно-вязкой лавой перетекает из сосудов в предсердия, падает в желудочки, сворачиваясь у выхода.

Господи, я хотела умереть, мечтала уйти на небо, освободив место на земле для моего сына.

В моей голове не укладывались те слова, что едва слышно произнес муж: «Эсми, родная, я бессилен…»

Бессилен! Я возненавидела его в этот момент, как он мог произнести эти слова, как посмел сказать, что наш сын умрет! Карлайл говорил со мной тихо, аккуратно, словно я была буйнопомешанной, он приближался ко мне с осторожностью, как к обезумевшему от боли, зажатому в капкан животному. Муж подходил ко мне все ближе - я отодвигалась, мне была противна мысль, что сейчас он прикоснется к моей щеке тонкими, насквозь пропахшими лекарствами пальцами хирурга, вновь повторяя: «Родная, мы бессильны…»