Ты даже не представляешь себе, насколько мне сейчас страшно! Ты нужна мне, родная, нужна как воздух, как никогда прежде! Но тебя нет рядом, больше никогда не будет - это мой осознанный выбор.

Сейчас тебе тяжело принять мое «предательство», но со временем ты справишься. Та ненависть, что, вероятно, зародилась в твоей душе, поможет тебе скорее забыть дни и ночи, которые мы провели вместе, поможет быстрее вырвать меня из твоего сердца. Я верю, что так оно и будет, вернее, так оно и было.

Сейчас, спустя столько лет, ты все та же очаровательная Белла, воспоминания о которой будут храниться в моем сердце до его последнего удара, как самое бесценное сокровище.

Я хочу, чтобы ты запомнила меня тем Эдвардом, который был рядом с тобой много лет назад, который всему учился вместе с тобой: танцевать, любить, жить.

Я не хочу, чтобы ты видела меня безжизненного, опустошенного, искореженного болью Эдварда, в которого стремительно превращаюсь. Я не хочу, чтобы ты стала сиделкой при умирающем, видела мои мучения и переносила их часть на свои хрупкие плечи.

Я не смог бы видеть, как ты угасаешь вместе со мной, не вынес бы твоих слез. Никто не достоин твоих слез, Белла, слышишь?! Никто, запомни это!

Ты знаешь, я никогда не умел плакать, жизнь не научила меня этому. Но в последние дни она, кажется, решила исправить свое упущение. Скорее всего, это последний урок, что я получил от нее.

Никогда прежде я не задумывался о смерти, не задавался вопросом: «Что по ту сторону жизни? Если что-то после смерти, есть ли рай и ад?» Сейчас мне необходимо поверить в их существование, моля Всевышнего о том, чтобы мы с тобой встретились в раю, только в нем я смогу найти тебя. Ты чистая, светлая, любящая, ты заслуживаешь только рая. Лишь это дает мне шанс, что когда-нибудь, через много-много лет мы вновь встретимся, и я смогу, глядя тебе в глаза, попросить за все прощения.

Но, возможно, Бог смилостивиться надо мной и позволит мне стать твоим ангелом-хранителем. Это то, о чем я сейчас даже не смею мечтать.

Я понял, как много не успел тебе сказать, не успел отдать всю ту нежность, что внутри меня, которая была предназначена только тебе. Я должен был проводить рядом с тобой каждую секунду, каждую минуту говорить тебе о своей любви! Но даже этого было бы недостаточно для меня! Слишком короткий срок отмерила мне жизнь.

Но твоя жизнь продолжается, моя хорошая! Люби, прошу тебя! Отдайся этому прекрасному чувству, не упусти свой шанс стать счастливой! Люби изо всех сил того, кто сейчас рядом с тобой (надеюсь, что ты не одна), раз ты с ним, значит, он действительно достоин твоей любви!

Ты спросишь, зачем я написал тебе это письмо? Я не могу закончить свою короткую жизнь с мыслью, что ты так никогда и не простишь меня, будешь думать, что я предал тебя, променяв на другую. У тебя никогда не было соперниц, Белла, кроме одной – смерти.

Ты спросишь, почему получила письмо только сейчас, спустя много лет? Мне кажется, будет лучше, если ты прочтешь его, когда я стану для тебя не более чем горьким воспоминанием, печальной тенью из прошлого, когда рядом с тобой уже будет любимый тобою и любящий тебя человек, возможно, даже своя семья.

Но знай, что я тоже люблю тебя, моя любимая, родная, единственная Белла, я буду любить до последнего мгновения моей короткой жизни!

PS. Прости меня за это нечаянное письмо с того света.

Навеки твой, Эдвард…

08 августа 2003 года»

***

От мысли, что былое не вернётся,

Душа кричала, сердце выло в тон.

Уснул любимый, больше не проснётся…

Не верю! Это сон, проклятый сон!

Глаза в безумном горе закрываю,

И чудится, что снова он со мной.

От боли небывалой изнываю,

О Господи, ну где ж ты, родной?!

Как жить мне без тебя на этом свете,

Ни в ком тебя мне больше не найти.

А солнце, как и прежде, людям светит,

Сбивая с первозданного пути.

Где взять мне силы выжить в этой боли?

Как не погибнуть и свой путь найти?

Я - словно птица чёрная в неволе,

Мне шепчет сердце – милая, лети!

Любимый, не забыть мне наши ночи,

Твои глаза, как свечи в темноте.

Как страсть нам затуманивала очи,

Летящие к одной, святой звезде…

Вернусь к тебе рабынею покорной,

Но в этой жизни загнана, как зверь.

Мне не спастись молитвою притворной,

И не открыть уж в будущее дверь.

Натали Даль

Время умеет замирать, останавливаться и поворачиваться вспять, оно безжалостно, неумолимо, даруя блаженную иллюзию забытья, когда вдруг понимаешь, что здесь и сейчас тебя больше нет, есть лишь бездушная оболочка, а душа… ее нет, она умерла, как умерла я, медленно и мучительно, оседая на прохладный пол, сжимая в руке пожелтевший листок бумаги, на котором черными чернилами каллиграфическим почерком был, словно кровью, выжжены прощальные слова Эдварда, моего Эдварда - он умер, умер, умер!

Мне казалось: я кричу, ору, рву на себе волосы, но все, что сорвалось с моих губ - лишь один пронзительный душераздирающий вопль, разрывающий грудную клетку на части… я прижимала руки к груди, раскачиваясь, как умалишенная, мне хотелось кричать, плакать, звать его, молить, но я была заключена в кольцо звенящей тишины.

Я была одна в доме, никто не мог увидеть или услышать меня, скорее всего, со стороны я казалась безумной, когда пересохшими губами бормотала строчки письма: они отпечатались, словно клеймо, в моем сознании, я проговаривала каждую с упорством фанатички.

Вдруг тошнотворное ощущение накрыло меня. Господи, как тошно, душно, жарко - я резко вскочила с колен, бросилась к окнам и стала судорожно распахивать рамы, впуская холодный воздух, который бил меня по мокрым от слез щекам, кричал мне о том, что я была слепа, глуха, бесчувственна, закрывшись в моем ощущении предательства, не думая ни о ком, кроме себя. Я, только я, всегда я - монстр в женском обличии! Как могла я не почувствовать, не понять, не заметить того, что он болен!

Воспоминания вновь и вновь уносили меня в прошлое, в нашу спальню, и я с мучительной четкостью видела, как Эдвард выходит из ванной, - его лицо искажено от боли, он раздраженно говорит о том, что сорвал спину, передвигая мебель, он трет рукой поясницу .

Ему было больно, но он не сорвал спину, уже тогда его пожирала болезнь, она овладевала его телом подобно разрастающемуся ядовитому плющу, а я – та, которая была с ним, жила с ним, любила его, - ничего не замечала!

Я должна была заставить его пойти к врачу, обязана была быть ежеминутно подле него, но все, что я делала - это массажировала ему спину, а после мы занимались любовью, так нежно, мягко - не было страсти, было лишь упоительное ощущение слияния друг с другом.

Слезы катились из глаз, образуя мутную завесу, которая не давала мне видеть то, что творится за окном, но я была благодарна этому туману перед глазами: он дарил мне все новые воспоминания, которые кололи мое мертвое сердце, словно тысячи иголок - тупых ржавых игл, медленно вонзающихся в плоть, разрывая ее, заставляя кровоточить, нагнаиваться, не давая забыть о том, как я была эгоистична, глуха, слепа.

Господи, как я могла шептать Эдварду о любви, кричать ему о ней, бормотать о том, что он единственный?! Кого же я любила, кого? Только себя! Если бы я любила Эдварда, то заметила бы его боль, болезнь, но я не замечала, не видела, не чувствовала!

Немой стон слетел с губ, когда я осела на пол, пальцы судорожно вцепились в подоконник, словно он был последней соломинкой, что удерживала меня в штормящем море.

- Эдвард, Эдвард, - хрипло бормотала я снова и снова, словно он мог услышать меня.

В тот день, когда он оставил меня, сказав самые страшные слова, что не любит, не желает, что я была лишь временной утехой, я закрылась в своем горе, в удушливом чувстве предательства, замкнулась, лелея свою беду, я не почувствовала той боли, что испытывал Эдвард. Как же я могла чувствовать любовь к нему и говорить ему о ней? Любя, дышат в унисон, все на двоих: радость, счастье, мука и страдание. Но я чувствовала только себя, отгораживаясь от всего мира, закрываясь, отвергая все воспоминания, пытаясь забыть, забыться.