Немного успокоившись, я вытерла слезы, и по совету мамы поплелась в душ. Вода была отрезвляющей, она словно выговаривала мне, выражая недовольство, бормочущие струи воды говорили мне: «Надо взять себя в руки, и понять, что Мелли никуда не исчезнет». Высказавшись, вода благосклонно успокоилась, ее гнев сменился на тихий шелест теплых капель. Я закрыла глаза, подняв лицо под ласкающую воду, и волшебные воспоминания о сне, где Эдвард был рядом, накрыли меня с головой. Я плакала, но слезы растворялись в убегающей воде, ускользая от меня, омывая тело и душу. В глубине души поселилась слепая уверенность, что однажды все будет хорошо. А пока у меня и так уже есть невообразимо много, почти весь мир - моя дочь!
С замиранием сердца я следила за тем, как Мелл делает свои первые шаги. Вот она упрямо поджимает губки в трогательный бантик, ее лобик хмурится, маленькая морщина пробегает по нему - она сосредоточенно смотрит на свои ножки, обутые в белые пинетки, Мелани уперта, она подтягивается, цепляясь за бортик кроватки, падает на попку, но снова и снова поднимается - мой маленький боец, она не сдается! И под аплодисменты меня и бабушки с дедушкой она встает и делает шаг! Рене плачет, утирая слезы краем рукава, перепачканным краской: когда я закричала на весь дом, что Мелл пытается сделать шаг, мама прибежала из мастерской, забыв обо всем на свете, вся в краске, в рабочем фартуке и со счастливой улыбкой на лице. Папа, спотыкаясь и сетуя на свою нерасторопность, бежал из гостиной, прижимая к груди камеру. Первый шаг нашей малышки был ознаменован бурными восторгами, запечатленными на пленку!
Первый год жизни Мелли пролетел очень быстро, хотя, не скрою, временами мне казалось, что часы тянутся вечность, особенно в первые три месяца, когда она была совсем маленькая, и мне было страшно ее купать, переодевать, я постоянно чего-то боялась.
Когда подошло время первого дня рождения Мелл, я подвела своеобразный итог прошедшего года и удивилась тому, как многому она научилась: ходить, хотя ей еще требовалась помощь, и она всегда цеплялась за мою руку, правда, теперь ей было достаточного одного пальца, за который она крепко хваталась, и уже не отпускала; говорить - она не произносила слов целиком, но «мам», у нее получалось прекрасно, а еще, я обратила внимание, что дочка растет кокеткой и модницей - это в ней говорили гены Элис.
Как только Мелл начала говорить, если ее не устраивали носочки или что-то еще из одежды, она упрямо лопотала: «Не-не-не…» и, забавно пыхтя, незамедлительно стягивала с себя негодную вещь. Она была очаровательным созданием, ее личико уже не было кругленьким, оно немного вытянулось, кудряшки отросли, и падали на плечи мягкими завитками, на ее спинке отчетливо проявилась россыпь крохотных родинок, таких же как у Эдварда, и я замечала в дочке все больше его жестов, унаследованных ею.
Мы всей семьей решили отмечать первый день рождения, должны были приехать Эммет и Роуз со своим маленьким сыном Дэни.
Я никак не могла решиться испечь торт: после ухода Эдварда я почти не притрагивалась к кухонным принадлежностям, о выпечке не могло идти и речи, но тут в моей голове что-то щелкнуло. Я, подхватив Мелл подмышки, направилась в кухню, и, усадив дочку в детский стульчик, начала быстро перебирать банки, шерстить ловкими руками по полкам, на память вытаскивая то, что понадобится для торта. Я сознательно избегала шоколада и какао, не в силах переносить даже их запах: он навевал слишком много тяжелых воспоминаний о безвозвратно ушедшей любви… Его любви, потому что моя так и осталась жить в сердце. Натыкаясь на плитки сладкого лакомства, завернутые в шуршащую фольгу, я закрывала глаза и отодвигала их в сторону, стараясь не уловить даже малейшего шлейфа аромата.
Когда все необходимое было у меня под рукой, я начала умело колдовать над фарфоровой чашей для взбивания. Дело спорилось, я болтала с Мелл, рассказывала ей, как когда-то училась готовить, как любила печь, украшать, сотворяя из банального набора продуктов изысканные сладкие шедевры, что-то, нежно таящее на губах и оставляющее незабываемое послевкусие. Я болтала, а Мелл счастливо смеялась, гремя несколькими ложками, которые потихонечку перетащила со стола к себе на стульчик. Она была в восторге от звенящего перелива звуков, что рождаются от удара ложки о ложку - звук был высоким, чистым, поющим - Мелл вслушивалась, улыбалась, подхватывая это звук громким воплем или ударом в ладоши. Стоило мне на мгновение отвернуться - Мелл притихла, я оглянулась на нее и ахнула! В крохотном кулачке был зажат кусочек шоколадки: видимо, я незаметно смахнула его с одной из полок.
Мелл настороженно принюхалась, ее носик дрогнул, как у зайчонка, она сжала губки, на лбу пробежала удивленная морщинка, она вновь принюхалась и улыбнулась, на щечках показались ямочки, пухлый кулачок приблизился к ее ротику, и дочка блаженно лизнула сладость, звонко причмокнув губами.
Я заворожено наблюдала, как Мелл лакомится шоколадом: она облизывалась, мурчала, улыбалась. Моя девочка оказалась сладкоежкой, как и ее папа! Наблюдая за развернувшимся зрелищем, я почти упустила момент, когда надо было вынимать коржи из духовки, благо, щелчок таймера спас меня. Мне стоило немалых уговоров заставить Мелл отдать лакомство: она упрямо сжимала кулачок, перепачканный шоколадом, впрочем, как и вся ее мордашка, и беленькая футболочка, и даже ее носочки были в шоколадных мазках. На упрямицу подействовало только мое несчастное выражение лица и ласковый голос. Выиграв бой с маленьким гурманом и оставив коржи остывать, а крем густеть, я подхватила Мелл на руки и понесла ее купать.
Пока мы добирались до детской, я тоже оказалась вся перепачкана шоколадом: Мелли тянула ко мне ручки, дотрагивалась до лица, словно хотела поделиться остатками сладкой роскоши на ее ладошках. Пальчики коснулись моих губ, и я мимолетно поцеловала их - крохотная капля шоколада скользнула ко мне в рот, наполнив душу щемящими горько-сладкими воспоминаниями. На миг я прикрыла глаза, чтобы дочка не увидела стоявшие в них слезы.
Искупав и переодев Мелл, я уложила ее спать и вернулась на кухню. Теперь я могла себе позволить не сдерживать соленую влагу, рождаемую горчащими воспоминаниями о сладких мгновениях моей жизни с Эдвардом.
В день рождения наш дом наполнился шумом, смехом - впервые со дня свадьбы Роуз мы устраивали здесь праздник. Во внутреннем дворе дома был накрыт стол, к которому помимо обычных стульев были придвинуты два детских, погода благоволила нам, Роуз была счастлива, у нее был Эммет и Дэни - ее самые любимые и бесценные мужчины. Все прошло замечательно, сияющая очарованием Мелл была облачена в кремовое платьице из китайского шелка с замысловатой вышивкой по воротничку, ее головку украшала кокетливая ленточка, удерживающая кудряшки, которые подпрыгивали при каждом ее движении, норовя вырваться на свободу. С моей помощью она задула свечку на именинном торте и даже умудрилась лизнуть его под всеобщий смех.
Мелл росла, с каждым днем становясь все самостоятельнее, несмотря на всеобщее обожание и мое стремление компенсировать отсутствие отца, она не превратилась в капризного, избалованного ребенка. Дочка была спокойной, даже тихой, могла подолгу сидеть в манеже и играть с игрушками, но больше всего ей нравилось, когда я включала музыку – в ее глазках вспыхивали лучики радости, на губах появлялась улыбка, и она начинала подражать звукам. Но особенно Мелл нравились итальянские песни: наверное, в ней говорили гены. Еще будучи рядом с Эдвардом, я упорно изучала этот язык, понимая, что мне необходимо его знать, и даже после нашего расставания я не бросила своего занятия, поэтому довольно часто я разговаривала с дочкой на итальянском. Со временем я поняла, что эта билингвальность имела и свои отрицательные последствия: с одной стороны, Мелл понимала оба языка, и даже что-то лопотала, но с другой, она позже начала говорить.
Когда нам исполнилось полтора года, я поняла: пришло время возвращаться к учебе. На домашнем совете было решено, что я закончу обучение экстерном, буду ездить сдавать экзамены, чтобы не расставаться с Мелл. Я выкраивала несколько часов в день на зубрежку, а дочка в это время оставалась с Рене в ее мастерской или возилась со своими игрушками.
