— Ты должен был только через час очнуться, — она сидела в кресле, в руках — дешёвый детектив в мятой обложке, прочитанный наполовину, а рядом на столике — хаос из кофейных стаканчиков. Видно, что давно сидит, будто в охранницы подвязалась, только непонятно, кого и от чего спасать собирается. То ли от персонала, то ли персонал от него, то ли его от самого себя.
— Барбитураты и опиаты на меня действуют точно так же, как алкоголь. Никак.
— Чуть сильнее. Ты ведь всё ещё человек, — уточнила Наташа на его излишне самоуверенную реплику и улыбнулась так по-романоффски, с полуиздёвкой. — Привет.
— Что ты здесь делаешь? — Роджерс приподнялся на локтях, и бок прошила тонкая нитка боли. Он подавил её одним усилием воли, выискивая взглядом, во что можно переодеться. Оставаться здесь он решительно плевал.
— Я в курсе. Это не твоя вина…
— Я знаю, — он перебил её, рявкнул грубее, чем рассчитывал, с потрохами выдавая шпионке своё истинное состояние. Вину можно разделить на всех, ведь свою дотошность и энтузиазм к делу он проебал без возможности восстановления. Проверить данные самолично ему просто в голову не пришло, всё и так казалось слишком просто. Но от этого ничего уже не измениться, остаётся лишь жить с последствиями.
— Судебное разбирательство проведут без твоего участия. Виновные идут под трибунал, в суде тебя защищает представитель, так что тебе не нужно присутствовать лично. Семьи погибших получили крупную компенсацию, в СМИ дело не просочится. Огласки не будет, — Романофф отчиталась, как по писанному.
Самолюбие задето, репутация подмочена, ещё восемнадцать жизней повисли камнем на шее плюсом к сотням не спасённых во время битвы в Нью-Йорке, после которой из Мстителей и лично из него сделали культ, причём весьма противоречивый. После разоблачения Пирса и компании ту же Романову прочесали вдоль и поперёк и газетчики, и блоггеры, и сраные законники, а она сидит, нога на ногу, и всё ей как с гуся вода, наверняка уже новую жизнь себе выдумала, ведь так легче. А он так не может.
Роджерс ощущал себя не более, чем ряженой куклой на пороховой бочке — один повод, одна зацепка, и в СМИ разорвётся бомба ровно так же, как это произошло с Барнсом. У него перемыта и отполирована каждая кость, каждая шестеренка механизма левой руки, которую от него в панике чуть не отсоединили, да и самого чуть обратно в морозильник не сунули от греха подальше. Этого Капитан, разумеется, не знал, пока сидел по уши в песке где-то на границе с Зимбабве.
— Где Баки? — запоздало поинтересовался Роджерс, стараясь уловить во взгляде, в выражении лица шпионки малейшие изменения. В этот раз он не позволит ей ни лгать, ни увиливать от ответа.
— У себя дома. Твоё ходатайство подписали, — Романофф не соврала, на это у неё нет ни причин, ни приказа. Она бросила недочитанную книжку в мусорное ведро, где, судя по её брезгливо искривлённому ротику, ей было самое место, поднялась с кресла, отряхивая с простых тёмно-синих джинс невидимые пылинки. — И еще. Тебя отстранили от работы на неопределённое время. Отдохни, Стив, ты всё ещё не в форме.
За ней мягко закрылась дверь, и Роджерс отсчитал ровно тридцать секунд, прежде чем содрать с себя датчики, вытащить иглы и разорвать в клочья хрустящее, пропитанное въедливой лекарственной вонью, больничное бельё. Он стянул со стойки регистрации чьи-то забытые «Гуччи», непроглядно чёрные, чтобы скрыть больной, рассеянный взгляд и чёртову слишком приметную личность, скрылся за первым поворотом, растворился в биомассе серых офисных костюмов, большинство из которых ему едва до плеч доставали. Квартира, в которой обитал призрак Джеймса Барнса, затаилась в трёх кварталах от госпиталя, и ноги упорно вели его туда, хотя он чутко догадывался, что легче ему там не станет.
========== Глава 8 ==========
Роджерс пропустил то время, когда дворовое пацаньё утаскивало крышки от мусорных бачков, чтобы выкрасить их в красно-синий и нарисовать посередине кривую звезду. Бездарно проспал во льдах первые комиксы, коллекционные карточки и открытие экспозиции в Смитсоновском институте. Сейчас всё стало куда красочнее, а супергеройскую атрибутику продают теперь в любой сувенирной лавке, и от настоящей её почти не отличить, браво маркетингу. Роджерс смертельно устал удивляться новому, всё больше замыкаясь в себе, а былой героизм и вера, выбитые типографской краской на страницах учебников для старшей школы, остались лишь в памяти, над которой поглумилось чёртово ОБС.
Его чуть не подрезал восьмилетка, со щитом и в шлеме, сделанном под его маленькую голову, малец едва не запутался в капитанских длинных ногах и о, чудо, не узнал своего героя. Цвета национального флага рябили перед глазами, вызывая вполне ощутимый приступ блевоты и раздражая одним своим присутствием в поле его зрения. Даже спустя полвека его имя всё ещё было нарицательным, и никто из тупоголовых обывателей даже не представляет, в какое жалкое подобие себя самого капитан Роджерс превратился сейчас, так что хотелось орать в голос.
Мальчишка пискляво верещал и радостно подскакивал на бегу, следом за ним рассыпалась стайка такой же костюмированной малыши. Качество этого маскарада напрямую зависело от благосостояния родителей — чем дороже, тем круче пацанёнок на районе. Детский городок находился прямо под окнами квартиры Барнса. Злая ирония. Роджерсу было бы дурно смотреть на это каждый день.
Ему открыли не сразу. Стив дважды позвонил и трижды постучал, прежде чем грудную клетку царапнуло беспокойство, а жажда решительных действий вымела из головы здравый смысл и элементарные правила приличия. Когда дверная ручка с хрустом повисла на единственном уцелевшем шурупе, в дверном проёме показалась Морена.
— Стив? — она задрала подбородок и сощурила глаза от яркого коридорного люминесцента.
В квартире Барнса тусклый полумрак, густой сладковатый запах женских духов и секса, лёгкий джаз из айпада. Волосы Морены влажные после душа, на лице — размазанная подводка и остатки съеденной помады, футболка натянута наспех швами наружу. Она посмотрела на него недобро. Ясно, как день божий, что он тут совершенно лишний.
— Мог бы позвонить, — она прошмыгнула мимо него тенью к лестничному пролёту, где следом нарочито громко застучали её каблуки.
Морена не говорила ему ни за одной из бесчисленных, выпитых на двоих чашек кофе насколько сильно прониклась судьбой Джеймса Бьюкенена Барнса. Даже здесь он оказался за бортом, не заслужив и пары слов. Хотя когда вообще они с ней виделись в последний раз?
— Давно это у вас?
— Я в календаре не отмечал, — Барнс лишь плечами пожал, за нечитаемым выражением его глаз таилось равнодушие к только что покинувшей его квартиру женщине.
— Она тебе всё рассказала, наверное? — Морена единственная, кто знал обо всём, что было там. Обо всём, чем не хотелось делиться ни с кем, и забыть, как бредовый сон. Она поддерживала его своим понимающим молчанием через стол тогда, когда всем было глубоко насрать, когда все «друзья» были слишком заняты спасением мира, своих любовниц и собственных шкур. Сейчас она смотрела на него чужими глазами — Стив Роджерс безвозвратно выпал из её жизни, вынудив искать родственную душу в постели его бывшего лучшего друга.
— Мы не особо разговаривали.
Барнс переместился из спальни в кухню, мимоходом выбросил в мусорку партизански затаившийся на подоконнике цветочный горшок с полудохлой фиалкой. В углу возле входной двери лежали приготовленные на выброс репродукции Вермеера и банкетка в стиле рококо с ровно отломанными ножками так, чтобы легче уместилась в мусорный бак. Кто-то дохуя участливый самозабвенно обустраивал его быт, наверняка Наташа или та же Морена, однако Барнсу интерьер казармы был куда ближе.
— Отвлекает, — Джеймс проследил взгляд Роджерса до корзины, где валялось изуродованное халатным отношением растение.
— От чего? От нормальной жизни?
— Ты под шкуру мне залезть пришёл? — Роджерс наблюдал, как тёмный силуэт Барнса лавирует между необтёсанными дверными проёмами, где-то на периферии сознания ощущая, что друг едва ли рад ему больше, чем той груде мусора в углу. — Новую купишь, — Барнс указал металлическим пальцем на выломанный дверной замок, рухнул на диван в гостиной, откупорил бутылку пива, которых там выстроилась целая батарея.
