— … экология и защита окружающей среды.

— Прости, что? — Ещё год назад он наверняка бы водил её под ручку по аллеям Центрального парка (месяца три, как минимум), потом украл бы лёгкий поцелуй (без языка, упаси Боже!), следом пошёл бы знакомиться с её родителями и просить официального разрешения сопровождать их дочь там-сям. Сейчас же он лишь переводил взгляд от глубокого выреза на платье до губ, сочно подведенных алым, будто никакого другого цвета косметические компании не изобрели со времен Второй Мировой. Этот алый цвет действовал на него, как тряпка на быка — ни один вирус не смог вытравить из его сознания тех воспоминаний…

— Ты спросил, на кого я учусь, — пояснила Дэйзи и слегка бровью повела, будто почувствовала, что её совсем не слушают.

— Интересно, наверное, — Роджерс прохлопал всё на свете, гул своих-чужих мыслей подавлял все остальные звуки. Под столом, прикрытым длинной, белоснежной скатертью, носок ботинка отбивал нервический ритм, а над головой схлопнулся вакуум, лишив зрения, слуха, вкуса. Слишком много людей, слишком мало кислорода, слишком жарко, так, что даже расстёгнутый ворот синей, под цвет глаз, рубашки сдавливал горло. Хотелось выйти на террасу или балкончик с коваными перилами, украшенными отвратительно-безвкусными виноградными листьями. Он не почувствовал даже как острие простого, столового ножа впивается в ладони, пачкая серую гладь в этот чёртов алый.

— Вообще-то, не очень. Я еще не знаю, чем хочу заниматься в жизни. Но мечты родителей исполнять точно не хочу.

— Извини, — не выдержал, двинул со скрипом стул и вышел в вечерний мрак, оставив на столе салфетку в бордовых кровяных разводах.

Визгливый смех тупой блондинки через стол, спёртый воздух вперемешку с горелой вонью с кухни, эти блядские взгляды напрямую и исподтишка. Все чувства обострились, выворачиваясь шкурой наружу, заставляя сжимать кулаки до белых костяшек, чтобы сдержаться и не разнести до фундамента всё вокруг себя. Эти состояния не поддавались статистике. Стив не знал, как давно и как часто они случались, как они повлияют на успех грядущих операций и на его жизнь в целом, а челюсти упорно сводила какая-то необъяснимая судорога, когда он собирался рассказать об этом своему курирующему психологу.

Капитан Америка сильный, он выдержит всё, он всех спасет и защитит. Полное дерьмо, ложь, наебалово для олухов. Символ для воспитания ещё парочки поколений патриотичных дебилов, которые с радостью сложат головы где-нибудь в Дамаске или Сирии во имя Америки и бездонных карманов дяди Сэма. Он сломался, механизм заклинило, у заводного солдатика сдохла батарейка, Стив не ощущал себя даже тенью тени себя прежнего. Лишь редкий якорь цеплялся за илистое дно, где бравый капитан Роджерс навсегда сгинул, оставив после себя лишь чёрно-белую кинохронику. Сегодня этим якорем стала Дэйзи, чьи губы напоминали ему губы Пэгги и тот поцелуй, сорванный с них перед гибелью номер один…

— Я тебя заболтала, наверное, — она вышла следом и встала за его плечом, тихая, тёплая, свежая, пока он дышал и не дышал, сгорбившись над стальными прутьями ограждений. Доверчивая, наивная, сама взяла его за руку, тщетно пыталась в глаза заглянуть. Глупая, ведь ничего кроме необъятного дна она в них не увидит, а он неизбежно утянет её за собой, ведь падать одному чертовски страшно. — У тебя кровь идёт.

Разум дробился на крошево, чтобы собраться заново мозаикой с лишними деталями, которых не выкинуть, и пристроить некуда. Стив развернулся к ней, сделал шаг, обнял, пачкая бордовым светлую ткань платья, позволил себе раствориться в её обеспокоенном взгляде, провести пальцем по тонкой складочке меж бровей, по линии пушистых ресниц, по бриллиантовому гвоздику в нежной мочке уха.

— Ты очень красивая.

— Что с тобой? Да у тебя жар, похоже, — организм боролся с вирусом каждую грёбаную минуту, жар не выпускал его ни днём, ни ночью, заставляю иной раз скатываться в бред. Если бы ты знала, девочка, то сейчас же отпросилась бы в дамскую комнату припудрить носик и свалила бы через заднюю дверь в глухую ночь, но нет же. Добросердечное создание, она искренне беспокоиться о малознакомом мудаке, который хочет хоть на миг вынырнуть из собственного дерьма каким угодно способом и за чей угодно счёт.

— Я могу чем-то помочь? — Запутать пальцы в ее волосах, смять прическу, вылизать, сожрать эту блядскую помаду, оставить её без этой бабской фальшивой брони, с обнаженной душой и телом, до дна выпить. Если она могла помочь ему сейчас, то только этим.

— Спаси меня, Дэйзи, — хитроумный приём или крик о помощи придушенным шёпотом над самым её ухом, который прошёлся по спине и тонкой шее ознобом. Она не отстранилась, когда Стив коснулся её губ своими, не испугалась, когда он прижал её за талию к себе теснее, чем прилично на людях. — Пойдём отсюда.

И ведь пошла, будто ядом парализованная. Три бокала вина, выпитых от волнения, или невозможная химия, возникшая между ним с первых минут, травила ей разум, неумолимо обещая, что наутро она сильно пожалеет о том, что ещё не произошло, но произойдёт непременно. Чутьё не подводило Дэйзи, а страх неизвестности лишь раззадоривал нервы. Стив был лишь немногим старше её, если исключить семьдесят канувших в бездну лет, но синие, кристально-честные глаза помутнели, будто за его плечами три прожитых жизни. Этот контраст притягивал, этот огонь внутренней борьбы манил дотронуться и обжечь пальцы. К сломанным тянет, от проблемных выносит крышу, и Дэйзи чувствовала, что почти влюбилась, как наивная первокурсница.

Она не возражала, когда он перемахнул через перила и утянул её за собой, мягко поставив на землю. Доза бессовестного адреналина хлестала по венам, когда они сбежали из ресторана, не оплатив счет, а солнце давно поглотила чёрная полоса горизонта. Стив крепко держал её ладонь и вёл за собой в лабиринты дворов и переулков, и Дэйзи всю дорогу не проронила ни звука, задавленная плотным напряжением, скрученным в тугой кокон между ними.

Стив прижал её к кирпичной стене за мусорными баками, из которых сочилась густая жижа протухшего мусора, извергая плотную, гнилостную вонь. Потемневшие, зассанные собаками и людьми углы, мерный шорох крысиных лап по жестяным крышкам, кошачья война за территорию на крыше какой-то местной забегаловки, пар из приоткрытого канализационного люка, смех и болтовня в соседних переулках. Вокруг темно, лишь серый, освещенный тусклыми ночным освещением прогал меж домами, где сновали люди и машины, но никто не смотрел в их сторону. А если и смотрел, то им было глубоко срать, кто и чем там занят, пусть хоть убивают, лишь бы их не касалось.

Окружающая обстановка его ничуть не смущала, Стив целовался неистово, жёстко и жадно, Дэйзи шумно вдыхала, когда он на мгновение отстранялся чтобы захватить порцию отравленного кислорода. Помада размазалась по щекам и подбородку, Роджерс стирал её пальцами, чтобы не раздражала взгляд. Он хотел видеть её настоящей, возбуждённой, истраханной до изнеможения, и не мог думать больше ни о чём. Мозги кипящим маслом перетекли за ремень брюк, и член до опьяняющей боли упирался ей в низ живота — Дэйзи скинула шпильки по дороге и теперь едва доставала ему до подбородка.

Роджерс задрал подол её платья так быстро, что она не успела опомниться. Здравый смысл подал сигнал тревоги в помутнённый алкоголем разум, когда он оттянул в сторону край белья и вонзился в неё сразу двумя пальцами. Сдавленные крики протеста глохли во рту распалённого до предела Стива, а в спину ей вгрызалась болью щербатая кирпичная кладка, когда он сильнее и сильнее вдавливал её в стену. Дэйзи была совершенно мокрая, но разум упорно пытался собраться в кучу и прервать неизбежное.

— Стив, подожди.

Она упиралась ладонями в его напряжённые плечи, но напрасно. Ей ни за что его не перебороть, а с каждым движением его пальцев внутри она теряла силы и способность сопротивляться. Кровь грохотала где-то в висках, а коленки подгибались, заставляя тело сползать по стенке и безвозвратно портить затяжками тонкую ткань платья.