Зейн удерживает меня и поднимает на руки, словно маленького ребенка. Он присаживается на кровать и, усадив меня на колени, прижимает к груди, в которую я только что стучалась кулаками, как сумасшедшая. Я обеими руками крепко обнимаю его за шею и начинаю рыдать. Мое тело сотрясается от частых вдохов. Малик покачивает меня в своих объятиях и нежно гладит по волосам и спине, нашептывает что-то успокаивающее, и я понимаю, что даже в этой ситуации мне спокойней всего в его объятиях, я хочу раствориться в этом парне, остаться с ним навсегда. Он мой воздух, который неожиданным ударом вырвали из груди. Мне больше нечем дышать.

Я успокаиваюсь, но по моим щекам всё еще текут слезы, которые появляются сами собой. Зейн дотрагивается губами до моих щек, собирая с них влагу. Я прикрываю глаза, пытаясь запомнить мягкие касания его губ, которые вряд ли смогу когда-либо забыть.

— Ты обещал никогда не делать мне больно, — тихо говорю я, смотря в открытое окно, из которого больше не чувствуется холод.

Кажется, этой фразой я разбила Малика изнутри. В его красивых глазах видна вся боль, которую я несколько минут назад выплескивала наружу, а у него она все еще находится внутри. Он кладет свои теплые ладони на мои влажные щеки и прикасается своим лбом к моему.

— Я бы всё на свете отдал, чтобы вернуть время вспять и не делать тебе больно, котенок. Я ненавижу себя за каждую твою слезу, пролитую из-за меня, — он целует мои прикрытые веки, и мне снова хочется разрыдаться. — Я столько дел наворотил, идиот… Мне жаль, родная, так сильно жаль. Только я поверил в то, что, наконец, обрел тебя, как вновь потерял.

Наворотил дел не только он, но и я. Если бы я с самого начала выслушала его, а не вела себя, как законченная, гордая идиотка, тогда сейчас всё было бы по-другому. А теперь, мы сидим в этой комнате и пытаемся похоронить всё то, что было между нами. Сейчас мы прощаемся и оба понимаем это.

Как жизнь умудряется за несколько минут превратить тебя из счастливого человека в разбитую копию тебя самого же? Но ты уже не будешь прежним, невидимые душевные шрамы и раны видны только одному тебе, но они еще уродливее и затягиваются намного дольше, чем любые наружные.

— В этот раз мне повезло, — еле слышно бормочу я.

— О чем ты? — ласково спрашивает парень, переплетая наши пальцы между собой.

— В этот раз у меня хотя бы есть возможность попрощаться с тобой.

Зейн замирает и смотрит на меня несколько секунд, затем целует в висок и, крепко обняв, прижимает к своей груди, кладя подбородок на мою макушку. Он снова покачивает меня в своих убаюкивающих объятиях.

— Знаешь, — говорю я, проводя пальцем по рисунку на его черной футболке, — наверное, я начну курить, — Малик едва слышно усмехается и, отстранившись, заглядывает в мои глаза.

— Хочешь, чтобы я отлавливал тебя по углам, и каждый раз шлепал по заднице? — он слегка улыбается и убирает прядь волос, прилипшую к моей щеке.

— Сигареты теперь напоминают мне о тебе, даже сейчас, — я наклоняюсь к воротнику его футболки и двумя пальцами подношу к носу, до меня мгновенно доносится запах табачного дыма и самого Зейна, — ты пахнешь сигаретами. Хочу почувствовать то, что чувствуешь ты, когда затягиваешься.

— Это просто дурная привычка, Китти Кэт, — Зейн ловит мою руку, держащую воротник его футболки, и подносит к своим губам, целуя мои пальцы. — И мне придется позвонить твоим родителям, если узнаю о том, что ты балуешься никотином, — с улыбкой говорит он. — Представляю, как они будут рады, особенно мистер Элфорд.

— Я скажу, что это ты меня научил.

— О, неужели? — Малик вскидывает брови. — Как в тот раз, когда вы с Лиамом накидались домашней настойки его отца, а потом сказали, что это я вас угощал? — я смеюсь сквозь слезы, вспоминая этот инцидент.

— Ты нравился нашим родителям больше всех! Кого мы могли еще назвать?

— После этого я немного разонравился им, а твоя мама каждый раз предлагает мне закусывать, какой бы напиток я не пил, вплоть до воды, — Зейн мягко смеется и этот смех отдается болью в моей груди.

— Она знала, что это был не ты, просто мстила за то, что давным-давно в детстве, ты дразнил меня толстым обиженным ребенком.

— Но ты и была толстым обиженным ребенком.

— Не правда! Не была я толстой! — пихаю парня плечом, когда он начинает смеяться.

— Помнишь, как по выходным ты любила ходить к пристани и строить песочные замки на берегу во время прилива? — вдруг вспоминает он. — Достраивала, а потом садилась и наблюдала за тем, как вода смывает их с лица земли.

— А тебе никогда не хватало терпения и, поэтому ты разрушал их до того, как они исчезнут. Ты уже тогда разрушал всё, что я строила, — с усмешкой говорю я. — Как я тогда тебя называла?

— Мое наказание и моя награда, — вполголоса напоминает Зейн. Уголки его губ приподнимаются, но в глазах застывает грусть.

— Ты не награда и не наказание, Малик, все-таки, ты — мое проклятье, — он усмехается и проводит пальцем по моей нижней губе.

— И твое спасение?

— Шутишь? Как минимум погибель.

Мы смеемся, а потом вновь замолкаем, потому что наши жалкие попытки перевести тему не сработали. Мне начинает казаться, что это сон. А вдруг это и правда страшный кошмар, который приснился мне, потому что я ела слишком много сладкого на ночь? Сейчас я прикрою веки, а когда раскрою их, то проснусь дома в объятиях Зейна. Я и правда нахожусь в объятиях Малика, но мы по прежнему в его комнате с раскрытым окном, которое впускает непослушный прохладный воздух.

Нет смысла говорить друг другу слова любви. Мы и так всё знаем.

«Любовные клятвы — это пустые слова с определенным сроком годности», — так раньше говорил Зейн.

Интересно, закончится ли срок годности моих чувств к этому парню хоть когда-нибудь? Смогу ли я равнодушно реагировать на его присутствие в комнате? Смогу ли не вспоминать о нем хотя бы секунду? Смогу ли быть без него? Господи, умоляю, только пусть он не снится мне каждую ночь! От этого будет только тяжелее.

— Мне не хочется уходить, — говорю я, опустив взгляд вниз. — Когда я перейду, порог этой комнаты, ты уже не будешь моим, Зейн.

Сейчас я понимаю, что я буду у него всегда, а его у меня не будет, да и был ли он моим когда-нибудь? Зейн моя призма, сквозь которую я смотрела на мир. Всегда такой яркий и теплый, он дарил мне ощущения счастья и уверенности в себе, а потом исчез, забрав с собой все цвета, он оставил меня в холодном, блеклом, черно-белом мире. А когда снова вернулся, то создалось ощущение, что на улице моей серой жизни перевернулся грузовик с неоновыми красками. И теперь снова эта пустота. Как вынести это во второй раз?

Малик ловит пальцами мой подбородок и смотрит в глаза. По его взгляду видно, что он сломлен, но парень всё равно улыбается, он делает это ради меня, я знаю. Я как завороженная смотрю на его длинные ресницы и прикасаюсь к щеке, покрытой легкой щетиной. Каждое прикосновение сейчас является таким важным, тяжелым, невыносимым и последним.

— Я всегда буду твоим, Кэт, — он проводит пальцами по моим волосам и оставляет легкий, почти невесомый поцелуй на губах. — И ты не должна уходить, ведь до восхода солнца — ты всё еще моя, котенок.

========== Часть 15 ==========

Комментарий к

Перезалила последнюю главу, потому что она была недосказанной и притянутой за уши. И я прошу у вас за это прощения. С самого начала должна была быть именно эта концовка, которую я и задумывала. Один хороший человек, посоветовал мне написать именно то, что я хотела изначально, ни под кого не подстраиваясь. И я решила прислушаться к совету.

— Крис, отдай подарок Еве, и бога ради, не распаковывай его! — прошу я сына, который сегодня явно не собирается меня слушаться. Он демонстративно взъерошивает свои русые волосы, которые я все утро старательно укладывала.

— Маленький воробей, — с улыбкой комментирует Лиам, смотря вслед убегающему Крису, — он копия Найлера.

— И ты туда же, — со смехом отвечаю я. — У него мой подбородок.