– А, ты здесь, – устало сказал Марат. – Чего не отзываешься?

Аристотель приоткрыл один глаз и посмотрел на Марата. Потом завалился на бок и потянулся всеми четырьмя лапами, выпустив когти.

Марат взял кота на руки и сел на диван. Аристотель замурлыкал, вытягивая белоснежную шейку.

– Что не отзываешься? – повторил Марат, почесав кота за ухом.

– Занят был, – соизволил, наконец, отозваться Аристотель. Его неведомые создатели наделили его довольно приятным человеческим голосом.

– Чем же? – хмыкнул Марат.

– Я отдыхал и размышлял. А ты мне помешал, как всегда. Вы, люди, вообще шумные и бестолковые существа.

– Хорошо, а где ты был вчера? Ты мне был нужен позарез, я тебя обыскался…

– Мур-р-р, мур-р-р… А еще за ухом… А шейку… А, ты чего-то спросил?

– Я спрашиваю, где ты был вчера?

– Ходил по делам.

– Каким еще делам?

– Ну по своим кошачьим делам. Мышки там всякие, котэссы, опять же… Я же не спрашиваю, когда ты где-то шляешься… Мур-р-р…

Трудно иметь дело с котом, наделенным интеллектом и даром речи… Несколько лет назад необычное и рискованное приключение свело Марата с этим странным существом, и он уже привык к разумности кота, но так и не перестал удивляться его нахальству.

Аристотель вдруг выпустил острые когти прямо в колено Марата. Марат спихнул его на пол. Кот нахохлился на ковре, поджав под себя лапы, и стал похожим на сфинкса.

– И зачем только мне понадобилось притащить тебя с Острова? – спросил Марат.

Аристотель не ответил.

– Ты мог бы дома появляться, хоть изредка. А то когда ты понадобишься, тебя не доищешься. И вообще, нечего уходить далеко, слышишь?

Кот гордо молчал.

– Аристотель!

– Конечно, – обиженно заныл кот, – ты можешь болтаться где угодно и сколько угодно, а я должен сидеть и ждать, как дурак, а если мне вздумается пойти прогуляться, то, по-твоему, я должен бросить все мышиные норки, и песни, и бежать со всех ног, потому что тебе вздумалось, например, узнать расстояние до Луны? Мне такое разделение труда не нравится.

– Кормить не буду, – пригрозил Марат.

– Плевать я хотел на твою кормежку. Ты мне картошку даёшь. Мне! Да я лучше мышку съем.

Он облизнулся, показав маленькие белые клыки, и ушел под диван.

Марат протянул руку и взял со стола самокрутку. Много он стал курить в последнее время…

До сегодняшнего дня он чувствовал странную опустошённость. Римская империя еще не отпускала его, не давала обратиться мыслями к чему-то другому, но работа была закончена. Ничего не изменишь, не добавишь… Ум работал вхолостую. Выдуманный Маратом мир зажил своей самостоятельной жизнью и больше не пускал собственного создателя в свои пределы. Он показывал теперь Марату – как и всем прочим, кому случайно попались бы под руку те листки – только яркую и пёструю раскраску: мраморные пиршественные залы, белые тоги, перья павлина, трупы казненных в водах Тибра, бесчисленные римские легионы, смуглокожие ливийские рабыни, жестокость, безумие, раскаяние и страх… Но ведь там было еще что-то… Но что? И было ли?

Служители Логоса сочли, что было… Марат привлек их внимание, и ему теперь не спрятаться от них, словно несчастной мыши от Аристотеля. Браться за предложенное отшельником задание он не хотел. Шансов выполнить его, не попав после на Остров, а то и куда-нибудь похуже, было не больше, чем шансов не упасть у человека, пересекающего по ниточке стокилометровую пропасть.

Вот если бы случилось что-нибудь, чтобы они про него забыли…

Он потер лоб ладонью. Нет. Отшельники могут что-то забыть разве что в случае пробуждения Логоса. Даже если человек со сверлящим взглядом и не явится через неделю, то он, Марат, будет вечно ожидать его появления. Месяц. Год. Десять лет. Жизнь станет кромешным адом, никакого Острова не надо. И дернуло же его ввязаться в это, работал бы спокойно, горя бы не знал… Он невесело усмехнулся.

– Мя-у! – Кот прыгнул на стол и мяукнул, сделав ударение на слоге ‘у’. – Давай еду.

– Ты хотел питаться мышами, – рассеянно заметил Марат.

– Имей совесть, – кот, казалось, вздохнул. – Я, конечно, могу, только эти твари, знаешь, не сами ко мне в пасть прыгают. А ведь я могу тебе понадобиться, – льстиво добавил он.

Марат молча смотрел в пол, не поддержав обычную перебранку. Аристотель почуял неладное.

– Эй, Марат! Чего-то случилось?

– Случилось, – кивнул Марат. – Неприятности у меня.

– Какие еще неприятности? – настороженно поинтересовался Аристотель.

Марат рассказал про отшельника. Кот молча слушал. Его янтарные глаза светились в полумраке.

– Ну что я могу сказать, – на этот раз он действительно вздохнул, то есть издал звук, похожий на вздох, что, очевидно, должно было подчеркнуть его огорчение. – Ты понимаешь, я всего лишь кошка. Я даже не могу дать тебе совет, потому что не знаю, что натолкнуло их на такое решение.

Он не упомянул о том, что советовал Марату никогда ничего не записывать, и Марат был за это благодарен.

И Виктор говорил, что нечего умничать. Все умные люди… нет, Аристотель не человек… Все умные существа это говорили. Надо было слушать.

– Но тебе придется согласиться, – продолжал Аристотель. – Отказаться ты не можешь, придется тянуть время.

– А чего тянуть-то? – спросил Марат обречённо.

– Ну мало ли что может случиться… Как в той притче – или шах умрет, или этот ишак…

– Ты еще скажи, Логос проснется… – подсказал Марат.

– Да, – без насмешки подтвердил Аристотель, – или Логос проснется. А там видно будет.

Марат снова закурил. Только сейчас он заметил, что уже совсем темно. Впрочем, кот не нуждался в свете, а ему самому сейчас нравился этот ночной мрак, ему хотелось раствориться в нем, навсегда скрыться от отшельников, да и от себя самого…

Бернгард

29 апреля 2190 года.

Ровно через восемь дней Бернгард стоял в берёзовой роще, перед маленьким бревенчатым домом. Над его головой тихонько переговаривались клейкие юные листья. Весенняя земля под ногами была влажной, живой и упругой. Под белой кожей деревьев почти зримо струился берёзовый сок.

Десять минут назад он вышел из телепорта, установленного в поле за рощей. Телепорт окружала высоченная, не меньше четырёх метров, каменная ограда. Внутри не было ничего, кроме кабины. В ограде была узкая дубовая дверь, ведущая в маленькое проходное помещение, в котором днём и ночью сидели отшельники из охраны Ярослава.

Они измеряли появившегося ненавязчивыми взглядами, здоровались и вежливо указывали на выход.

Когда посетитель выбирался наружу, склонившись немного, чтобы не удариться о низкую притолоку, он видел десяток неказистых на вид, но просторных и удобных домов.

Жили здесь отшельники, преданные Ярославу, вели своё хозяйство, выращивали овощи, пасли коров. Встречались среди них и женщины, немногословные, работящие, спокойные, часто красивые.

Отшельники теоретически придерживались свободных взглядов на отношения между мужчиной и женщиной, – единение в Логосе и так далее – но на практике почему-то удобнее всего оказалось создавать самые обычные семейные пары. Хотя бывали и исключения.

Главной службой обитателей маленького посёлка была охрана телепорта.

Была ещё одна особенность у этого телепорта. Он принимал не более одного посетителя за полчаса.

Ярослав не охранял свой дом. Он лишь закрыл подступы к нему.

Так достигалось желанное уединение Ярослава Искателя. Зверей он не опасался. Люди же могли попасть к нему только через тщательно охраняемые врата.

Местечко это окружали непроходимые болота. Добраться сюда иным путём было невозможно. А вот можно ли отсюда выбраться – знал сейчас только Ярослав.

Бернгард ждал.

Он знал, что по пятам за ним шёл один из сторожей, и знал, что его выпустят отсюда, только если Ярослав кивнёт этому сторожу после его ухода.