– Ты поедешь с нами, – распорядился он.

– Я? – изумился Григорий. На самом деле произнести столь сложный звук ему не удалось, и получилось что-то вроде “и-а”.

– Да, да, – Тарцини чуть заметно усмехнулся. – И захвати то, что ты нашёл.

Кто-то услужливо сунул в безвольные руки юноши чемоданчик, кто-то подтолкнул его к двери машины. Присутствие Тарцини тяготило рубщиков. Он не собирался пугать их, но это неожиданное появление живого бога всех встревожило, и им хотелось сейчас одного – чтобы он исчез. Конечно, позже они будут вспоминать, как лично видели Тарцини, и кто при этом что сказал, или подумал, или сделал, и как спокойно и мужественно вёл себя каждый из них. Но это будет потом, сейчас же им было крайне неуютно, и рубщики торопились избавиться от Тарцини. Ради этой цели все были готовы пожертвовать своим товарищем. Впрочем, и особенной дружбы между ними не было.

Тарцини наблюдал за этой суетой, и на его неулыбчивом лице было выражение насмешки, которая определенно присутствовала, но проявлялась непонятно в чем – то ли в поблёскивании глаз, то ли в капризном изгибе резко очерченных губ, то ли в чуть заметном движении бровей…

Эта первая поездка на аэромобиле показалась юноше кошмаром. Земля съежилась в большой пёстрый лоскут далеко внизу. Рядом хрипел сумасшедший. Григорий жалел и боялся его. Кровь раненого перепачкала и одежду юноши, и ему казалось, рубашку уже пора выжимать, чтобы избавиться от этой страшной красной влаги.

Когда машина пошла на снижение, сумасшедший больше не шевелился.

Они прилетели во временную резиденцию Тарцини. Здесь было много серебристых, точно отлитых из металла, строений. Резкие углы отсутствовали, дома имели эллипсоидную, сферическую, в крайнем случае, цилиндрическую форму. Постройки связывала сложная сеть дорожек, покрытых разноцветной плиткой. На одну из таких дорожек и опустился аэромобиль.

Тарцини вышел из машины, обошел её и внимательно посмотрел на окровавленное тело.

– Не успели, – констатировал он. – Впрочем, я так и думал.

Марк Амелин тоже выбрался наружу. В душе он был раздражён. Он не сомневался, что Тарцини затеял всю эту возню с перевозкой раненого, чтобы продемонстрировать ему, Марку, собственное благородство и самоотверженность.

– Я оставлю вас, с вашего позволения, – произнес он и намеревался уходить.

– Подождите, – остановил его Тарцини. – Вам нисколько не интересна находка этого молодого человека? Я слышал, вы любите старое оружие.

Он резко распахнул заднюю дверцу, так что юноша чуть не выпал.

– Выходи.

Юноша замешкался. Тарцини забрал у него деревянный чемоданчик и вновь раскрыл его.

– Очень любопытно, – пробормотал он.

Григорий, наконец, вылез из машины и стоял рядом, не зная, куда девать руки. В конце концов он спрятал их за спину. Тарцини все изучал содержимое ящичка. Марк тоже подошел ближе, и смотрел на пистолет – он действительно интересовался старинным оружием, хотя и не предполагал, что Тарцини известно об этом его увлечении. Еще одно свидетельство всезнания и всемогущества Логоса…

– А ведь это твой клад, – Тарцини обратился к Григорию. – Что ты намерен с ним сделать?

– Я не знаю, – растерянно ответил юноша. – Я даже не думал, что он мой.

– Ну ведь ты же нашел его. – Тарцини положил ящичек на крышу аэромобиля и крутил в руках пластмассовую коробочку с диском, не обращая внимания на то, что на заднем сиденье его машины удобно расположился мертвец и рассматривал живых из-под полуоткрытых век.

– Я готов отдать это вам, если вы примете, – сказал Григорий, набравшись смелости.

– Благодарю, – служитель Логоса открыл коробочку и разглядывал блестящий круг. – Как, ты сказал, тебя зовут?

Юноша еще ничего об этом не говорил, но не стал уточнять.

– Григорий. Григорий Штоколов.

– Хорошо, – кивнул Тарцини. – Я о тебе подумаю.

Он повернулся к Марку.

– Знаете, Марк, перед тем, как вы покинете нас, я хотел бы подарить вам это оружие на память о нашей сегодняшней встрече. Это прекрасный экземпляр для вашей коллекции.

Амелин взял пистолет. Не за рукоять, а за дуло.

– Вы очень добры. – Рукоятью он провел по левой ладони. Сталь была невероятно чёрной на фоне его белых пальцев. – Вы позволите уйти? Меня ждут дела.

– Конечно, идите, – Тарцини был сама любезность. Марк ушел, а служитель Логоса провожал его взглядом, пока тот не завернул за дом. Григорий стоял рядом, затаив дыхание. Окровавленная одежда неприятно липла к телу, но ненадолго юноша забыл об этом. Он думал о своем будущем, и сердце его трепетало.

А будущее уже поджидало за поворотом, и сегодняшний день был для него очень важен. В этот знаменательный день Марк Амелин окончательно убедился, что дело его проиграно, Григорий Штоколов навсегда покинул невесёлое сообщество рубщиков, а Александр Тарцини прикоснулся к собственной смерти…

Можно, пожалуй, сказать, что назначение человека как бы заключается в том, чтобы уничтожить свой род, предварительно сделав земной шар непригодным для обитания.

Жан Батист Ламарк.

18 апреля 2190 года.

Ярослав Искатель

Их было одиннадцать.

Вообще-то их было тринадцать (двенадцать плюс глава Сферы), но двое отсутствовали.

Тринадцать – натуральное нечётное число, простое число, делящееся только на себя и на единицу. Чёртова дюжина, некогда пользовавшаяся недоброй славой.

Теперь об этих суевериях подзабыли.

Эти люди управляли Сферой. Их так и называли – Тринадцать или Тредецим¹⁵. Они должны были быть ядром Сферы, её центром, точкой, к которой стремилось всё.

Они сидели в просторном светлом помещении, пожалуй, слишком просторном для такой маленькой группы.

Посередине помещения стоял стол кольцевидной формы, и собравшиеся расположились вокруг него. Стол был чёрным, и стулья тоже были чёрными, жесткими, с прямыми спинками. Стены этого небольшого зала, словно для контраста, имели нежный, кремовый, сливочный цвет. По стенам висели картины – геометрические абстракции, белые листы в строгих тонких рамах, и на белом были изображены в разных ракурсах предметы удивительных форм, предметы, которые нельзя втиснуть в трёхмерное пространство, как ни старайся. Справа и слева в зал вливался свет сквозь широкие окна, за которыми замерла в неподвижности вечнозелёная тропическая растительность.

Было очень раннее утро.

Собравшиеся были молчаливы и неулыбчивы. Они слушали выступавшего. Ни одна жилка не подрагивала на этих лицах – казалось, даже глаза перестали моргать. Ни одна складка не колыхалась на этих одеждах – а одеты они все были одинаково, в тёмно-серые балахоны, подобные монашеским. Согласно уставу Сферы, написанному Александром Тарцини, именно такую аскетическую форму следовало носить служителям Логоса.

Говоривший стоял, опершись сжатыми кулаками о край стола. Грубой веревке – поясу отшельника – с трудом удалось охватить его располневшую фигуру. Странное, словно надутое изнутри лицо поражало нездоровой белизной. Брови и ресницы выцвели и были почти незаметны. Редкие седоватые, чуть вьющиеся волосы прилипли к голове, мокрой от пота. Говорил он медленно и не слишком громко, но стояла такая тишина, что даже в самом дальнем уголке зала было слышно каждое слово.

– Близится пришествие Логоса. Возможно, остались недели, возможно, дни или часы до его властного вторжения в нашу жизнь. Нетерпение наше растет. Но пусть каждый из нас задаст себе вопрос: достоин ли я? Ведь это великое счастье, которого тысячи лет ожидало человечество.

Произносить речь ему было трудно, он заметно задыхался. Его сосед слева чуть приподнялся, взял один из стоявших на столе гранёных стаканов, налил в него воды из стеклянного кувшина и поставил перед оратором. Тот прервался на минуту и сделал глоток. Поверхность жидкости в стакане казалась серебряной, словно на воде лежала фольга, и эта фольга мелко дрожала.