Прильнув к плечу мужа, Мелисса говорила с ним тоном Леди Макбет.

– Мой тебе совет: бери пока дают. До пенсии ещё лет десять. Пощёлкай кнутом напоследок. – Помолчав несколько секунд, Мелисса вызывающе ухмыльнулась. – Другое дело, у тебя кишка тонка руководить отделом. Тогда скажи сразу. Никаких вопросов.

– Я всё понял, – отрезал, Эллиот стряхнув её руку с плеча. – Тебе надоело быть моей женой. Ты хочешь стать вдовой. Хорошо. Я возьму должность Рона. Следующая голова на ярмарке в Сонной Лощине будет моей.

***

Похороны Рона совпали с президентскими выборами. Натали следила одним глазом за подсчётом голосов из похоронного бюро. По большому счёту, ей было наплевать. Она прекрасно знала, кто победит. Однако, она надела красное платье на кладбище в знак поддержки проигрывающей республиканской партии. Когда наступил её черёд произносить надгробную речь, она перечислила все благотворительные организации, которые при жизни спонсировал её отец, и которые она намеривалась продолжать спонсировать из своего наследства. Среди них числились детский онкологический центр Сен-Джуд, «Поезд улыбок», проект «Раненый солдат», ещё несколько мелких благотворительных фондов в помощь бездомным животным.

– Папа бывал жёстким и взыскательным с равными себе по силе, но он не забывал о слабых и обездоленных, – заключила она.

По дороге с кладбища она уже проверяла рабочую почту, которая была забита соболезнованиями от коллег. Рона очень любили на пятом канале.

Психиатр сказал Натали, что ей было рано возвращаться в студию. В идеале её надо было бы продержать дома ещё несколько недель, пока она привыкала к коктейлю антидепрессантов. Натали принимала таблетки через пень-колоду. Ей не нравилось, что они отбивали ей память и сокращали словарный запас. Ей приходилось долго думать, чтобы подобрать подходящее слово, а это было неприемлимо для журналиста. Лучший антидепрессант – это трудовая деятельность. Вернувшись в свою квартиру, она тут же взялась редактировать статьи.

Грегори оставлял её на весь день без особых угрызений совести, хотя психиатр намекнул, что её желательно было не выпускать из виду. Дворняжка Азиза составляла ей компанию.

Как-то раз в середине ноября Грегори вернулся домой около полуночи. Натали сидела в той же позе, в которой он её оставил – на диване под пледом, уткнувшись носом в планшет. Немытые волосы с посеченными концами были затянуты в хвост. На линзах очков виднелись жирные отпечатки пальцев.

– Я подсчитала, что тебя не было дома восемнадцать часов, – сказала она, не отрываясь от планшета. – Твоя мама заходила. Занесла свой коронный малиновый штрудель и выгуляла собаку заодно. Спрашивала где ты находился.

– И ты ей сказала?

– Я ей сказала правду, что ничего не знаю. Прости, у меня нет сил выдумывать тебе алиби. Я тут пытаюсь статью дописать. Сам позвони своей матери и отчитайся. Она тебе выговор сделала за глаза.

– За что?

– Ну, типа, за то что ты не здесь, не со мной. Вроде как, с порохон ещё недели не прошло, а ты уже … Это были её слова, не мои.

Подвинув собаку, Грегори сел в ногах у жены и заставил её отложить планшет в сторону.

– Если я пропадаю, это не потому что мне с тобой скучно. Твоего отца не вернуть с того света. Есть люди, чьи жизни я могу спасти.

Нехарактерный прагматизм в словах мужа заинтриговал Натали.

– Я безумно рада, что ты получаешь удовлетворение от своей работы, но давай не будем преувеличивать. Тебе платят шестнадцать долларов в час перекладывать бумажки. Спасать жизни … Иной раз как скажешь …

– То, чем я занимаюсь, не имеет отношения к работе. Наконец-то я нашёл своё дело. Впервые, моя собственная жизнь имеет какой-то смысл. Мне есть ради чего вставать из постели по утрам.

В голосе Грегори было столько подросткового пафоса, что Натали даже не обиделась.

– Я сама ни на что не претендую. Но как же собака? Ты забыл про Азизу? Разве общение с ней не наполняет твою жизнь смыслом?

Издевка жены пролетела мимо ушей Грегори.

– Я нашёл себе людей близких по духу. Я понял, что такое братство. Моё треньканье с Кайлом и Мартином – это так, возня в песочнице. У меня появились настоящие друзья. Я обязан сдержать перед ними обещание.

Шутки шутками.

– Грег … Что ты наобещал, и кому? В какую историю ты вляпался на этот раз? Признавайся. Что ты наделал?

– Я не сделал ничего дурного.

– Так почему ты мне не скажешь?

– Потому что я не разглашаю чужие секреты.

Натали поднялась со вздохом и поползла на кухню заваривать очередную порцию кофе. Ей для статьи не хватало ещё тысячи слов.

– Да ты уже наполовину проболтался. Давай уже, договаривай.

– Зачем тебе лишний раз волноваться?

– Значит, повод для волнений есть.

– Ты всё равно не поймёшь.

Натали топталась перед кофеваркой, пытаясь вспомнить, на какие кнопки нажимать.

– Ты прав. С какой стати я пойму? В конце концов, я родилась в глухой деревне в Непале, где на двадцать хижин один велосипед. Ты, дружок, замутил роман, при чём не с бабой. С бабой было бы ещё полбеды. С ней я бы разобралась сама. Ты втюрился в бредовую идею. Твою любовницу зовут Аль-Каида.

Грегори проглотил обвинение, не изменившись в лице, будто давно его ожидал. Только уголок его рта как-то странно дёрнулся.

– У тебя крыша поехала от горя. Ты ещё скажешь, что твоего отца убили террористы, и что за всем этим крылся я. Милая моя, тебе нужно развеяться.

– Развеяться … Это мысль.

Обняв жену, Грегори поцеловал её плечо через тонкий свитер.

– Почему бы тебе не взять отпуск и не поехать куда-нибудь, где ты всегда хотела побывать? – Oн намеренно говорил «ты» а не «мы». Запечатлев ещё парочку сухих, утешительных поцелуев у неё на шее, он подтолкнул её легонько вперёд. – Есть же на свете такое место.

– Ты прав. Есть такое место. Тёплое, солнечное.

***

Тарритаун, дом Хокинсов – 20 ноября, 2012

– Ты едешь в Сирию?

– Ага.

– Девочка моя, я горжусь тобой безмерно. – Брианна говорила медленно и осторожно, взвешивая каждое слово. – У тебя все поступки смелые, неортодоксальные, идущие наперекор стереотипам. И метод борьбы со стрессом у тебя тоже не совсем традиционный. Обычно, когда женщина переживает кризис жанра, когда ей нужно развеять мозги, она идёт по магазинам или в салон красоты, или на худой конец заводит роман. Она не летит в Алеппо. Для тебя это не секрет, что живыми оттуда возвращаются далеко не все. Американские журналисты то и дело исчезают.

– А я вернусь, наперекор статистике. Те, которые пропадают – бесшабашные дураки, которые cчитают, что американское гражданство это броня от всех бед в любом уголке мира. У меня нет иллюзий по поводу собственной неприкосновенности.

– Это самоубийство, – настаивала Брианна. – Это великий грех.

– Нет. Знаешь, что самоубийство? Сидеть и медленно разлагаться в этой стране, которой завладели истеричные либералы, и в браке с мужчиной, которой меня не любит. Кстати, хорошо, что папы нет в живых. Он не видит всего этого безобразия. Он бы не вынес повторной победы демократов. А Грегори? Он в своём репертуаре. Я всё ждала, что он перебесится и прозреет.

– Ему двадцать два года! О каком прозрении может быть речь в его возрасте? Если ему суждено прозреть, то это случиться лет через пятнадцать. Ты согласна столько времени ждать? Если от него ни денег, ни секса, какого чёрта ты держишь его у себя? Разведись с ним! В чём дело?

Хотя у Брианны за всю жизнь был только один муж, в её понятии развестись было всё равно что удалить зуб или вырезать фурункул.

– Всему своё время, мамуля, – сказала Натали. – Развод никуда не убежит. Я не могу просто так взять и выставить Грегори на улицу. Мне жалко собаку. Азиза не виновата. Дети всегда осложняют бракоразводный процесс.

Брианна закрыла лицо руками. Натали увидела, что на безымянном пальце уже не было обручального кольца.

– Что осталось от нашей семьи? – простонала вдова. – Твой отец в могиле. Твой брат в Европе. Ты на Среднем востоке. Получается, я останусь совсем одна.