– Ну вот, эти курвы в приёмной коммиссии были такого же мнения. В конечном счёте, стипендию присудили какому-то чернокожему парню из южного Бронкса, как и стоило ожидать. Попытка – не пытка.

Эллиот не собирался спускать рыбу с крючка.

– Ну и … что это для тебя значит?

– Мне надо начинать с нуля.

– Тут Хофстра неподалёку, – заикнулся Эллиот, почёсывая кончик носа. – Постучись туда. У них неплохой инженерный факультет.

У Грегори затряслась голова, будто его шарахнуло током.

– Hе неси пургу, папаня. Какой, нафиг, инженерный? Вам мало одного неудавшегося инженера? У нас в семье уже есть один. Сидит в подвале весь день. Лампочку не прикрутит. Механик грёбаный … – Грегори отвернулся и сплюнул за борт. Какое-то время он наблюдал за тем как слюна растворяется в воде. – Я за восемнадцать лет жизни ни разу не слышал, чтобы вы выговаривали Питу.

– А Питу не надо выговаривать. Он сам своих ошибки безропотно признаёт.

– Ага, а вы за них безропотно платите! Помнишь, как его полиция задержала пьяным? Вы с мамой выложили три штуки на адвоката. У него на год отняли права, и мы его все по очереди возили на лекции. В семье не без урода.

– Как не стыдно, – возмутился Эллиот. – Говорить такие гадости про родного брата.

– А какого хрена мне должно быть стыдно? Я ещё не успел накосячить. Пусть Питу будет стыдно. У него шесть лет ушло на то, чтобы с горем пополам сделать бакалавр.

– У некоторых людей мозг медленно усваиваивает знания. Им нужно дополнительное время. Высшее образование – это не гонка.

Эллиот повторял слова невролога, который наблюдал за Питером в детстве. Врач затруднялся поставить мальчику конкретный диагноз. После консилиума была заключено, что юный пациент немного отставал в развитии по всем пунктам, за исключением сексуального. Грубо говоря, Питер был не слишком умным. Он не нуждался ни в таблетках, ни в терапии. Против врождённой глупости ещё не нашли лечения. Ему вполне хватало понимания и снисхождения со стороных близких. Естественно, Эллиоту, закончившему аспирантуру в Корнелле, было трудновато смириться с мыслью, что его первенец родился тупицей. Ещё труднее оказалось пробудить сострадание у младшего сына к старшему. Грегори не давал брату никаких поблажек.

– Единственное, что мозг Пита усваивает на ура, это выпивку.

Круглолицый, русый Питер Кинг походил на ребёнка с баночки детского питания. На него трудно было долго сердиться. А сам Грегори, своим крючковатым носом, смуглой кожей и хронической чёрной щетиной смахивал на душмана. Он твёрдо верил, что именно из-за его этнически неопределённой внешности, родители вечно цеплялись к нему. Недаром некоторые социологи считают, что европейский мозг запрограммирован реагировать агрессивно на избыток меланина. Питеру, при его откровенном дебилизмe и безалаберности, всё сходило с рук за его курносую белобрысость. Его коронной фразой было «Мама, папа … простите!» Эллиот и Мелисса Кинг всё бросали и мчались на клич своего первенца. Грегори боролся с мыслью, что его родители – расисты. Его родной отец стеснялся своих турецких корней. Зная больное место отца, Грегори на него переодически давил. Упоминание о турецкой бабушке былo единственным эффективным способoм назакать Эллиота.

– Твой брат уже три месяца как на берёт спиртного в рот.

– И ему за это полагается медаль? Теперь работает вышибалой в клубе по выходным. Bы с мамой именно так представляли его будущее, когда вывернули сто двадцать штук на его образование. Ему этот диплом как собаке пятая нога. Всё равно, он ни дня не работал по профессии, и не собирается. Иногда мне кажется, что он вышел из колледжа ещё тупее чем был раньше.

– Зря ты так брата разносишь на куски. Он старается изо всех сил. У него теперь семья.

– Интересное у тебя определение семьи. Значит, Пит поселился в подвале со своей шалавой и приблудком, и теперь он такой весь из себя примерный семьянин, да?

– Этот приблудок – твой племянник.

– Это какой-то мутант, пришелец с другой планеты, уродец. У него голова размером с арбуз. Скажи мне, нормальные дети должны быть синего цвета?

– У Эрика голова такой формы из-за избыточной жидкости. Называется гидроцефалия. Это не шутки. И ты прекрасно знаешь, почему он такого цвета. Ему не хватило кислорода в утробе.

– А с какой стати ему хватит кислорода? Родная мамаша смолила всю беременность. Чудо, что она не родила копчёный окорок. Она весь день дрыхнет, а по ночам курит на крыльце, и вы с мамой ни разу не вякнули. А если бы меня поймали с сигаретой в зубах, меня бы прибили на месте.

– Не прибили бы. Курильщики сами себя медленно добивают. Можешь сходить на экскурсию в онкологический корпус. А не хочешь туда в качестве зрителя, попадёшь в качестве пациента.

Такого ответа Грегори не ожидал.

– Я вас раскусил , – сказал он, вскочив на ноги. – Я понял, как завоевать ваше одобрение. Надо завалить все классы, напиться вдрызг, разбить машину, загреметь в тюрьму, привести в дом клубную блядь, утыканную кнопками, и наплодить синюшных уродцев. Тогда ты будешь хорошим, и все тебя будут жалеть.

Эллиот щёлкнул языком.

– Разошёлся ты, парень. Сейчас лодку опрокинешь.

– Лицемер ты, папаня! Пошли вы все … Знаете куда? Не нужны вы мне. Я и без вас проживу. Не нужен мне колледж. Буду зарабатывать на жизнь музыкой. К нам на днях барабанщик приходил на прослушивание. Обалденный музыкант! У него связи с продюсерами. Нам со дня на день должны предложить контракт со студией. Мы будем знаменитыми. Короче, имел я вас в виду!

Чтобы придать своим словам драматизма, Грегори шагнул за борт моторной лодки и, как был, в одежде и кедах, плюхнулся в Гудзон.

Пошли вы все!

Он тут же пожалел о своём решении. Зябкие, тёмные воды сомкнулись у него над головой, мгновенно сковав ему руки и ноги. Он толком не успел сориентироваться. Быстрое течение подхватило и потянуло его. Река, такая обманчиво спокойная на поверхности, оказалась коварной и беспощадной. Казалось, живущие на дне духи только и ждали свою жертву. От холода у него сжались бронхи. Когда он вынырнул, чтобы глотнуть воздуха, из груди его вырвался жалкий хрип.

Над головой у Грегори сердито забурчал мотор лодки. Через несколько секунд он почувствовал, как рука отца поймала его за капюшон ветровки и тянет из воды, как мокрого щенка.

– За плаванье тебе точно не дадут стипендию, – сказал Эллиот, когда его сын уже сидел в лодке, прерывисто дыша. – А вообще, не будет лишним приобрести ингалятор и держать его при себе. Надо тебя к пульмонологу сводить перед отъездом в колледж.

Остаток пути они проделали в полном молчании. Отвернувшись от отца, Грегори сидел на корме, съёжившись, и стучал зубами. Эллиот злился, что прогулку по реке пришлось так быстро закруглить, и зарёкся больше не брать с собой младшего сына.

Как только они причалили к берегу, Грегори выскочил из лодки и пулей помчался в дом, оставляя мокрый след. По дороге в ванную он столкнулся с матерью, чуть не выбив у неё из рук миску с тестом.

– Принимай утопленника, – сказал Эллиот жене.

– Господи, что случилось?

– Пусть твой сын сам тебе расскажет.

Мелисса вздохнула, и вновь принялась месить тесто.

– Вас нельзя оставлять наедине. Вы оба как дети.

Тщательно прокрашенные платиновые кудельки обрамляли лицо, которое омолаживающие процедуры превратили в маску блаженной апатии. На ней была вышитая крестьянская блузка и цветастая юбка. На жилистых запястьях брякали серебряные браслеты с бирюзой. Так и положено одеваться семейным психотерапевтам. Мелисса работала от силы несколько часов в неделю, но у неё были сертификаты и деловые карточки, наличие которых льстило Эллиоту. Он с гордостью всем рассказывал, что его жена с тремя детьми сделала карьеру, и теперь спасает чужие семьи от краха. Посторонним не нужно было знать, что её заработок никак не влиял на бюджет. Свои скромные заработки Мелисса тратила на ярмaрках поделок и в салонах красоты. Шарфики, браслетики, укольчики ботокса. Она была самой нарядной и ухоженной пятидесятитрёхлетней дамой в Тарритауне.