Сжимая руку коллеги, Натали затащила её в угловой кабинет, который когда-то занимала её мать. Над столом висели награды, которые Натали получила в 2014 году за экстраординарные достижения в сфере военной журналистики на ближнем востоке. Поездка в Сирию не прошла даром. Как только Натали вернулась на родину, газеты и телестанции набросились на ней с предложениями. К тому времени Брианна вышла замуж за судью и уехала в округ Колумбия, уступив вакансию своей дочери. Угловой кабинет, переустроенный во вкусе новой хозяйки, служил очагом консервативной пропаганды.

За неимением шампанского, девушки открыли чекушку бурбона, которую Натали припасла на случай повторного поражения, и смешали её с чаем.

– Пора, – сказала Натали, стирая размазанную тушь со щёк Линн. – Продолжим празднование дома со своими благоверными.

Ещё раз обнявшись на прощание, они разъехались по домам. Линн осталась в Манхэттeне, а Натали вернулась в Тарритаун, в родительский дом, который ей оставила Брианна.

– Ты слышал новость? – спросила она, растолкав мужа, который заснул на кухне, уткнувшись носом в учебник начертательной геометрии. – Ты знаешь кто президент?

– Знаю, – последовал сонный ответ. – Чему ты так радуешься? Сейчас начнутся протесты, парады за гражданские права. Либералы выбегут на улицу с плакатами.

Когда Грегори произносил слово «либералы», его верхняя губа презрительно оттопырилась. Не так давно он сам был в числе этих либералов. Вспоминая события прошлых лет и свои некоторые поступки, Грегори испытывал стыд, похожий на тот, который испытывает человек во сне, когда оказывается на автобусной остановке без штанов.

Что-то сломалось, засохло и отпало. Что-то рассосалось и испарилось. Что-то новое зародилось и выросло. Весной 2014 года, он не то с горя, не то со страху, не то со скуки, поступил в Фордемский университет. Kогда Натали вернулась из Сирии, покрытая славой и пигментными пятнами, она увидела перед собой совершенно другого человека. Знойный, вспыльчивый турок исчез. Остался пресный, законопослушный англосакс, республиканец, воцерквлённый протестант, будущий инженер. Трудно сказать, скучала ли она по бывшему Грегори. Во всяком случае, о разводе она больше не заикалась.

– Не сомневаюсь, что начнётся бардак, – сказала Натали, прижав курчавую голову мужа к округлившемуся животу. – Я на это надеюсь! Хныканье врагов – музыка для моих ушей. Их слёзы – живительный нектар. Либералы опять покажут себя в идиотском свете, а я буду стоять с камерой и микрофоном и записывать этот цирк, чтобы дети наши смеялись. Если это последняя победа в моей жизни, я умру счастливой.

Беременность делала Натали кровожадной и беспощадной. Внутри её рос будущий сенатор, не иначе.

На заре к ним подъехал лейтенант Майкл Маршалл в сопровождении круглолицей блондинки, с которой познакомился в русской церкви. Подвыпившая девчонка, которая пока не получила гражданства и потому не могла сама голосовать, ликовала по поводу того, что у нового президента жена из восточной Европы. Сквозь густой акцент можно было различить фразу, «Славянские девки – самые клёвые. Вот уж кто умеет одеваться!»

Натали заварила капучино для гостей и вытащила из холодильника позавчерашний пирог из сладкого картофеля. Ничего более пригодного для завтрака у неё не нашлось.

– Ребятки, прикончим эту гадость. Совершим ритуальное убийство. Пусть власть демократов уйдёт вместе с этим пирогом.

Её идея была принята на ура. Растерзав клёклый корж лопаткой, размазав оранжевую массу по тарелочкам, Натали распахнула дверь веранды, выходящей на Гудзон. В гостиную ворвался запах размокшей коры, речного песка и осенних листьев. Запах привилегии и социальной несправедливости.

– Всё-таки, мы мерзкий народ, – сказал Майкл и погрузил полные губы в молочную пену. – Жалкие, плачевные людишки.

Обнимая свою белобрысую, размалёванную спутницу, он наслаждался тишиной, пока у него была такая возможность. Как полицейский, он знал, что затишье не продлится. Скоро завоют сирены на Гудзоном.