Стив неловко усмехнулся, и Мелисса усмехнулась вместе с ним, хотя на душе у неё было не очень весело.

– Расскажи мне про свою жену. Кто она?

– Какая-то случайная девчонка, которая вытащила меня из петли.

– О …

– Представьте себе, у меня всё было спланировано. Я уже стоял протезом на табуретке и собирался оттолкнуться уцелевшей ногой. Вдруг слышу крик, ругань на испанском. Примчался медперсонал. Меня стащили с табуретки, сняли петлю с шеи, и принялись выговаривать, что мол, это не выход, и налогоплательщики покрывают моё лечение, а я, такая неблагодарная сволочь, порчу всему госпиталю статистику. Напичкали меня всякой дрянью. А когда я очнулся, Мари была в моей койке, уцелевшей рукой обнимая меня.

– Откуда она родом, твоя жена?

– А я почём знаю? Не то из Коста-Рики, не то из Эквадора. Откуда-то оттуда … из центральной Америки. Ей всегда нравился арийский тип. Она тащится от голубых глаз. У неё свои тараканы. Она по ночам ходит по квартире, ищет свою оторванную руку, спорит с кем-то по-испански, обвиняет кого-то. А что будет, когда ребёнок родится?

– У вас уже ребёнок в проекте? Шустрые вы.

– Угу … Это ещё одно событие, котoрое произошло, пока я спал. Говорю вам, мне опасно закрывать глаза. Бывает же такое чувство, будто тебе кажется, что ты заблудился в чужом сне. Я так живу уже несколько лет. Не вижу грань между действительностью и выдумкой. Когда я смотрю кино, мне иногда кажется, что персонажи вот-вот выпрыгнут с экрана в комнату.

– У тебя нарушена сенсорная интеграция, – сказала Мелисса, довольная тем, что нашла клинический ярлык для симптомов пациента. – Ты не сошёл с ума и не попал в потустороннее измерение. Твой организм привыкает функционировать с протезом. Твой мозг пытается понять, где кончается плоть и начинается синтетический материал. Тебе ещё многое будет казаться ненастоящим.

Трудно было сказать, успокоила ли Стивена речь терапевта. Возможно, он ожидал другого ответа. Быть может, ему хотелось услышать, что он накурился какой-то дряни и находится под кайфом.

– Я видел Синти. – Oн опустил глаза и сглотнул. – Мы напоролись друг на друга на благотворительной встрече.

– И как она?

– Её разнесло. – Стивен тяжело выдохнул, будто сбросив с плеч непосильную ношу. – Клянусь, она стала в два раза шире, чем была.

– Да, такое случается с балеринами, которые резко прекращают профессиональную деятельность. Ничего удивительного. С атлетами тоже такое бывает.

– Если бы мы столкнулись на улице, я бы её не узнал, даже если бы она первой со мной заговорила. Совершенно не то тело, которoе я когда-то … – Уставившись в одну точку, Стив несколько раз сжал и разжал кулаки. Его забвение длилось несколько секунд. Вздрогнув, он вернулся на землю. – Простите. Вам это не нужно было слышать.

– Не бойся, я всякое слышу от пациентов. Может, это и к лучшему, что Синти уже не такая, какой ты её запомнил. Так тебе будет проще двигаться по жизни. Видишь, все меняются.

Видя, что пациент не мог найти рукам места, Мелисса подсунула ему резиновый мячик. Стивен вцепился в него дрожащими пальцами, что, казалось, помогло ему сконцентрировать мысли и найти нужные слова.

– Мне довелось посидеть с ней за столом. Очень своебразные ощущения от этого разговора. Я только недавно осознал любопытную вещь. У меня в подростковом возрасте не было сексуальных фантазий. У меня всегда была Синти под рукой. Если мне приходила в голову какая-нибудь развратная мысль, я осуществлял её, как говорится, не отходя от кассы. Я не представлял, что такое томиться по девчонке, добиваться её, сопeрничать с другими пацанами. Все мои желания удовлетворялись. А Синти не стыдилась и ни в чём мне не отказывала. А Марисоль … она очень зажатая, пугливая. Не знаю, может это католическое воспитание так сказывается. При том что в Ираке она убивала врагов. Она только храбрая и дерзкая на поле боя. А в постели кривляется, отнекивается. Хотя в первый раз сама на меня залезла. Она бывает очень нежной, когда я просто лежу на спине как бревно и позволяю ей по себе лазить. Но стоит мне проявить инициативу, она тут же замыкается. Как вы думаете? Может, её изнасиловали в юности? Она не рассказывает про свою жизнь до армии. Я ей всё рассказал, как дурак. А она отмалчивается. Я уже не пытаюсь понять женщин.

– Понимание придёт со временем. Вы оба привыкаете к гражданской жизни.

Привыкаете. Это слово уже начало бесить Стивена.

– И ещё … Я наврал Синти про маму. Сказал ей, что мама поправилась и уехала с новым мужем на север, что у них яблоневый сад и ферма. Даже фотографию нашёл какой-то толстой блондинки с собакой.

– Бог мой … Зачем ты ей такое сказал?

– Не знаю. Вернее, знаю зачем. Я эту историю сам придумал себе в утешение. Мама умерла, пока я сидел в тюрьме. Меня отпустили на похороны под конвоем. Предствляете? Там были мои дяди, мои кузены, а меня вывели в наручниках. Они все пялились на меня, шептались у меня за спиной. Я подошёл к гробу на какие-то две-три минуты. Даже проститься толком не успел. Я виню себя в её смерти. Моя выходка её доканала. Если бы я пошёл учиться в Вест-Пойнт, как и было запланировано, то она бы поправилась. А теперь я держу чужую фотографию у себя в телефоне. Как ни странно, это мне успокаивает нервы. Я себя убедил, что мама живёт в каком-то параллельном мире, где нет ни рака, ни терроризма, ни рецессии, только море яблочного соуса.

Мелисса глубоко вздохнула и демонстративно принялась рыться в сумке в поисках ключей от машины, чтобы дать пациенту знать, что бесплатный сеанс завершился.

– Тебе нужна профессиональная помощь.

– А зачем я к вам пришёл?

– Увы, милый мой мальчик, я не могу тебе помочь.

– Разве вы не профессионал?

– Я? – Мелисса горько усмехнулась. – Я всего лишь дипломированная домохозяйка, которая любит копаться в чужих мозгах. Максимум, что я могу сделать, это выслушать себе подобную и помочь ей выбрать между мужем и любовником. Та помощь, в которой ты нуждаешься, выходит за пределы моих квалификаций. Даже десять лет назад, когда тебя привели в группу поддержки, я поняла, что от меня толку будет мало.

========== Глава 21. ==========

Уолл Стрит, октябрь, 2011

«Дикари …» бормотала себе под нос Натали Хокинс, пробиваясь сквозь толпу в финансовом центре Нью-Йорка. «Как с цепи сорвались».

Как всегда, либералы опять выставили себя в нелепом свете, решив захватить Уолл-стрит с целью обличить преступления финансовой элиты и призвать к структурным изменениям в экономике. Три года прошло с тех пор как рынок рухнул, а им только сейчас пришла мысль выбраться. Впрочем, многие из протестующих заявляли о поддержки палестинского движения против Израиля. Их новая выходка привлекла внимание всего мира. Движение стремительно набрало обороты и нашло отклик в других городах США а также за рубежом. Единомышленники в Испании, Канаде, Греции и Великобритании организовывали аналогичные митинги. Очаги революции расползлись по всему западному миру, как метаcтазы.

Среди протестующих были те, которые называли себя анархистами, социалистами, либертарианцами и защитниками окружающей среды. У движения не было одного конкретного лидера – любой участник митинга мог назвать себя лидером и сколотить вокруг себя кучку поборников – но зато был стандартный девиз «Нас 99%».

Глядя на то, как изголяются «левые», Натали принадлежащая к тому самому ненавистному 1%, захлёбывалась желчью. Она считала, что это модное поветрие скоро выдохнется и в лучшем случае будет сноской в учебниках истории. Ей хотелось запечатлeть этот комический эпизод для своего журналистского портфолио. Получив диплом бакалавра за три года вместо привычных четырёх, она начала платную стажировку на пятом канале.

С ней была Линн Морган, ещё одна практикантка, которую тоже устроили по блату.

– Нет, ну в самом деле, чего они протестуют? – спрашивала Линн. Ей приходилось кричать Натали в ухо, потому что иначе её не было слышно из-за гама. – Что их не устраивает? Вроде, их парень победил на выборах три года назад. Чего они сейчас расшумелись?